– Долгое время он здесь работал, но… Впрочем, нет, сейчас я не буду вам рассказывать эту историю. Лучше вам все увидеть своими глазами – тогда, может быть, вы мне поверите. Сегодня как раз четверг… Который теперь час? Восемь… Нет, уже поздно. Моррис регулярно приходит во двор больницы ровно в четыре часа пополудни по вторникам, четвергам и воскресеньям – и так уже десять лет. Вам придется подождать до воскресенья.
– Если мы не найдем Морриса раньше.
– Это будет непросто – он давно уже скитается по разным ночлежкам в Ист-Энде.
– Оставим пока в стороне бредовые, как вы их назвали, сведения. Есть ли у вас другие объяснения тому, что происходит в вашем отделении?
Кэмпбелл покачал красивой головой:
– Даже если бы я…
В кабинет, постучав, заглянула медсестра:
– Сэр, пациент из третьей палаты жалуется на боль. Это тот, кому вчера удалили селезенку.
– Иду.
Хирург поднялся из-за стола и быстро направился к двери. Видно было, что он мгновенно забыл о существовании Найта и мысли его уже устремились в третью палату.
По дороге домой инспектор Найт решил сделать крюк и навестить матушку. Поскольку ее состояние опасений не вызывало, он рассчитывать потратить на визит не больше четверти часа. Однако графиня не без ехидства заявила сыну, что ей тоже хотелось бы снабжать его едой при необходимости, хотя она и не его камердинер, а всего лишь родная мать. Найту пришлось остаться и разделить с нею легкий ужин из шести блюд.
Граф Рэндалл еще не вернулся из клуба. Его супруга, четко соблюдая врачебные рекомендации, возлежала в своем будуаре на кушетке; больная нога была обложена грелками. К кушетке был придвинут столик, за которым мать с сыном и поужинали. Думая о своем и механически кивая, Найт выслушал положенные наставления и, пожелав матери скорейшего выздоровления, попрощался. Таким образом, до дневника доктора Паттерсона инспектор добрался только поздним вечером.
Чтение оказалось делом нелегким: слова доктор часто сокращал, обрывал их или пропускал некоторые буквы. Найт перелистывал страницу за страницей, продираясь через эти трудности, запинаясь, угадывая. Паттерсон вел записи почти ежедневно; в основном они касались работы в больнице. Инспектор изучал короткие заметки о проведенных операциях и более подробные – об интересных (с точки зрения хирурга) случаях, но ничего подозрительного не обнаруживал.
На страницах дневника часто встречалось имя Лоры Батлер. По тону записей Найт попытался оценить, действительно ли между любовниками намечался разрыв, о котором говорила миссис Паттерсон. Однако ни о чем подобном доктор не писал, равно как и том, что он устал от навязчивой пассии. Наоборот, создавалось впечатление, что «преследователем», «охотником» в этой паре был сам Паттерсон и эта игра ему нравилась. О чувствах самой Лоры Батлер вскользь упоминалось лишь «Она была сегодня задумчива» или «весела», и после таких слов, соответственно, самодовольное «Но я знаю способ ее развлечь» либо «Приятно провели время». Ни единого намека на жалобы или ссоры инспектор не находил.
Иногда Паттерсон коротко описывал обыденные, семейные события, а также мнения о прочитанных книгах, характеристики знакомых людей, напоминания самому себе и прочее, не имеющее отношения к больнице. В конце одной страницы инспектора невольно привлекла запись о новой опере Гилберта и Салливана – ему самому еще не удалось побывать на представлении. Паттерсон писал: «Вчера были с Мелани на «Раддигоре» в Савой22. Неск разчрован, т.к.». Заинтересованный, инспектор перевел взгляд на соседнюю страницу. Она начиналась со слов: «окзались оч приятн парой. Мелани хочет приглсть их к нам в след сбту». Найт пролистал дальше, внимательно приглядываясь: подобные разрывы в тексте встречались еще несколько раз.
«Повод снова навестить вдову доктора Паттерсона», – решил инспектор.
17 июня 1887 года, пятница
Черный кофе со стрихнином
Утром в Скотланд-Ярде инспектора Найта ждала записка из химической лаборатории больницы Святого Варфоломея: Томас Гаррет сообщал, что медсестра Лора Батлер была отравлена стрихнином, добавленным в черный кофе.
– Куда мы теперь? – спросил Джек Финнеган. – В больницу?
– Сначала заглянем к миссис Паттерсон. По дороге расскажу, что я обнаружил в дневнике ее мужа.
Выслушав, газетчик с уверенностью воскликнул:
– Ну, теперь нет сомнений: убийца – его жена!
Вскоре оба снова стояли в гостиной квартиры Паттерсона в ожидании хозяйки. Сегодня шторы на окнах были уже раздвинуты, траурные украшения исчезли, а маятник в часах тихо постукивал, отсчитывая время. Когда миссис Паттерсон наконец появилась, вид у нее был недовольный.
– Как вы некстати! – произнесла она усталым, капризным голосом. – Вчера я похоронила моего дорогого Оскара. Я ночь не спала, чувствую себя совершенно разбитой!
– Еще раз приношу свои соболезнования, мэм, – сказал инспектор. – Уверяю, мы бы не стали тревожить вас без необходимости.
– Что вам еще нужно?
– То, что вы от нас утаили.
– О чем вы?
– О дневнике вашего мужа. Вы отдали нам его только после того, как прочли сами и вырвали некоторые листы.
– Неправда! – возмутилась вдова. – Я ничего не трогала!
Найт недоверчиво приподнял бровь. Миссис Паттерсон помолчала, теребя бусы из гагата23, и призналась:
– Да! Я вырвала те страницы, где он расписывал свои любовные утехи! Неужели вам обязательно нужно читать эту гадость?!
– Где эти страницы?
– Я их сожгла, – быстро ответила женщина.
Найт приподнял вторую бровь. Миссис Паттерсон покраснела, оскорбленно передернула плечами и вышла. Через минуту она вернулась и сунула инспектору несколько измятых листков.
– Наслаждайтесь! – буркнула она с отвращением. – Только имейте в виду: если что-нибудь из этого попадет в газеты, я подам на вас в суд!
Выйдя на улицу, инспектор Найт и Финнеган огляделись в поисках места, где было бы удобно заняться дневником. Прямо напротив дома Паттерсона оказалась чайная.
Пока Найт объяснялся с официанткой, газетчик изучал только что добытые листки, выискивая, конечно, то, что вдова назвала «гадостью», а изучив, с ухмылкой заметил:
– Тут такие подробности! Я сейчас покраснею!
– Неужели? – бросил Найт.
Он отобрал у Финнегана листки и сам прочел то, что касалось Лоры Батлер. Однако и в этих заметках – действительно, весьма откровенных – не было никаких упоминаний о ссоре или о том, что Паттерсону наскучила его любовница. Нет, похоже, доктора вполне устраивали их отношения, а у медсестры не было причины желать ему смерти.
Инспектор перевернул один листок – стало понятно, что он был первым. Там содержалось объяснение, почему Паттерсон вдруг решил завести дневник: «Всегда считал ведение дневника занятием для скучающ девиц. Но пропажа Strychnini nitras меня встревож, и я решил начать». Изучая тетрадь накануне вечером, никакого упоминания о стрихнине инспектор не обнаружил; теперь же он получил подсказку, что нужно искать.
Инспектор перевернул остальные вырванные листки и принялся их просматривать. Очень скоро он выбрал три и расположил их в хронологическом порядке. Первая запись была такой: «1 апреля. Как обычно, проверил наличие Strychnini nitras. 1 марта было 5 фл. Использ – 1. Ост – 3. Странно. В назначениях ошибок нет». Затем следовал текст: «1 мая. Использ – 2 фл Strychnini nitras. Ост – 1». И наконец доктор написал: «12 июня. В июне Strychnini nitras никому не назначал, но последний фл пропал! Итого с 1 марта пропали 2 фл. Спросил Лору – она не знает. Хилл думает, у него ничего не пропада, но обещал проверить. Это не ошибка и не случайность. Завтра же доложу Кэмпбеллу. А, нет, завтра он на конф-ции. Значит, во вторник».
– Есть! – инспектор хлопнул ладонью по листкам, вытащил из кармана карандаш и обвел найденные записи.
– Что? – оживился Финнеган. – У вас возникла новая гипотеза?
– Да. Отравления могут быть связаны с кражей нитрата стрихнина из отделения хирургии.
Газетчик с жадностью выхватил у Найта листки, прочел отмеченные куски текста и воскликнул:
– Так, может быть, старичок Моррис слегка ошибался и там тайно торгуют не человеческими органами, а ядами?
– А доктор Паттерсон оказался близок к тому, чтобы уличить вора.
– И поплатился за это жизнью!
– Последняя запись сделана в воскресенье, двенадцатого июня.
– А в понедельник, тринадцатого, его убили! Выходит, он не успел поговорить с Кэмпбеллом.
– Из дневника ясно, что он поделился своим открытием с коллегами – Хиллом и Лорой Батлер. Возможно, сказал им и о своем намерении пойти к главному хирургу.
– Полагаете, они сказали кому-то еще? Вору? Или же кто-то из них и есть…
– Сестра Батлер мертва. А с доктором Хиллом следует поговорить, и очень настойчиво.
Газетчик снова прочел обведенные карандашом куски текста и предположил:
– Я совсем не разбираюсь в лекарствах, но думаю, едва ли стрихнин поставляется в больницу ведрами. Так что, очевидно, «фл» – это флакон.
– Согласен, – кивнул инспектор.
– Так что же – из-за двух флаконов убивать?!
– А если это только верхушка айсберга?
Они выбежали на улицу, оставив чай нетронутым.
– Едва заметные ссадины на мягком нёбе, оставленные косточкой, сэр. Вам не о чем беспокоиться, они заживут сами через пару дней, – сказал Патрик Хилл, отходя к умывальнику. – Старайтесь пока есть мягкую пищу и пить не слишком горячие напитки. – Он усмехнулся: – Горячительные – можно.
– Спасибо, – поблагодарил сэр Уильям. – Простите, что я побеспокоил вас по такому пустяку: всего лишь небольшое першение. Но доктор Паттерсон назначил мне повторный прием, и я подумал, что лучше все-таки прийти.
– Понимаю. Вы правильно сделали, что пришли.
– И все же мне неловко: вам сейчас и так, наверн