– Как и вам, полагаю.
– Верно. Вот только с любовными историями у нас дело обстоит сложнее, – улыбнулся инспектор: – подавляющее большинство полицейских – мужчины.
– Подавляющее большинство? – переспросил врач без всякого интереса. – Что, в Столичной полиции служат и женщины?
– Всего несколько19. Они охраняют женщин-заключенных и женщин, находящихся под надзором полиции. Но, конечно, в Департамент уголовных расследований их не принимают.
«К счастью», – мысленно добавил Найт, вспомнив Патрисию Кроуфорд.
– Повезло вам.
Инспектор решил проверить, удалось ли ему, уведя разговор в сторону, расположить Патрика Хилла к откровенности. Будничным голосом он произнес:
– Вы ведь узнали почерк мисс Батлер, когда я показал вам записку?
Его слова прозвучали скорее как утверждение, нежели как вопрос.
– Конечно, узнал, – кивнул хирург, ничуть не смутившись.
– Я не дал вам прочесть ее последнее послание. Из него ясно, что она была в отчаянии.
– Это можно понять, если знать, каким был Паттерсон.
«Подходящий момент, чтобы выяснить, за что же его убили», – подумал Найт и поинтересовался:
– И каким же он был?
– Превосходным – можно сказать, гениальным – хирургом, но совершенно бесчувственным человеком.
– Хммм, – задумчиво протянул инспектор, – мне почему-то кажется, что если хирург будет испытывать чувства к своему пациенту, то он будет бояться причинить ему боль и, соответственно…
– … может допустить ошибку, – подхватил врач. – Вы правы. Именно поэтому хирурги не любят оперировать своих знакомых – нелегко отстраниться от того, что ты собрался резать человека, которого хорошо знаешь, знаешь его семью, его любимое блюдо и как зовут его собаку… Просто-напросто рука может дрогнуть. Во время операции хирург должен думать лишь о том, как все сделать наилучшим образом, эмоции будут ему только мешать. Подобное «бесчувствие» может быть оправданно по отношению к пациенту у тебя на столе, но не к остальным.
– Доктор Паттерсон был с вами согласен?
– Паттерсон… Он был лишен способности сопереживать начисто. И, знаете, я думаю, он не был в этом виноват. Я давно заметил, что природа любит равновесие: если она щедро одаривает человека чем-то одним, то обделяет его в чем-то другом.
– Интересно. Но ведь за это не убивают?
– Не знаю. Вам виднее. Вы спрашивали, – Хилл горько усмехнулся, – принимал ли Паттерсон тонизирующие средства. Так вот, этим средством для него были его бесчисленные романы. Он ими как бы подпитывался, при этом не связывая себя никакими обязательствами. Полагаю, он и женился только ради того, чтобы иметь оправдание для любовниц: дескать, прости, но я женат, ничего обещать не могу.
– Вероятно, мисс Батлер это понимала и очень мучилась.
– Конечно, понимала. Только мучилась она не из-за этого. Лора воспитывалась в монастырском приюте для сирот и была очень религиозна. Она считала, что любовная связь с женатым мужчиной – страшный грех. Проклинала себя за то, что у нее не хватает душевных сил, чтобы разорвать свои отношения с Паттерсоном.
– Вот как?
– Да. Лора сама мне в этом как-то призналась.
– Она вам доверяла.
– Как старшему и более опытному другу.
Найт помолчал, оценивая услышанное, а потом заговорил:
– Ваши слова, доктор, многое объясняют. Я не упомянул, что в той записке была фраза: «Только смерть может все прекратить». Вероятно, для мисс Батлер это был единственный выход из положения, и поэтому она отравила Паттерсона. Затем осознала, что совершила неизмеримо более тяжкий грех. Тогда то, что сегодня произошло, означает, что мисс Батлер покончила с собой.
– Лора не могла сделать ни того, ни другого, – решительно возразил врач. – Не спрашивайте почему. Не могла – и точка.
Инспектор пристально вгляделся в лицо Хилла:
– А вы, доктор? Вам не откажешь в способности сопереживать. Вы не могли больше терпеть, видя, как страдает женщина, которую вы любите…
Хирург воинственно сдвинул кустистые седые брови:
– Хотите сказать – это я убил Паттерсона?!
– Я этого не утверждаю, – спокойно отозвался Найт. – Однако имею основания для подозрений: вас видели выходящим из кабинета Паттерсона в день его смерти. Более того – примерно в то время, когда, предположительно, он был отравлен. Вы и сейчас будете отрицать, что заходили к нему?
– Не собираюсь ни отрицать, ни подтверждать. Я и раньше говорил, что просто не помню, – с раздражением ответил Патрик Хилл. – Поймите же, наконец: это был самый обычный день! Возможно, я и заходил. Наверно, хотел обсудить назначения прооперированному больному – мы иногда советовались друг с другом. Не скрою, мне не раз хотелось… ммм… подправить Паттерсону челюсть за то, что он относился к Лоре по-свински. Но я, знаете ли, умею отделять личное от профессионального и уважал его как врача. Я не убивал Паттерсона, вам ясно? И, если это будет ваш следующий вопрос, Лору я тоже не убивал!
– Кто же, по вашему мнению, мог это сделать?
– Понятия не имею! – Хилл резко встал, загремев стулом. – Выясняйте сами! Чего ради я должен перед вами исповедоваться?! Вы же все выворачиваете наизнанку! С меня довольно. А теперь, – он решительно прошагал к двери и распахнул ее настежь: – прошу!
Изгнанный из кабинета, инспектор Найт направился к выходу. «Хилл абсолютно уверен в невиновности Лоры Батлер, – размышлял он по дороге. – Хотел бы я быть таким же уверенным!»
В приемном покое сестра Барлоу стоически сдерживала натиск посетителей, взволнованных тем, что им приходится слишком долго дать своей очереди. Ее собственное волнение выдавали лишь покрасневшие щеки. Задержавшись у ее конторки, Найт негромко сказал, что доктор Хилл, кажется, готов принимать пациентов. Девушка ответила ему благодарной улыбкой.
«Возможно, Лора Батлер и была такой религиозной, как говорит Хилл, – продолжил размышлять инспектор. – Однако у каждого есть свой предел, за которым выдержка, разум отказывают. Тогда человек совершает поступки, которые, казалось бы, совершенно не соответствуют его личности. Такого предела не существует разве что у святых. А Лора Батлер святой не была. Что, если Финнеган прав и она все же решилась на убийство?.. Теперь этого не узнать…»
Во дворе Найт увидел репортера и сэра Уильяма с племянницей, которые расположились у фонтана, и подошел к ним. Заметив, что инспектор удручен, пожилой джентльмен спросил:
– Что там случилось?
– Сестра Батлер умерла.
– Как?! – ахнула девушка. – Это та женщина, которую я узнала?! Та, что любила доктора Паттерсона? Она тоже выпила яд?
Найт устремил на газетчика пронзающий душу взгляд и ядовито заметил:
– Как я вижу, мистер Финнеган, требование суперинтенданта не разглашать детали расследования оказалось для вас невыполнимым.
– Мистер Хартли имел в виду прессу, – попробовал защититься газетчик.
– Не только, и вы это прекрасно слышали. – Инспектор повернулся к Патрисии и сэру Уильяму: – Прошу не думать, будто я вам не доверяю. Я ценю ваше желание помочь, однако я не вправе посвящать вас в то, что пока еще не подтверждено. Надеюсь, вы это понимаете.
– Разумеется, – кивнул пожилой джентльмен. – Надеюсь, и вы понимаете: мы отнюдь не ожидаем, что вы станете раньше времени раскрывать нам все свои секреты.
Патрисия была не согласна с дядей, но промолчала, хотя это и далось ей нелегко.
– Это сложное дело. Я чувствую, что до разгадки еще далеко.
– А по-моему, все ясно, – сказал Финнеган спине Найта: – Лора Батлер отравила любовника, не выдержала мук совести и отравилась сама. – Он поспешно добавил: – Я ничего не разглашаю! Ручаюсь, что такие проницательные люди, как сэр Уильям и мисс Кроуфорд, уже додумались до этого сами.
– Мне это тоже приходило в голову, – откликнулся инспектор, не оборачиваясь.
– Не удивлюсь, если яд окажется тем же самым, – расхрабрившись и явно рисуясь перед девушкой, заявил газетчик. – В наказание за содеянное отравительница сама пожелала принять те же муки, что и ее жертва.
– Нет, – запротестовала Патрисия, – никогда не поверю, что такая милая женщина могла лишить кого-то жизни! А может быть, доктора Паттерсона убил кто-то другой, а Лора Батлер не смогла перенести потерю возлюбленного и наложила на себя руки?
Найт подумал, что мисс Кроуфорд отлично усвоила стиль Джека Финнегана и они могли бы с успехом работать в соавторстве.
– Самоубийцы, как правило, оставляют предсмертные записки, – заметил сэр Уильям.
– Верно, сэр, – кивнул инспектор.
– Вы нашли записку? – тут же спросила девушка.
– Мисс Кроуфорд, – Найт приложил руку к сердцу, – позвольте мне пока придержать некоторые тайны следствия, вернее, их остатки. Когда я закончу расследование, то обязательно вам обо всем расскажу. – Он улыбнулся: – Если, конечно, буду иметь честь получить приглашение на чашечку чая на Гросвенор-стрит.
– Можете на это рассчитывать, – пообещал сэр Уильям.
– Сэр, мисс Кроуфорд, хочу еще раз вас поблагодарить. К сожалению, не могу уделить вам больше времени: это место становится небезопасным, и мне необходимо как можно быстрее разобраться, что здесь происходит.
Пожилой джентльмен понял его намек и ничуть не обиделся.
– По-моему, нам пора домой, дорогая, – сказал он, вставая со скамьи и протягивая руку Патрисии.
Та подчинилась с большой неохотой.
Джек Финнеган проследил, как сэр Уильям с племянницей удаляются в сторону ворот, и спросил уныло:
– Я уволен?
– Увы, это не в моих силах, – хмыкнул инспектор Найт.
Газетчик воодушевился и немедленно поинтересовался:
– О каких остатках тайны вы говорили?
– Лора Батлер тоже выпила черный кофе.
– Ну вот! Отравилась – как я и говорил!
– Никакой предсмертной записки я не нашел. Поэтому сомневаюсь, что сестра Батлер совершила самоубийство.
– Тогда что же получается… ее тоже убили?