Колонна тронулась. Впереди ехала машина, в которой сидел Скворцов.
Смирнов лежал неподвижно на нарах в одиночной камере. Уже объявили отбой.
Сон не шел. Вновь и вновь Иван возвращался к тому, что произошло в его жизни. Скоро уже год, как он нашел то удостоверение «крота», за которое беспощадное российское «правосудие» сегодня отмеряло ему шестнадцать лет «зоны».
Предстоит, разумеется, апелляция. Потом — надзорная жалоба. А потом — Европейский суд по правам человека. Кристина Владимировна обещает, что сделает всё, как полагается. В ее профессионализме и опыте он не сомневается. Но что может сделать адвокат в том случае, когда решают истинные хозяева страны персонально? Разве что от ЕСПЧ что-то перепадет.
Нет, побед без жертв не бывает. Много революционеров — народовольцев, эсеров, социал-демократов — сгинули в тюрьмах и на каторгах, были повешены и расстреляны, прежде чем удалось свергнуть царя. А потом — Великий Октябрь.
А потом — Гражданская война, то есть отражение атаки со стороны империалистов и борьба с белогвардейцами, ставшими, по сути, марионетками внешних противников. А потом — коллективизация и подавление сопротивления кулачества. Разгром басмаческого движения на южных рубежах, за которым стояли британцы.
А потом — Великая Отечественная война. А следом за ней, без передышки, — холодная война, то и дело проявляющаяся уже полноценным вооруженным противостоянием двух лагерей на территориях иных стран.
Каждый день жизни СССР шла пусть и не всегда видимая, но, тем не менее, страшная, жестокая битва между теми, кто хотел просто нормально жить, работать, растить детей, не быть ни холопом, ни господином, и, наконец, обрел свое родное государство, — и теми, кто жаждал возвыситься над другими, решать их судьбы, отнимать у них всё, давить и душить. Новый мир, олицетворяемый Советским Союзом и странами, которые выбрали тот же путь, вынужден был постоянно преодолевать сопротивление реальных и потенциальных рабовладельцев, отражать их звериные атаки.
Предупреждали же советских людей: «По мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться». Вот и дообострялась.
Да, в этих условиях удивительным представляется даже не то, что СССР, разгромив казавшихся непобедимыми внешних врагов, пал жертвой тех, кто вонзил ему нож в спину, — тщательно замаскировавшихся червей, которые возомнили себя орденом новых дворян. На самом деле удивительно то, что страна, где впервые в истории полноправными хозяевами стали все ее граждане, продержалась столь долго. Да, долго — семьдесят с лишним лет, средняя продолжительность жизни человека.
Парижскую Коммуну, продержавшуюся 72 дня, нельзя назвать полноценным государством. Она себя защитить не смогла. Но всё же — какой прогресс...
Третья попытка — это уже, очевидно, навсегда. Будет всемирная цивилизация. Даже больше — космическая. Сверхцивилизация.
Смирнов, конечно, до этого не доживет. Он принес себя в жертву ради звездного будущего человечества. Он спокоен. Он свою жизненную миссию выполнил. Своим примером он показал всем, как надо бороться. Осудив его, подвергнув пыткам, враги совершили ошибку. Они показали, что только такой пример действенен и зажигателен.
Побед без осознанных жертв не бывает. По обозначенному им пути пойдут другие. Или те, которые уже состоят в левом движении. Или те, которые еще в него не вступили и станут революционерами позже. Те, которым предстоит всё это переосмыслить. Переоткрыть истины столетней давности: великое освобождение народа достигается лишь в такой борьбе, где обыденной нормой является потеря свободы, здоровья и жизни. Иван как историк и юрист, как марксист был убежден, что борьба, ограниченная буржуазным законом, этот закон никогда не сможет изменить, не сможет поменять один строй на другой. Более того — как только правящий класс почувствует угрозу своему положению, он эти законы ужесточит в свою пользу, в ущерб массам трудящихся.
Исключения лишь подтверждают правила — Латинская Америка, конечно, достойный пример, но до конца там, где левые пришли к власти относительно мирно и законно, социальный строй всё же не поменялся. Есть там и «качели» — череда смен правительств с левых на правые и обратно, и попытки путчей, и социальное неравенство, и постоянный экономический саботаж со стороны недодавленных имущих классов.
Молдавия, где на несколько лет после контрреволюции к власти вернулись коммунисты? Но это — то же самое, как если бы в какой-нибудь волости на оккупированной фашистами территории коммунисты стали бургомистрами и старостами. На время, разумеется. Не меняя фундаментального основания.
Лишь в Белоруссии силы реакции были обезврежены относительно быстро. Она стала первой республикой, которая спустя считанные годы, уже в девяносто четвертом, не косметически, а в основе своей освободилась от нового фашизма, и, насколько позволяют внешние и внутренние условия, в общем-то, и поныне продолжает советскую традицию.
Иван лежал на нарах и вспоминал Государственный флаг СССР, развевающийся над свободным Минском. И от этого было ему немного легче...
Снаружи вдруг послышались дикие вопли, и сразу же — лязг открываемого засова.
В какой-то камере на этом же этаже раздался приглушенный крик. И сразу же затих.
Так прошло еще несколько минут.
Наконец, шум в коридоре возобновился и приблизился к двери камеры Ивана.
Послышался лязг — уже у него.
Дверь распахнулась.
За ней был не «вертухай».
Смирнов отказывался верить своим глазам.
Да, он понимал уже, что здесь возможно всё... Но это...
А, хотя да... Сегодня же двадцатое апреля. День рождения Гитлера.
На пороге камеры стоял Скворцов. В полном облачении группенфюрера СС.
— Встать! — заорал заместитель начальника КОКСа. — Коммунистическая свинья!
Уже явно навеселе, шатается из стороны в сторону. И язык заплетается.
Ивану пришлось выполнить это приказание.
— Вот! Он! — говорил Скворцов своим «геноссе», в таком же эсэсовском облачении, столпившимся за дверью. — Он посмел утверждать, что все мы умрем! Он нас приговорил к смерти! Прямо так и сказал!
Послышался хохот.
— Ты сам сдохнешь! У тебя будет сердечный приступ, и ты сдохнешь! Держите его!
В камеру протиснулись четыре «реконструктора», повалили Смирнова на пол и крепко схватили за руки и ноги. Скворцов взял пакет и накинул пленнику на голову...
...Иван, уже потерявший сознание, не слышал, как у Скворцова зазвонил телефон. Тот, осоловелый, с неохотой взял аппарат, увидел, что звонит отец, принял соединение.
Несколько секунд стоял молча, выслушивая то, что Беляков-старший, которому уже успели доложить по иерархической цепочке служащие СИЗО, считает нужным сказать.
Сделал отбой. Подошел к лежащему на полу Ивану, пнул его по лицу и дал команду помощникам уйти из камеры.
Группа из примерно десяти шатающихся «эсэсовцев» удалилась прочь.
В камеру вошел фельдшер, снял пакет с головы Смирнова, похлопал его по щекам. Вколол что-то. Попытался сделать искусственное дыхание. Прощупал пульс. Отдал распоряжение санитарам нести заключенного в лазарет.
Там же, в медсанчасти, в соседнем боксе, лежал жестоко избитый Игнатенко.
Сегодня приговор ему без изменений утвердили в апелляции. В ходе процесса Геннадий отказался от выбитых на следствии признаний, однако суд не стал это заявление принимать во внимание. Раз есть улики, заключения экспертов, показания свидетелей и письменное признание подследственного — значит, виновен.
Впереди — тринадцать лет колонии строгого режима. По «205.1, часть четыре» — «организация финансирования терроризма».
И сегодня же «Дети Молний» жестоко отомстили заключенному инженеру за то, что он вместе с уже покойным сыном снял на видео их сборище ровно год назад.
Сегодня был десятый «сеанс». Круглая цифра.
Наташа уже практически освоилась в этом необычном, неизученном еще состоянии «дополненного сознания». Не везде, конечно, удавалось «побывать», несмотря на явные старания и усилия, не везде «подглядеть» то, что хотелось бы, — но многое. И многое подтверждалось практически. Это казалось невероятным, но это было так.
Однако строгой закономерности в функционировании всего этого всё же пока нельзя было уловить. Предстояло очень много работы, масса наблюдений — прежде чем факты начнут укладываться в какую-либо приемлемую канву.
С самого начала профессор Огарёв поставил задачу подойти к этому не чисто утилитарно, не приземлено-практически, как это, по слухам, делали и продолжают с теми или иными перерывами делать зарубежные «коллеги», а строго научно. Тем более что у него в распоряжении уже есть то, чего еще нет, по-видимому, ни у кого, — аппарата, позволявшего любого неподготовленного человека гарантированно вводить в «пространство всеобщей мысли», если можно так выразиться. До того, чтобы узнать, что это за пространство, какова его природа, как оно сформировалось и каким законам подчиняется, пока было еще очень далеко. Но такая цель была обозначена сразу.
Наташа сейчас, как и в предыдущие разы, обозревала столичный регион братской России. Страны, которую она любила и которую искренне, до слез, жалела.
Посмотрела, каково состояние ее далекого товарища — Ивана Смирнова, томящегося в застенках диктатуры. Из открытых публикаций было уже известно, что 20 апреля ему дали шестнадцать лет колонии строгого режима.
Она сама «видела», как его пытали током. И вечером того же дня с ужасом поняла, что это вполне могло быть страшной правдой, а не чем-то вроде сна. Отец по интернету выяснил — в Москве действительно был на днях арестован и содержался в лефортовском СИЗО коммунист Иван Смирнов. На всякий случай профессор тогда же послал соратникам Ивана предупреждающее письмо, якобы от «кающегося» анонимн