» бы «нежную смерть».
Нет, всё же он так и не сдался, не пошел к ним на поклон. Пафосно, конечно, звучит, но он может собой гордиться. Не каждый так сумел бы.
И еще у него возникло и усиливалось смутное предположение, весьма интересное и перспективное. Хоть и маловероятное, но всё же. Связанное с несостоявшимся партийным вожаком и его секретами. Иван выделил несколько опорных моментов. Очевидно, что Жаров жаждал карьерного роста, но ему, скорее всего, хода не давали даже тогда, когда он был «на коне». Подполковник в сорок лет, а сынок Белякова, намного моложе выглядящий, уже замначальника, генерал. То, как с Жаровым обращались, как посадили на приставной стульчик... Нет, неспроста он устроил прослушку. Хотел что-то важное получить. Вот и получил... А теперь его вообще задвинут за шкаф, с его-то амбициями. Теперь всё для него абсолютно безнадежно. То, для чего подполковника все эти десятилетия «растили», обратилось в прах. А сынок главаря КОКСа бойко и неудержимо идет в гору, на глазах у Жарова. «Принцу» доступны все богатства и вся власть...
В ходе разговора в беляковском кабинете Смирнов, уже выстроивший в общих чертах эту схему, постарался дать как можно больше установок-напоминаний, в том числе рассчитанных и на разоблаченного «крота»... То, например, что карьерный рост в России светит только «своим». Да и Белякова не забыл — его больное место, как видно, то, что когда-то «отцы-основатели» договорились с западными партнерами о «сливе» социализма в обмен на приобщение к глобальной элите. А по прошествии времени выясняется, что не выходит каменный цветок, как ни тужься. Получается, всё пропало. У разбитого корыта оказались. Нет, конечно, не у разбитого, они все в шоколаде за счет народа, но не то, не то... Хотелось изначально качественно большего...
Ах, да, Жаров же — химик, высококлассный специалист по ядам... Это известная информация в левой среде. Чем черт не шутит... Если он однажды, рискуя жизнью, подкинул начальнику жучок, то... Нет, вероятность этого, конечно, мала... Но — явно ненулевая. Всё логично и непротиворечиво.
В общем, остается только, закинув нужные семена в обе вспаханные борозды, ждать всходов. Во всяком случае, в его положении больше ничего сделать нельзя.
Можно, конечно, объявить голодовку в знак протеста. Можно и нужно — растрезвонить всем о том, как тут пытают! Впрочем, это, увы, для России не новость...
И еще что-то смутно помнил Иван, изнывая от лихорадки. То, как в разгар истязаний он вдруг внутренним взором ощутил какой-то непонятный белый свет, завораживающее лучистое сияние. И в этом сиянии смутно, как сон или бред, виделся образ красивой девушки с большими широкими глазами. И она его ободрила, и даже дала понять, что он прав... Не сказала, конечно, но он это почувствовал. Бред, конечно... под пыткой, когда сознание то и дело норовит «потонуть», и не такое можно ощутить. Но, тем не менее...
— С этим надо что-то делать, — сказал Винтер. — Не теряя ни дня. Если это правда?
— А если провокация? — спросил Галкин. — Хотя они на такое вполне способны...
— Факт остается фактом — сегодня никого к нему не пустили. Ни адвоката, ни из ОНК. Говорят, в инфекционном изоляторе, но мы же всё понимаем... — сказал Кузнецов.
Несколько человек из ЕКП и РКП, ядро вероятной будущей объединенной организации, сидели вечером в подвальном офисе и обсуждали ситуацию со Смирновым.
Накануне вечером четырем известным активистам на их адреса пришло очень странное письмо одинакового содержания. С явно одноразового аккаунта, без подписи:
«Хочу довести до вашего сведения, что подследственный Иван Смирнов, задержанный 26 января сего года и содержащийся в СИЗО в Лефортово, днем 3 февраля был подвергнут пытке электрическим током в секретном помещении, которое специально оборудовано для подобных целей. Я являюсь одним из тех, кто причастен к этим тяжким должностным преступлениям, и по этой причине назвать себя не могу. В то же время я решил, что больше не имею права быть молчаливым соучастником происходящего. Доказательств сообщенного у меня нет, я только сигнализирую. С уважением».
В конечном счете, коммунисты решили через депутатов Госдумы от имени редакции газеты «Красный рубеж», где Иван публиковался, направить запросы руководству КОКСа и ФСИНа с просьбой прояснить ситуацию с недопуском к заключенному, а также в Генпрокуратуру и ОНК с просьбой взять дело под контроль. Анонимное послание аргументом быть не могло, и поэтому заявители выражали обеспокоенность тем, что к Смирнову никого, ссылаясь на карантин, не пускают, и просили дать согласие направить к нему независимых гражданских врачей. Также было решено усилить шум в Сети и направить информацию на Запад, в том числе левой общественности...
За несколько часов до этого разъяренный Скворцов собрал прямо в «операционной» персонал «специзолятора» — тех самых трех человек, непосредственно участвовавших в пытке, а также сменных санитаров, которые присматривали за лежащим сейчас в боксе-палате Смирновым. Чтобы пока «приглушить» и «изолировать» заключенного, ему после «процедуры» ввели специальный гриппоподобный штамм — передающийся только через кровь и в повседневности не заразный.
— Произошла утечка. Утечка! Источник мы ищем. Я вынужден повторить, что любое разглашение того, что тут происходит, строжайше запрещено, — шипел замначальника КОКСа. — Даже сослуживцам нельзя говорить, кого... тут... когда и как. Вам надбавки платят не только за работу, но и за сохранение государственной тайны.
Все молчали.
— Того, кто слил, будем иметь по полной, он будет молить о смерти, но она к нему придет очень нескоро! — зловещим тоном сказал Скворцов.
Он взял со столика гибкий зонд диаметром около полусантиметра и длиной несколько десятков сантиметров. По всей своей поверхности он был утыкан маленькими пупырышками. Генерал-майор нажал кнопку, и между всеми парами пупырышков заискрились разряды, как у шокера. Медленно, потряхивая, пронес адскую гирлянду перед лицами каждого из младших подчиненных, с удовольствием наблюдая, как они бледнеют.
— Предупреждаю... Пощады не будет... — шипел Беляков-младший.
Помолчал, пристально глядя каждому в глаза. Кинул зонд-шокер на стол.
— Всё! Свободны! — гаркнул он и добавил уже тише: — Пока свободны...
И, повернувшись, стремительно вышел из «операционной».
Под подозрение попал и Жаров. Но непосредственно ему ничего не «предъявили», по крайней мере, не в такой форме, как «медперсоналу». Скворцов лишь в разговоре с ним небрежно уточнил, не проболтался ли он кому-нибудь о произошедшем. Искренним удивлением подполковника он был, казалось, удовлетворен.
Исходную точку отправки письма установить не удалось. Формально оно пришло из-за границы. Очевидно, тут использовались прокси, VPNы, TORы и тому подобное...
Шел третий и последний день съезда Рабочей коммунистической партии. Делегаты избрали новый состав ЦК, а также приняли резолюции о курсе на объединение с ЕКП и об осуждении преследования Ивана Смирнова — с требованием немедленно освободить политзаключенного и предать суду всех тех, кто его пытал.
После закрытия съезда начался организационный пленум Центрального комитета.
— Товарищи, какие будут предложения по кандидатуре первого секретаря? — спросил старейший по возрасту член новоизбранного ЦК Матвей Грабаров, единственный, кто, согласно процедуре, в этот момент сидел за столом президиума.
Встал Никита Кузнецов:
— Ольга Омельченко.
— Еще будут предложения? — спросил Грабаров.
Никто не ответил.
— Кто за то, чтобы избрать первым секретарем Центрального комитета Рабочей коммунистической партии Омельченко Ольгу Антоновну?.. Счетная комиссия, прошу работать... Восемнадцать... Спасибо, прошу опустить... Кто против? Ни одного. Кто воздержался?.. Шесть... Спасибо... Решение принято. Ольга Антоновна, я вас поздравляю, это высокое доверие и высокая ответственность. Уступаю вам место как представитель старшего поколения представителю нового поколения.
Под аплодисменты членов ЦК Оля, немного неуклюжей из-за своего положения походкой, но при этом демонстрируя уверенность, с высоко поднятой головой, зашла за стол президиума и встала по центру.
— Спасибо, товарищи, за доверие. Клянусь вам, что я продолжу дело Михаила, — грустно взглянула на один из двух траурных портретов, висящих на стене за столом. — Мы все вместе продолжим его дело. Это будет ему лучшей памятью... Есть предложение сформировать президиум ЦК...
В президиум, как и планировалось, вошли наиболее активные члены команды покойного Омельченко.
Пленум продолжался недолго. В фойе членов ЦК ждали остальные делегаты съезда, активисты РКП, гости, в том числе из ЕКП, отныне союзной во всех смыслах, можно даже сказать, братской партии. Последовали рукопожатия и радостные поздравления...
В просторной трехкомнатной квартире полковника КГБ Григория Дашкевича и его жены Надежды Кирилловны собралась вся большая семья — сыновья Саня и Максим, со своими женами, Ирой и Наташей. Еще жена Дениса — Вика, переехавшая недавно из Москвы, после той страшной трагедии. И, наконец, отец Наташи, профессор Егор Огарёв, и мама Алла Михайловна, начальник отдела в БелТВ. У Иры родителей не было — погибли в автокатастрофе в конце двухтысячных, и она выросла в детдоме.
Сели обедать за стол.
— Как Денис? — первым делом спросил у Вики Григорий Валентинович.
— Утвердили обвинительное заключение, передали в суд.
— Будете ходатайствовать о суде присяжных и вообще по максимуму бороться? — спросила Надежда Кирилловна, судья одного из минских райсудов.
— Нам дали понять, что его осудят так или иначе, состав преступления в любом случае налицо. На присяжных решили не настаивать, вину признаёт частично. По УК особого порядка тут не положено, но всё равно это должно смягчить участь. Задача защиты, конечно, — переквалифицировать, чтобы кровную месть хотя бы убрали.