Сначала Лиле было скучно слушать рассказ гостя. Но он говорил с комическими интонациями, стараясь произвести на нее впечатление. Она кивала головой, попивая большими глотками коньяк, и незаметно для себя опьянела, не совсем уже отчетливо размышляя: «А он действительно интересный мужчина…»
Римма тянула коньяк с удовольствием и тоже слегка опьянела. Лиля заслушалась рассказом, выпила больше, чем надо, и теперь думала: «Неужели Римка права и это сейчас у меня с ним произойдет?» Костя продолжал, интонацией подчеркивая нелепость ситуации:
— А что, оказалось, за причина? Потом я смог выяснить, что Сталин, проезжая с дачи по дороге в Кремль, посмотрел из машины на нашу почти законченную стройку и сказал только одно слово — «шпиль». Но если Сталин сказал, то это закон. При нем в машине всегда ездил его секретарь Поскребышев, генерал-лейтенант. В его обязанности входило запоминать все, что «хозяин» скажет, и докладывать членам Политбюро. Он и передал им: товарищ Сталин сказал: «Шпиль». А все, что Сталин сказал, считалось гениальным, — Римма и Лиля с усмешкой переглянулись, а Костя продолжал: — Поскребышева спрашивали: какой шпиль, зачем шпиль, какой величины? А он свое: «Товарищ Сталин сказал только одно слово „шпиль“». Ну, переспрашивать великого гения, конечно, побоялись, а ослушаться никак нельзя — посадит, сгноит. Поэтому Политбюро поставило под риск нас — строителей: в случае недовольства Сталина виноваты будем мы. Но мы тоже думали-думали и решили схитрить: водрузили на верхушку здания шпиль, но на всякий случай — маленький. Ну вот, надоел я вам своей «веселой историей»?[58]
Римма ответила с тонкой усмешкой, какую умела изображать одна она:
— Под такую историю сопьешься от веселья. Надо еще выпить.
И опять Лиля выпила слишком много, Римма покосилась на нее:
— А сейчас извините, я должна оставить вас на пару часов, приду после полуночи, — и подмигнула Лиле, указав незаметным кивком на коленки.
Только Римма ушла, оба разволновались и почувствовали себя напряженно. Под влиянием коньяка и инструкций Риммы в Лиле бурлило волнение. Она тяжело дышала, и ее вдруг охватила какая-то бесшабашность, сомнения улетучились, она ждала, когда он сделает первый шаг. Костя это чувствовал и влюбленно смотрел на нее. Оба молчали. «Ну что же он?» — она заложила ногу на ногу и незаметно подтянула платье выше колен. Костя украдкой посматривал на ее колени, тоже тяжело дышал, но ничего не говорил и с кресла не вставал. Лиле стало жарко, она встала пройтись по комнате и не совсем твердо подошла близко к нему. Коньяк ударил в голову, она качнулась в сторону кресла. Подхватывая ее, Костя опустился на колени и обнял ее ноги. Это было очень приятно, она улыбнулась и положила ему руки на голову:
— Извините, Костя, я… я, кажется, опьянела немного…
Он смотрел на нее снизу вверх и рук не отпускал:
— Вы не сердитесь?
— Нет, — тогда и она скользнула в его руках и опустилась на колени, их лица оказались так близко, что потянуться навстречу было так просто и естественно. Лиля закрыла глаза и затрепетала от его нежного поцелуя. Они стояли на коленях, сливаясь телами, и через легкое платье она почувствовала его мужское напряжение. Ей стало совсем весело, она подумала: «Так вот она — эта стрела Амура», засмеялась и прижалась к этой «стреле». Все стало совсем ясно и просто, он подхватил ее под коленями и перенес на кровать. От выпитого, от объятий, от легкости прикосновений — у нее кружилась голова. Обнимая его и поддаваясь, она с трепетом ощутила, как его руки скользнули под платье и нежно ее раздевали. И вдруг вспомнила слова из романса — «Руки, вы словно две большие птицы». Теперь она лежала под ним и сладостно ждала того неминуемого жаркого ощущения, которое должна сейчас испытать. Обняв его ногами, шепнула:
— Только будьте осторожней…
Когда, сотрясаясь всем телом, он резко откинулся от нее и лег рядом, она все еще не могла остановить ритмических движений своего тела, извивалась и что-то бессвязно шептала. Ей не хватило его ласк, она впилась в него губами, перекинулась и села на него верхом, сильно вжимаясь. Он спросил ее глазами, и она глазами ответила «да». Он подтянул ее за плечи, и тогда она снова почувствовала его проникновение и старалась, старалась все больше и больше вжать его в себя. Что-то совсем новое нарастало в ней, новое, ошеломляющее, это новое вдруг заставило напрячься все ее тело, она задрожала от наплыва сладострастного наслаждения и застонала:
— Костя, Костя, ой, как мне хорошо!..
Уже за полночь вернулась Римма. Лиля лежала голая, раскинувшись на кровати и продолжая переживать то невероятное новое ощущение удовлетворения. Увидев подругу, она воскликнула:
— Римка, знаешь, я совсем, совсем как пьяная.
— Ты пьяная и есть.
— Нет, не в том, не в том дело… Это было, я вдруг почувствовала это… ничего подобного я не знала… это налетело на меня, затрясло… как это называется?
— Ах, это? Это называется «оргазм». Поздравляю, ты стала настоящей женщиной!
И так получилось, что во второй половине отпуска решать стала Лиля. Она говорила Римме:
— Иди, иди к своему принцу-директору, мне нужна комната.
В ласках она стала требовательной, все отчаянней прижималась к Косте и шептала: «Еще, еще!»
Через неделю они возвращались в Москву. Стоя у подъезда, Костя махал вслед отъезжающему автобусу. Они не объяснялись в любви, но он просил ее приехать к нему в Сибирь и обещал устроить ей сказку. Лиля согласилась, но знала, что не приедет, — это была не любовь. А что?..
В пригородном поезде, глядя в окно, Лиля говорила:
— Кажется, ты была права, с Костей я стала забывать Виктора. А как твой директор Алмазов?
— О, мы понимали друг друга. Знаешь, оказывается, он известный шахматист, гроссмейстер. У него широкие связи, и через него я могу завязать знакомства для прописки в Москве. А пока он весело учил меня играть в шахматы. Мы играли на любовь.
— Как это — на любовь?
— А так: если я проигрывала, то давала ему уроки тонкого секса. А я, конечно, проигрывала.
— Что значит — тонкого секса?
— Ты хочешь знать? Это значит — чем интеллект выше, тем поцелуй ниже. Поняла?
— Ну тебя, Римка, ты такая безобразница. Но неужели ты никогда не выигрывала?
— Выиграла один раз. Тогда он меня научил: жизнь — это как шахматная игра: надо уметь видеть на несколько ходов вперед и правильно двигать фигуры, то есть рассчитывать свои силы и возможности.
— Да, теперь я понимаю: ты тонко рассчитала, сведя меня с Костей, чтобы я забыла Виктора. Ты была права. В общем, я рада, что так получилось и что ты такой хороший тактик. Пропал тот душевный надрыв, который меня мучил, на душе стало легче. Я тебе благодарна. Но, знаешь, теперь меня мучает другое.
— Что именно?
— Я все думаю — ведь это была не любовь… А если не любовь, то что? Неужели это?.. — она запнулась.
— Ты хочешь сказать — б…ство?
— Да, неужели я тоже… ты говорила, что многие, почти все. Теперь и я тоже?
— Ну, ты еще девочка, — рассмеялась Римма, — если женщина может сосчитать своих любовников по пальцам, она еще девочка. Но ты уже в пути.
61. Появление героя войны
Вздох облегчения прошел по всему громадному Советскому Союзу, когда в 1953 году было объявлено, что все политические процессы сталинского периода будут пересмотрены и начнется реабилитация невинно обвиненных, — многомиллионный вздох всего народа. Миллионы семей, в которых были расстрелянные и замученные, горько рыдали над слишком поздним раскаянием правительства. Миллионы семей, у которых появилась надежда увидеть своих безвинно осужденных отцов, матерей, братьев, сестер и детей, впервые за десятилетия почувствовали себя счастливыми. Такой счастливой была и семья Павла Берга.
Впервые Мария услышала об этом от Семена Гинзбурга. Как член правительства, он узнал о предстоящем пересмотре раньше других и на следующий день приехал в поликлинику, как будто бы мерить давление. Мария подумала, что он плохо себя чувствует, но увидела, что он все время чему-то улыбается. Как бы между прочим он сказал:
— Да, мне вчера сообщили интересную новость: скоро последует реабилитация многих невинно осужденных.
Она подняла на него глаза с немым вопросом и прочла на его лице: «Жди!» В первую минуту она не могла поверить, что расслышала правильно. Он повторил:
— Да, это достоверная и очень приятная новость, — и добавил, как бы безразлично: — А как вы поживаете?
Чего ей хотелось больше всего — так это броситься ему на шею и разрыдаться. Но, сдерживая себя, она только выдавила:
— Спасибо. Я обязательно обрадую дочку.
В тот же день Мария побежала в прокуратуру. Там стояла такая плотная толпа, что пробраться к окошку справочной было невозможно. Женщины, которые все же пробились, говорили:
— По-другому теперь с нами разговаривают, любезней стали. Ответ один для всех — «Ждите приятных новостей». А скоро ли — не говорят.
Все люди, пока еще неуверенно, стали передавать друг другу новости о скором возвращении осужденных. Соседи Бергов присмирели, хозяйки на кухне с виноватыми лицами косились в сторону Марии и Лили, предлагали:
— Если надо что сварить на плите — занимайте конфорки, мы подождем, нам не к спеху.
Показывать им свое презрение и раздражать этих примитивных людей им не хотелось, в ответ они только молча улыбались.
Когда Лиля вернулась из дома отдыха, Мария осталась довольна ее видом:
— Хорошо отдохнула?
— Очень хорошо.
— Ты посвежела, у тебя вид совсем другой. Я рада, что смогу показать тебя папе в хорошей форме.
Однажды поздно вечером раздался звонок во входную дверь их коммуналки, звонили три раза — по списку на двери это означало «Берг». Обе они удивились такому позднему звонку, Лиля пошла открыть дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина в шубе и меховой шапке.