верка показала, что все цифры сходятся, поэтому я проанализировал расход нитрата стрихнина начиная с января. Вот здесь, – он указал на тетрадь, – результаты. Окончательный итог я подвел только сегодня утром. Мною выявлена недостача: четыре флакона.
– Это огромная и кропотливая работа, – с уважением заметил инспектор, листая тетрадь. – Скажите, сейчас у хирургов в вашем отделении имеется нитрат стрихнина?
– Нет. После сигнала доктора Хилла я запер этот препарат у себя в сейфе.
Найт покивал головой, отдавая этому должное. Закрыв тетрадь, он спросил:
– Вы позволите мне просмотреть ваши записи более внимательно?
– Пожалуйста, берите, – пожал плечами хирург и предложил: – Желаете заглянуть в сейф?
– Буду признателен.
Кэмпбелл подошел к небольшому металлическому ящику, стоявшему на столе в углу, покрутил колесико кодового замка и открыл дверцу:
– Прошу.
Инспектор пересчитал флаконы – их количество совпадало с конечной цифрой, указанной в тетради.
В палату, где осталась санитарка, начали возвращаться больные. Финнеган и Патрисия отошли к окну.
– Мисс Кроуфорд, – несмело заговорил репортер, – могу я вас кое о чем попросить?
– Я слушаю.
– Пожалуйста, не говорите инспектору Найту, как я оплошал!
– Но вы не оплошали, – возразила девушка: – Купер не сбежала.
– Да, верно. Очевидно, она была в палате, стояла где-нибудь в углу, а я ее просто не заметил. Она же такая субтильная.… Но все равно – пожалуйста, не говорите!
– Хорошо, не скажу. Да и незачем – ведь ничего не случилось.
– Обещаете?
– Да, если вы обещаете впредь быть внимательнее, – засмеялась Патрисия.
– Клянусь!
Финнеган схватил ее руки и пылко поцеловал – сначала левую, потом правую. Потом повторил, в том же порядке, но уже медленнее.
Вдруг рядом с ними послышался выразительный кашель. Оказалось, они остановились напротив кабинета с табличкой: «Патрик Хилл. Старший хирург». Сестра Барлоу, которая только что оттуда вышла, заперла дверь на ключ и одарила обоих улыбкой. Патрисия, вспыхнув, быстро отдернула руки и спрятала за спину.
– А я только что встретила вашего инспектора, – сообщила медсестра. – Вы, наверное, его дожидаетесь? Он сейчас у доктора Кэмпбелла.
– Да, благодарю, мы его ждем, – ответил репортер, поспешно принимая сосредоточенный вид и доставая из кармана блокнот.
– Я так и поняла.
Лукавая улыбка сестры Барлоу не оставляла сомнений, как именно она истолковала то, что увидела. Медсестра кивнула и пошла по коридору в сторону приемного покоя. Патрисия с досадой посмотрела ей вслед.
– Прошу простить мою несдержанность, – покаянно произнес Финнеган. – Что она могла о нас подумать!
– Это неважно! – заявила Патрисия решительно, хотя на самом деле всепонимающее выражение на лице медсестры было ей неприятно. – Меня гораздо больше волнует, что подумает инспектор Найт. – Она мрачно добавила: – Сомневаюсь, что он будет счастлив, встретив меня здесь.
– В этом я никак не могу с ним согласиться! – с жаром воскликнул репортер. – Только, боюсь, вы правы.
– Тогда мне лучше уйти, пока он меня не увидел.
– О, неужели прямо сейчас, мисс Кроуфорд? Думаю, хотя бы минут пять-десять у нас еще есть в запасе. Я ведь еще не рассказал вам того, что обещал…
Джек Финнеган с Патрисией вышли во двор больницы и уселись на скамью в деревянной беседке с решетчатыми стенками. Там репортер, не жалея красок, расписал девушке все новости, о которых та еще не знала, и нашел в ее лице самую внимательную и благодарную слушательницу, какую только мог пожелать. После этого оба начали с азартом, перебивая друг друга, строить предположения. В какой-то момент Финнеган незаметно, исподволь сменил тему и стал расспрашивать Патрисию о ней самой. При этом он держался с таким искренним участием, что девушка даже не заметила, как начала рассказывать ему историю своей жизни.
– Мои родители погибли в железнодорожной катастрофе. Я их почти не помню – мне тогда было три года. Дядя Уильям, старший единокровный брат моего отца, сразу забрал меня к себе в Лондон. Он никогда не был женат, и своих детей у него нет.
– Очевидно, он всю свою нерастраченную любовь излил на вас? – предположил газетчик проникновенным тоном.
– Боюсь, он в этом переусердствовал! – засмеялась девушка. – Позволял мне абсолютно все и в результате избаловал донельзя. Так что теперь порой не знает, как со мной бороться.
– Не преувеличивайте! Он вас любит и заботится о вас.
– Я тоже его люблю. И я ему очень благодарна. Он выбрал для меня школу – знаете, из тех, где девочек превращают в настоящих леди. Там заметили, что у меня есть способности к рисованию. Дядя посоветовал мне учиться дальше и поступить в Школу изящных искусств Слейда.
– О, это известное и очень достойное заведение! Туда не берут просто так – я уверен, у вас талант!
– Не знаю… Пока меня еще не выгнали, а перевели на второй курс, – с нарочитой скромностью сказала Патрисия и вдруг спохватилась: – Надеюсь, все это не появится в вашей статье?
– О нет! – газетчик с ласковой улыбкой покачал головой, вытащил свой блокнот и помахал им в воздухе, демонстрируя, что тот закрыт. – Видите? Я ничего не записываю. Я спрашиваю из личного интереса. Я еще не встречал такой необыкновенной девушки, как вы…
Он наклонился к девушке, но та, смутившись, отстранилась:
– Думаю, мне пора, мистер Финнеган. Дядя уже, наверное, беспокоится.
– Благодарю, – сказал инспектор Найт, закрывая дверцу сейфа. – Доктор Паттерсон недосчитался двух флаконов. У кого из хирургов пропали еще два?
– Очевидно, у доктора Хилла, – вздохнул Кэмпбелл. – Он признался в небрежности: пару раз он забывал записывать, какое количество нитрата стрихнина было им получено.
– Судя по последним печальным событиям, все эти флаконы не потерялись и не разбились – их украли, – сказал Найт. – Вы со мной согласны?
– Абсолютно.
– У вас есть предположение, кто мог их украсть?
– Ни малейшего.
– Но вы осознаете, что у преступника остался еще один флакон, а значит, он, возможно, готовит еще одно убийство? – спросил инспектор.
– Разумеется! – с горечью воскликнул Кэмпбелл. – Эта мысль не дает мне покоя! Сейчас все в отделении предупреждены, что пищу и питье нужно сначала пробовать на язык, а при ощущении малейшей горечи приносить мне. Такая мера, надеюсь, поможет избежать новых несчастий. Однако та атмосфера полного доверия, что была присуща нашей работе, сейчас нарушена – и, боюсь, безвозвратно. Я уже заметил, что врачи и сестры настороженно косятся друг на друга. Это приводит меня в отчаяние! – Он стиснул руки. – Но я не подозреваю решительно никого из них!
Внимательно наблюдая за своим собеседником в течение всего разговора, Найт пришел к выводу, что тот говорит правду.
Хирург снял очки и принялся протирать стекла салфеткой, постепенно успокаиваясь. Потом снова надел очки, взглянул на настенные часы и деловито произнес:
– Без десяти минут два. Сегодня воскресенье. Время доктора Морриса.
– Как жаль, что вы торопитесь! – посетовал Джек Финнеган. – Мне хотелось бы поговорить с вами еще о многом, поведать вам историю моей жизни…
– Простите, в другой раз, – отказалась Патрисия. – Вам тоже пора возвращаться. Иначе вам достанется от инспектора, если он обнаружит, что вы покинули свой пост.
– Ох, вы правы! Позвольте, я поймаю вам кэб.
– Спасибо.
Они встали, но внезапно девушка схватила Финнегана за рукав:
– Ой, смотрите! Это же тот старичок, Моррис!
Благообразный старичок с тросточкой появился из-под арки и, быстро оглядевшись по сторонам, прижался к стене здания.
– Что это он задумал? – недоуменно спросил газетчик. – Давайте за ним проследим!
Они пригнулись и осторожно высунули головы поверх спинки скамьи.
Сквозь решетку им было видно, как Моррис медленно двигался вдоль здания, ощупывая рукой стену. Вдруг он остановился и вытащил из-за пазухи какую-то трубку, похожую на дудочку, только оба конца у нее расширялись в виде воронок – одна поуже, другая пошире. Более широкую воронку старичок приставил к стене, а к противоположному концу прижался ухом.
– Что он делает? – удивленно прошептала Патрисия.
– Он прослушивает стену стетоскопом, – пояснил Кэмпбелл инспектору Найту. – Бедняга! Давайте подойдем.
Они приблизились к старичку. Тот прервал свое занятие и внимательно посмотрел на обоих. В выражении его лица не было ни намека на узнавание.
– Хотите узнать здешние тайны? – негромко спросил Моррис.
– Очень, – ответил хирург.
– Приходите через час на Тафтон-стрит, шестьдесят пять.
Моррис спрятал стетоскоп за пазуху и бодро засеменил прочь. Инспектор с жалостью, а доктор Кэмпбелл – с болью посмотрели ему вслед.
– Можно не приходить, – вздохнул хирург. – Он уже все забыл.
– Что с ним такое? Он не в себе?
– Это трагическая история, инспектор. Когда-то мы работали здесь вместе – Моррис, Хилл и я. Моррис был хорошим хирургом и славным человеком. Без памяти любил свою жену. Десять лет назад случилось несчастье: она заболела чахоткой. Моррис испробовал все способы лечения, дошел даже до того, что обращался к какому-то деревенскому колдуну. Но ничего не помогало – случай был безнадежный. И вот, представьте, нашелся мошенник, который предложил некое новое чудодейственное снадобье. Стоило оно, естественно, огромных денег. Как мы ни отговаривали Морриса, он, чтобы заплатить, продал свой дом и вообще почти все, что имел. А этот негодяй взял деньги и скрылся. Жена Морриса вскоре умерла. А сам он от горя помутился рассудком. С тех пор он регулярно появляется во дворе больницы и рассказывает врачебные истории, которые сам же и выдумывает.
– Да, действительно, очень печально, – посочувствовал инспектор. – Хм, однако, знаете, Моррис показал нам своего внука, у которого, по его словам, полгода назад отняли почку.
– Увы, это тоже выдумка. У них с Кларой не было детей и, соответственно, внуков.