Ответом ему были аплодисменты и овации:
— Ура-а-а-а! Привет-приве-е-е-т!
Захаров немного успокоил публику и, блестя очками, продолжил:
— Дамы и господа! Это пора навсегда войдет в анналы новой России, нашей с вами России. Законы этой страны, которая всё дальше и дальше отдаляется от царства всеобщей халявы для хамов и скотов, становятся всё более и более гармоничными и совершенными. И сейчас мы празднуем нашу очередную победу над всей этой чернью. Проходим ключевую веху на великом пути необратимого разделения общества — да, именно ключевую, настаиваю как специалист в этом вопросе! Наконец-то началось совершенствование одной из важнейших социальных основ, экономических скреп страны — пенсионной системы! Совершенствование в наших интересах, господа!
Раздались аплодисменты и крики «гип-гип, ура».
— Все вы знаете, сколь долго откладывалось это назревшее решение. Хотя, я убежден, его надо было принять еще много лет назад! К этому было всё готово! И чего ломаться, кого стесняться, спрашивается? Серой скотинки, простейших? Не смешите мои часики! — он воздел вверх левую руку, на запястье которой золотом сверкал элитный хронограф. — У нас же вся власть в руках! — воздел вверх и правую руку. — Мы можем произвольно сформировать абсолютно любой госорган — на любом уровне, в любой точке страны, как захотим! — сжал обе руки в кулак и начал ими потрясать. — Мы не должны ориентироваться на мнение какой-то биомассы! Как мы пожелаем, так и будет! Ни один жалобный писк снизу не должен приниматься во внимание! Нам, — он обвел рукой присутствующих, — рай и неземное наслаждение, а им, — он показал куда-то в сторону, — ад и скрежет зубовный! Только наша воля имеет значение, воля элиты, воля хозяев, воля правящей партии!
— Ура! — снова раздались крики и аплодисменты. Кто-то, уже явно навеселе, начал громогласно скандировать: — Единая Россия — сильная Россия! Единая Россия — сильная Россия! — многие подхватили, и несколько раз слоган был повторен.
— На самом деле, что бы ни мололи языком, но такова суть власти во всех нормальных государствах, различается только форма! — продолжал Захаров, когда все утихомирились. — Дамы и господа! Во всех цивилизованных странах уже давным-давно принято это непопулярное решение. Да, я убежден: все ключевые, касающиеся распределения благ внутри общества, решения должны быть не-по-пу-ляр-ны-ми! Мы, грубо говоря, должны сосредоточиться на том, чтобы забрать как можно больше у низов и распределить среди нас, верхов. Простейших надо активнее обезжиривать — и консолидировать все блага в наших руках! Только такие законы должны приниматься! И никакие другие!
— Откровенность этого мальчика подкупает, — усмехнулась, обратившись к своему коллеге по администрации президента Илье Каткову, начальник правового управления Раиса Чебыкина.
— Да он просто вслух говорит то, что и так само собой разумеется, — ответил Катков. — А мы должны на публике скрывать суть. Недавно я утвердил темники, которые пошли во все СМИ, о том, как всемерно лакировать это «совершенствование».
— Да уж, горячие были недели, надо было успеть именно сейчас, после президентских выборов и под чемпионат. Все содержательные выкладки по «пенсионке» поступили из его института, а к нему самому — от МВФ, насколько я знаю, — ответила Чебыкина. — А я и мои люди всё это время, пока готовился законопроект, облекали в официальные юридические формулировки.
— Вот, я и говорю — мы все делаем одно дело. У тебя лично рождаются все требующие принятия законы, которые потом вносятся в Думу от имени правительства и отдельных депутатов. Я инструктирую пропагандистов, чтобы они правильно это освещали для биомассы, — произнес Катков.
— Да, именно так всё и работает, — согласилась начальница управления. — Помню, еще в вузе меня успели научить тому, что право — это возведенная в закон воля господствующего класса. Так что для меня ничего нового в этой теории нет. Что касается практической работы, то, надо признаться, она довольно-таки скучна и рутинна, в ней нет этого... юного задора и огня. Все подобные пламенные императивы я просто перевожу в предельно сухие формулировки на птичьем языке. И я согласна с тем, что мы, каждый на своем месте, только этим и занимаемся. И занимаемся ради нашего общего блага, ради России...
— Поднимем же бокалы, дамы и господа! — Захаров стал завершать свое выступление. — Выпьем за всех нас! За тех, кому принадлежит страна! Россия — наша, и только наша, и мы ее используем ради нашего блага! Мы ее никому не отдадим! За новые правила игры!
— Ура-а-а-а-а! — раздался всеобщий крик.
— За совершенствование пенсионного законодательства! — торжествующе поправив очки и вскинув голову, провозгласил Захаров.
— Ура-а-а-а-а!
— А теперь, господа, — сюрпрайз! Праздничная инсталляция! — объявил виновник торжества.
Заинтригованные гости затихли и начали прислушиваться и присматриваться.
Вдруг куда-то в сторону от лужайки, где столпились гости, и немного вниз — дизайн парка предусматривал сложный, с перепадами высот, рельеф — стали светить несколько мощных прожекторов. Гости увидели, что там разместилось нечто, накрытое большим куском ткани. Слуги его незамедлительно сняли, и...
Первые несколько секунд богемная публика молчала, внимательно приглядываясь, а потом восторженно завопила, загоготала, заулюлюкала и захлопала в ладоши.
Это действительно было остроумно — и, что называется, «в тему».
Там, щурясь от направленного прямо в глаза света ярких софитов, на коленях стояли семь человек. Четверо мужчин и три женщины. Как раз в соответствующем тематике «пенс-вечеринки» возрасте — где-то 55-60 лет. У каждого из них на груди красовалась табличка с напечатанным на ней странноватым словом — «предпенсионер».
И все эти возрастные, скромно одетые люди держали в руках по миске с простой пищей — кажется, макаронами — и неторопливо ели неказистыми ложками.
Грянул мощный, продолжавшийся несколько минут фейерверк. Проявление бурных эмоций не смолкало. Слуги тут же предложили гостям подносы, наполненные мелкими копеечными монетками, и «хозяева России» стали брать их и со смехом швырять в коленопреклоненных «предпенсионеров», которые и представляли собой эту, по выражению Захарова, живую «праздничную инсталляцию».
— Пусть же у этой «новой нефти» не будет больше никаких иллюзий насчет того, кто решает всё и кто в приоритетном порядке потребляет все блага! — гремел голос Захарова на фоне разрывов фейерверка. — Это понимание полностью обнуляет любой намек на зарождение у них воли к борьбе. У них должно быть только стремление к послушанию! И так будет во веки веков, дамы и господа! Еще раз поздравляю всех с нашей победой — а теперь всем радости и веселья! Пенс-пати продолжается!
И сразу после этих слов оркестр возобновил свою мажорную программу.
По мере того как гости употребляли всё больше и больше, им становилось всё веселее и веселее. Развязывались языки, выбалтывались служебные тайны.
— ...Нет, ты не понял — я это не шучу, мы готовим целый переворот в инфратру...инфрастук...ин-фра-струк-ту-ре всеохватного цифрового контроля. Серьезно, я отвечаю! Давай поспорим, ну давай! Например, скоро людишки — те, кому предписано это, время от времени должны будут по сигналу тут же делать селфи и отсылать его на сервер. Причем массово, в количестве сотен тысяч человек! Отвечаю! Мы сейчас как раз выпускаем техзадание на это приложение, — распалялся начальник столичного ИТ-департамента Ефим Мячиков.
— Это как? — не понял собеседник, бывший главный эпидемиолог, а ныне депутат Госдумы Гавриил Вакарчук. — Наподобие электронных браслетов для домашнего ареста, что ли?
— Нет, речь не о тех, кто под мерой пресечения. Браслеты есть браслеты. А это немного другое. Вот кому предписано, тем, кто под колпаком у государства, у кого к нему какие-то вопросы, к примеру, тот должен будет время от времени, несколько раз в день, доказывать, что он именно там, где ему положено быть, например, дома у себя, и нос свой пусть наружу не кажет, — терпеливо, пусть и немного несвязно, объяснил Мячиков.
— А зачем?
— Как зачем? Раз власть приказала что-то простейшему, то он обязан повиноваться и молчать в тряпочку. Мы должны быть готовы ввести такой режим, чтобы горожане могли передвигаться по улицам, пользоваться транспортом, городскими заведениями и вообще выходить из домов только по цифровому пропуску, который власть произвольно выдает — или не выдает — онлайн. Разбить Москву на несколько зон доступа. А также заставлять всех держаться друг от друга на расстоянии не менее полутора метров и не сближаться.
— А для чего это нужно в принципе? — спросил Вакарчук. — Осадное положение готовят? Будут подавлять мятеж? — уже более тихо, оглянувшись по сторонам, задал он наводящий вопрос.
— А я знаю? Нам это сверху спустили. Задание особой важности. Мне кажется, просто обкатать и отложить в резерв новые технологии тотального контроля. А для чего вообще это — да для чего угодно, мы отрабатываем всего лишь инструмент. Москва — в принципе идеальный полигон для такого. У нас уже каждый прохожий, каждый пассажир общественного транспорта фактически оцифрован, мы можем определить, когда он прошел через конкретный турникет, например. По камере, у которой функции биомет-трич-ческого распознавания. Точно так же — на каждом подъезде. Отслеживается и пишется каждый шаг каждого человека в публичном поле. У меня вот спецприложение, — Мячиков достал свой смартфон, — там доступ к данным на любого, кто был в Москве за последние годы и на кого есть биометрия. Ну, прежде всего, на тех, кто сдавал данные на загранпаспорт, или на банковское обслуживание, или на пропуск в некоторые структуры. Но не только — эти камеры могут сами снимать биометрию, и система связывает это с позициями смартфонов, с платежами по карточкам, и таким образом, посредством автоматизированной и ручной сверки со сканами всех паспортных фотографий, постепенно формируются пока еще неофициальные, но вполне полноценные и массовые биометрические базы. Да и сами смартфоны снимают, и камеры банкоматов. В общем, по любым таким людям можно задать выборку по времени, и мне система сразу скажет, где и когда человек был, с точностью до секунды. И любого человека, которого надо поймать, можно будет в режиме реального времени выцепить в толпе в любой точке, скинуть команду на смартфон ближайшего полицейского. Мы несколько лет назад так делали — в ходе испытаний вбрасывали фотки оппозиционеров, и полице