Вольфганга поразило, что в Югославии он не увидел никаких комитетов и бюро коммунистической партии. Ему объяснили:
— У нас этого нет. Политическая работа проводится на всех уровнях — народным фронтом. У нас нет колхозов, сельское хозяйство ведут фермеры. Наши люди могут поехать на работу за границу, если захотят. Мы вообще за личную инициативу и свободу личности. Мы строим социализм с человеческим лицом.
— И ваш президент не дает вам указаний, как организовывать работу?
— Президент предоставляет людям свободу действий. У него свои обязанности — политика и экономика.
На молодежной стройке дороги Вольфганг видел энтузиастов со всего мира, звучала английская, французская, немецкая, еврейская, арабская речь. Не было только молодежи из России. Он спросил и об этом, ему объяснили:
— Мы приглашали их, но нам ответили, что советская молодежь занята стройками в своей стране.
Это звучало странно, показывало некоторую изолированность русских.
Все в Югославии показалось Вольфгангу организованным умнее, чем у русских, и гораздо умнее, чем в восточной зоне Германии. Он думал: «Вот где делают истинную модель социализма. Интересно, как Москва им это разрешает?»
После возвращения в Германию его назначили доцентом в Высшую партийную школу имени Карла Маркса — преподавать политическую грамоту будущим партийцам, администраторам производств и научным работникам. Он с энтузиазмом делился своими впечатлениями о Югославии. Его слушали с интересом, некоторые — недоверчиво, некоторые — с подозрением.
Уже двенадцать лет Вольфганг не видел свою мать, немецкую коммунистку еврейского происхождения, арестованную в октябре 1936 года, вскоре после их эмиграции в Россию, и даже не знал, где она, жива ли. В первый и последний раз он получил от нее открытку через два года после ареста, со штампом Воркутинского исправительно-трудового лагеря. Во время очередного приступа своих «политических колик» он с горечью вспоминал годы жизни в России, боролся с этими воспоминаниями, не хотел, чтобы судьба его матери влияла на его политические убеждения, не хотел, чтобы ломалась его вера в великого Сталина и советский коммунизм, чтобы мешали его работе, разрушали его надежды. Но с одним он все-таки бороться не мог: необходимо найти мать, освободить ее, привезти сюда, в Восточную Германию. Он подавал заявления-просьбы, просил об этом президента Вильгельма Пика, и наконец, после многочисленных отказов и проволочек, в августе 1948 года его мать освободили вместе с другими немецко-еврейскими эмигрантами.
Встретившись через двенадцать лет, они не сразу узнали друг друга. Она оставила его тринадцатилетним мальчиком, а он видел ее в своих воспоминаниях молодой. Мать и сын смотрели друг на друга, и перед глазами проплывали украденные у них годы семейного счастья. Теперь это была измученная, загнанная старуха, она вздрагивала от каждого стука на лестнице и постоянно спрашивала: «Можно ли взять это?», «Что мне нужно делать?», «Разрешат ли мне это?..» Она рассказывала ему о жутких годах заключения, о судьбах миллионов зэков, об искаженном до неузнаваемости идеале коммунизма…
— Советский Союз — не социалистическая страна! — говорила она. — Какую горькую чашу страданий испили там люди!
Вольфганг признался:
— Меня растили сталинистом, и я долгое время был на их стороне. Но теперь у меня начались «политические колики» неверия и отрицания. Знаешь, мама, я хочу перебежать в Югославию, там я видел настоящий социализм с человеческим лицом.
— Я поеду за тобой! — воскликнула мать. — Скажи только — когда.
В Высшей партийной школе получили указание, исходившее прямо из Москвы: все преподаватели и слушатели должны углубленно изучать книгу «Краткий курс истории ВКП(б)». Лекция Вольфганга была назначена на утро, все собрались с немецкой точностью и ждали его в аудитории. Но его все не было…
В то утро он тайком перебирался через границу в Чехословакию, чтобы потом оттуда перебраться в Югославию. Ему помогали верные люди. Мать он возьмет к себе, когда сможет обосноваться там.
Так закончилась эпопея промывания мозгов немецкому еврею Вольфгангу Леонгарду.
42. Лиля Берг оканчивает школу
Как хотелось Лиле тоже расплести косы, надеть красивое платье и пройтись по улице с другими девочками — так делали все из ее класса! Но она боялась вызвать неудовольствие учителей. Если это заметят, могут не дать золотую медаль по окончании школы. На медаль они с мамой рассчитывали. Мария говорила:
— С медалью тебя обязаны принять в любой институт.
Вопрос о награждении медалью решался на педагогическом совете с представителем районного отдела образования. Мнения разделились. Директор школы считал, что Лиля заслуживает медали:
— Лучше Берг у нас ученицы нет.
Ему возразила завуч, она была секретарем партийной организации школы:
— Да, учится она хорошо. Но, во-первых, она не комсомолка, а во-вторых — мы не можем не учитывать ее происхождения.
При этих словах учительница истории Елизавета Яковлевна, еврейка, потупилась.
Завуч продолжила:
— Я хотела сказать, что всем известно, что она дочь врага народа, да и вообще… ее происхождение…
Елизавета Яковлевна совсем опустила голову. Директор заерзал на стуле:
— Ничего плохого за ней не замечали. Что же нам делать, если она всегда отвечает на одни пятерки?
Представительница районного отдела образования выразила линию партии:
— Отдел образования не поддержит кандидатуру этой Берг. Вы говорите, что она не комсомолка. А почему она не вступила в комсомол? Кто знает, может, она растет скрытым недоброжелателем советской власти. Она должна быть благодарна, что ее и ее семью не выслали из Москвы, как многих других врагов народа.
Директор совсем смутился:
— Ну, это вы уже слишком. Что я знаю, так это то, что у нее все годы были одни пятерки.
Представительница выпалила:
— Идеологическое лицо молодого советского человека важней, чем академические успехи. Вы говорите — «пятерки». А по истории она как?
Тут Елизавета Яковлевна с радостью воскликнула:
— По истории — пятерка с плюсом. Она знает предмет глубже, чем дает учебник.
— Да? Я сама историк и буду присутствовать на экзамене по истории. Я задам ей вопрос, и мы увидим, сможет ли она ответить правильно. В общем, я предлагаю снять ее кандидатуру на медаль — ни золотой, ни серебряной она получить не должна. Кто «за»?
У многих учителей было гадливое чувство несправедливости, но проголосовали за награждение медалью другой ученицы, активной комсомолки. Одна Елизавета Яковлевна не голосовала, сделав вид, что ей срочно надо выйти.
Директор был мягкий и безвольный человек, случайно по призыву вступивший в коммунистическую партию и после этого навсегда запуганный ее диктатом. Только из-за того, что он был членом партии, его и назначили директором, сам он этого боялся и отказывался. Директор не хотел наносить Лиле удар из-за угла и вызвал ее к себе в кабинет для разговора. Он с грустью смотрел на вошедшую — перед ним, потупясь, стояла хорошенькая девочка в форменном платье, с двумя косичками. Он считал ее гордостью их школы, а теперь… Лиля ждала.
— Послушай, Берг, такое дело… ты у нас лучшая ученица… это хорошо, конечно, это отлично, ты молодец… вот… но не можем мы дать тебе золотую медаль… и серебряную тоже… такое было решение на педсовете… ты сама знаешь почему…
Лиля вспыхнула, у нее на глазах выступили горькие слезы обиды. Это было оскорбление, которого она всегда ждала и боялась. Директор и сам чуть не плакал:
— Ты не обижайся на меня… пойми, не могу я идти против всех… если я допущу, мне же влепят партийный выговор, а то и с работы могут выгнать… вот…
Оба молчали, не глядя друг на друга.
— Ты знаешь… ты садись… вот… я тебе откровенно… тебе зададут на экзамене по истории какой-то вопрос… так ты имей в виду: если ты все-таки ответишь правильно, может, они и поставят тебе пятерку… ты уж постарайся… тогда не смогут лишить тебя медали… вот… не обижайся на меня…
Когда она рассказала об этом Марии, мать обняла дочь, прижала к себе:
— Бедные мы с тобой, униженные и оскорбленные, всю жизнь нам суждено пить из этой чаши страдания. А знаешь, ведь когда Ленин оканчивал царскую гимназию, его брата казнили за организацию покушения на царя. Понимаешь — покушение на царя! Ульянову тоже не хотели давать медаль, но директор гимназии настоял, и золотая медаль гимназисту все-таки досталась.
На всех экзаменах Лиля получила пятерки и вот наступил последний экзамен — по истории. Она его не боялась, потому что знала историю, а учительница Елизавета Яковлевна ее любила и явно ей сочувствовала. Но на этот раз за столом сидела представительница районного отдела образования. Лиля отвечала по билету, и Елизавета Яковлевна с удовольствием утвердительно кивала головой. Когда она закончила, чиновница сказала:
— Я хочу задать вам дополнительный вопрос: какова роль личности в истории?
Лиля читала, что по марксистской теории личность не играет в истории большой роли, потому что общество все равно движется по своим экономическим законам. Так она и ответила, ссылаясь на Маркса. Представительница вдруг повысила голос:
— Так, значит, личность не играет роли в истории? Что ж, по вашему, получается, что личность товарища Сталина тоже не играет в истории никакой роли? Это уж слишком!
Лиля заметила ловушку и сказала:
— Но я не имела в виду личность товарища Сталина. Это действительно другое дело.
Представительница взвизгнула:
— Что значит — вы не имели в виду личность товарища Сталина?! Вы член советского общества и всегда должны иметь в виду личность товарища Сталина. Вы что, не знаете, что все советские дети благодарят товарища Сталина, может быть, вы не знаете и лозунга «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство»?
Ее демагогический выкрик был противен всему миропониманию Лили. Она вспыхнула и уже открыла рот, чтобы возразить, но вспомнила, чт