Беляков резко выпрямился. Несколько секунд стоял, ничего не говоря, словно в ступоре.
Наконец, оцепенение ушло, и лицо полковника ощерилось гримасой бешенства. Он вытащил носовой платок, вытер им лицо и отбросил в сторону. Потом внимательно всмотрелся в лежащего у его ног врага, широко выкатил глаза — и изо всех сил ударил его ботинком прямо по ране на бедре.
Пленник изогнулся от адской боли, и, не в силах сдерживаться, хрипло закричал.
Беляков ударил туда же снова. И еще раз. И еще.
Рабочий затих.
— Медик! — заорал полковник.
Прибежал военфельдшер. Ему приказали привести пленника в чувство. На это ушло минуты две, и тот снова открыл глаза.
Они смотрели, не моргая, друг на друга — Беляков и Смирнов.
Так прошло еще полминуты.
Полковник вытащил свой пистолет, придавил к земле левую ногу Виктора Сергеевича, аккуратно навел ствол на цель и выстрелил прямо в коленную чашечку. Потом так же прострелил второе колено.
Медик деловито суетился у белого от боли, хрипящего и корчащегося пленника, прикладывал ему к носу нашатырь, вкалывал различные препараты — в общем, всячески старался, чтобы тот не «сбегал» в спасительный обморок, а испытывал мучения в полном объеме.
Трое «рыцарей плаща и кинжала» окружили пленного коммуниста и внимательно глядели, явно наслаждаясь зрелищем. Бутчер тоже не удержался и, стараясь не запачкаться в крови, поставил подошву на верхнюю часть лица, придавил, грубо подвигал ногой туда-сюда, заставляя голову пленника качаться... Лишь Волин лично никакого физического воздействия не применил, только смотрел спокойно и умиротворенно.
Полковник вытащил армейский нож, склонился над рабочим, схватил его за волосы и ткнул острием лезвия сначала в один глаз, потом в другой.
Постояв еще немного и подумав, Беляков решил подвергнуть жертву новой пытке. Он вызвал бойцов, чтобы те держали Смирнова за руки и ноги, после чего расстегнул молнию его куртки. Ножом разрезал свитер сверху донизу и рванул пуговицы рубашки, обнажив грудь пленника. И начал упоенно кромсать кожу, стараясь, чтобы лезвие проникало как можно глубже. Сделал пять перекрещивающихся одинаковых по длине надрезов. Потом начал поддевать кожу ножом и отдирать ее клочьями.
Наконец, полковник закончил «операцию», вытер нож и густо вымазанные в крови руки о куртку Смирнова. Наткнулся на приколотый к ней значок со знаменем и Лениным. Подумал, отсоединил его и зачем-то сунул себе в карман.
Все присутствующие внимательно разглядывали распластанного на земле ослепленного и истерзанного пленника. Посреди его груди зияла до самых ребер кроваво-красная пятиконечная звезда.
— Разрешите доложить... Проблемы с кровью, — вдруг сказал фельдшер. — Я, конечно, вколол что нужно, но всё равно он уже много потерял. Может умереть скоро.
Беляков огляделся вокруг и увидел, как в одном из секторов живых еще людей после разнообразных истязаний обливают бензином и поджигают.
— Умрет? Тогда — кремация за счет государства, — провозгласил он.
Одному из бойцов велели принести канистру. Беляков аккуратно облил истекающие кровью ноги жертвы и нижнюю часть туловища. Медик в последний раз вколол стимулирующее средство и отошел. Также на безопасное расстояние удалились Волин, Бутчер и каратели-«ассистенты».
Беляков еще немного постоял.
Чиркнул спичкой и швырнул ее прямо на лежащего человека.
Сразу же вспыхнуло пламя.
Виктор Сергеевич из последних сил, хрипя, продолжал биться, извиваться и перекатываться по земле. Но с каждой минутой всё слабее и слабее.
Пока, наконец, спустя какое-то время не затих и не умер от болевого шока...
Вечером в посольстве США состоялся банкет. На торжество в узком кругу Бутчер пригласил своих ближайших российских друзей.
— Господа! — сказал Волин, поднимая стопку. — Выпьем за нашу очередную победу. Мы уже сбились со счета, честно говоря! Мы только побеждаем! Вот что значит гений Высшего Отца! Это Он всё просчитал досконально! Вечная Ему память! Слава Экселенцу!
— Слава Экселенцу! — откликнулись россияне. Бутчер, не принадлежавший к Ордену, солидаризировался с собутыльниками — из вежливости.
— Мы осуществляем свои замыслы четко и непреклонно! С гарантированным успехом! Перед нами нет преград! Мы всех рвем в клочья! Ура! — добавил генерал армии. — За нас всех!
Присутствующие выпили водки и закусили черной икрой.
— Сегодня — очередной знаковый рубеж, — продолжал говорить Волин. — Этим жалким рабам преподали наглядный урок. Теперь и через полвека у них даже мыслей не возникнет о том, что нашей власти можно сопротивляться! Всё идет так, как мы и запланировали, еще в семидесятых! Как по нотам!
— Очень важно то, что мы конкретно дискредитировали красных недобитков, — сказал Яковлев. — Согласитесь, хорошую идею я подал — заснять этих зигующих баркашовцев и преподнести их мировой общественности под нужным соусом. Тут даже те розовые в Европе, кто изначально был против переворота, заткнулись.
— Да, Баркашов наш ценный кадр, еще ни разу не подводил, — подтвердил генерал армии.
— И я удачно призвал всю демократическую общественность собраться ополчением у Моссовета, — с характерными вздохами и причмокиванием повизгивал Соломянский. — Пусть у них боевого опыта нет — главным было убедить, указывая пальцем на эту массовку и перспективу их вооружения, что армии в этих условиях всё же лучше как можно скорее навести порядок на стороне Бориса Николаевича.
— А вообще много ли мятежников удалось ликвидировать в эти дни? — спросил Бутчер.
— Около четырех тысяч. В ближайшие дни утилизируем еще около двух тысяч, — ответил Волин.
— А раньше?
— Эти пару лет работал целый спецпроект по форсированному Устранению, на сей раз массовому, потенциальных бунтовщиков. По всей стране мы создали разветвленную сеть, которая отслеживала реакцию на ужесточающуюся социальную ситуацию и выявляла тех, кто мог бы представлять в этой связи опасность. То есть зарождающихся возможных организаторов сопротивления, излишне агрессивных и идейных политических и рабочих активистов, авторитетных для местного населения противников нового строя, невыявленных еще чиновников и силовиков, нелояльных нам. Установки по каждому отсылались в Москву, и тут Орден принимал окончательное решение и визировал. Таким способом Устранению подверглись с августа 91-го по сентябрь этого года двенадцать тысяч человек по всей России. В основном формально это какая-нибудь банальщина вроде ДТП, самоубийства, несчастного случая, нападения бандитов, внезапной болезни, отравления алкоголем, бесследного исчезновения, бытового семейного убийства. И противник, сраженный и обескровленный всем этим, оказался, как кролик перед удавом, парализованным и утратившим способность к организованному сопротивлению.
— Отлично! — сказал Бутчер, отправляя в рот очередную тарталетку с икрой.
— А потом оставшихся буйных мы заманили уже сюда, в Москву. Где и приняли. И даже поучаствовали в Устранении сами, — добавил Волин.
— Да! — сказал Беляков. — Какое-то немыслимое чувство я испытал. Просто непередаваемое... когда занимался этим коммунякой. Полная власть над человеком, возможность делать с ним абсолютно всё, что захочешь, воплощать любые фантазии! Это сладостнее всего, что я испытывал ранее! Как-то непривычно даже.
— Это нормально, Эндрю, — уверенно сказал Бутчер. — Это нормальные мужские инстинкты, отражающие торжество, разрядку над поверженным врагом. Я сам испытал такое первый раз в Сонгми, а потом, спустя десять лет, в Гайане, когда вырезали всех этих просоветских общинников-голодранцев. Это действительно сказка! Буйство гормонов, эндорфиновый шторм! Именно сегодня ты стал настоящим, стопроцентным мужчиной, поздравляю! За это надо выпить!
— Да, давайте выпьем, — согласился Беляков. — И, кстати, обмоем мой трофей.
Он вытащил из кармана значок с Лениным, немного запачканный в крови, и поместил его в стопку с водкой.
Все чокнулись.
— За тебя, Андрюша! — сказал генерал армии. — Сегодня ты проявил себя как подлинный владетель, беспощадный и непреклонный по отношению к низшим! Я доволен тобой!
— За Устранение! — провозгласил, со своей стороны, Беляков. — Мы принесли Высшему Отцу особенно обильную жертву. Она угодна Ему. Слава Экселенцу!
— Слава Экселенцу!
Все выпили и закусили.
Беляков вертел в пальцах мокрый от водки значок с Лениным и внимательно разглядывал «трофей». Вспоминая жестокую расправу над тем, кто носил его на груди. Над этим Виктором Сергеевичем Смирновым — полковник отлично запомнил, как его звали.
— Иван Викторович?
— Да, я.
— Здравствуйте. Меня зовут Оксана, я представляю Фрод-Банк. У нас есть для вас уникальное предложение. Вам одобрен кредит с пониженной ставкой...
Смирнов, больше ничего не говоря, нажал на сброс. Как же эти спамеры достали. Он лежит себе тихо на берегу, загорает, никого не трогает, размышляет о судьбах человечества, а тут бесцеремонно врываются в его мир...
Над водохранилищем носились чайки, издавая пронзительные возгласы. За забором стройки двигался туда-сюда кран. Солнце высоко висело в ясном и безоблачном небе. Первые в этом году дни, когда стало, наконец, практически по-летнему тепло.
Сейчас, в рабочее время, людей на пляже у квартала, где жил Смирнов, было не так много. Да и вода еще, мягко говоря, не летней температуры. Кое-кто, правда, даже купался, но заходил в воду очень ненадолго. Немного, чисто для того, чтобы просто размяться и взбодриться, поплавал и Иван. Главным образом в эти часы он просто недвижно отдыхал на коврике, принимая витамин D после долгой осточертевшей зимы. Клонило в сон — после того как несколько предыдущих ночей подряд он спал не более чем по четыре часа.
Телефон починили быстро — в понедельник утром Смирнов его отвез, а накануне вечером уже получил обратно. Там что-то случилось с управлением питанием — то есть, как он понял и специально аккуратно уточнил, когда ему позвонил мастер и пригласил забрать исправленный аппарат, всё это время тот был отключен полностью, стопроцентно «глух и нем». Ну и хорошо, подумал Иван.