– Так давайте прогуляемся вместе! – с готовностью предложила Патрисия.
Глаза санитарки увлажнились, и она пробормотала:
– Не знаю, мисс, чем я такое заслужила… Честное слово, зачем вам столько хлопот из-за меня?
– Перестаньте, пожалуйста! – отмахнулась девушка. – Вам ведь нужно выздоравливать! Сами сказали, что не любите бездельничать.
Женщина зашевелилась и с помощью Патрисии села на кровати, но вдруг застеснялась:
– Ох, на мне только ночная рубашка, это неприлично!
– Я могу одолжить вам свой платок.
– О, мисс, если позволите: в каморке, что в конце коридора, висит мой халат.
– Я принесу, – пообещала девушка и быстро вышла из палаты.
В величественном облике главного хирурга словно что-то сломалось: он выглядел крайне утомленным и даже более того – опустошенным. Когда инспектор Найт спросил его о состоянии доктора Хилла, Энтони Кэмпбелл, глядя в сторону, ответил ровным, бесцветным голосом:
– Ночь была беспокойной: проявлялись симптомы, свидетельствующие об отравлении. Со вчерашнего дня он почти не приходил в сознание, а сейчас находится практически в коме.
– Все еще сказывается действие стрихнина?
– Нет. Я обнаружил на локтевой вене Хилла свежий след от иглы. Кроме того, в одном из шприцев в кабинете осталась капля жидкости. Я отдал ее на анализ Томасу Гаррету, вместе с образцом крови. Вот его заключение, – врач подвинул к Найту исписанный листок бумаги: – Хилл получил инъекцию хинина.
Инспектор мельком взглянул на заключение и спросил:
– Что же теперь грозит доктору Хиллу?
– Если он не умрет в ближайшие двадцать четыре часа, то, по меньшей мере, полная слепота.
Джек Финнеган тихо ахнул. Инспектор дождался, когда Кэмпбелл поднимет на него взгляд, и спросил:
– В вашем отделении используется хинин?
– Мы применяем его в виде раствора для инъекций как жаропонижающее и обезболивающее средство. Этот препарат имеется в кабинете каждого врача.
– Значит, преступник мог взять шприц и хинин прямо в кабинете Хилла?
– Думаю, он так и сделал, – неохотно ответил Кэмпбелл. – Как я уже сказал, в шприце осталась капля раствора. И еще я обнаружил несколько использованных ампул – но не в мусорной корзине, куда мы их обычно выбрасываем, а в коробке с бинтами.
– Их преступник спрятал, чтобы нельзя было сразу понять, какой именно препарат был введен, – задумчиво произнес Найт.
Хирург кивнул, соглашаясь, и добавил:
– Одну он, видимо, уронил – если помните, я на нее наступил. Если он использовал все эти ампулы, то это означает, что Хилл получил огромную дозу.
– Мы можем предположить, когда именно доктору сделали инъекцию? Хинин действует так же быстро, как стрихнин?
– Нет, – покачал головой Кэмпбелл. – Первые симптомы проявляются в течение двух-четырех часов. Принимая во внимание состояние Хилла, я склонен выбрать меньшую цифру.
Инспектор прикинул в уме и произнес вслух:
– Получается, преступник побывал у Хилла между полуднем и часом дня.
– Вероятно, да.
«Выбрал момент между посещениями сестры Барлоу, – подумал Найт, – знал о них. Изменил способ действия – и понятно почему: не так-то легко заставить обессиленного человека что-либо проглотить. Другое дело – инъекция… У него остался еще один флакон с нитратом стрихнина, можно было наполнить шприц из него. Вместо этого он почему-то взял другой препарат. Причем точно знал, что и где нужно искать. И не оставил следов – все тщательно прибрал, чтобы сестра Барлоу не заметила беспорядка и не обнаружила след от укола… В то же время не потрудился забрать использованные ампулы с собой – почему? Не успел придумать, куда их лучше выбросить, чтобы их не сразу нашли?.. Спешил? Безусловно, спешил. И еще, очевидно, нервничал – уронил одну пустую ампулу. Да, преступник спешил и действовал спонтанно…»
Пока он размышлял, Кэмпбелл раскрыл какой-то медицинский журнал, придвинул к себе лист бумаги и взял карандаш. Финнеган переводил выжидающий взгляд с врача на инспектора.
– Насколько я понял, – заговорил наконец Найт, – хинин является опасным препаратом. Вы не храните его у себя в сейфе, как стрихнин?
– Все препараты опасны, если превысить дозу! – резко ответил хирург. – Еще Парацельс27 говорил: «Лекарство – яд, но яд – лекарство. Одна лишь доза превратит лекарство в яд, и яд в лекарство». Если я буду держать все медикаменты в сейфе, это остановит работу отделения!
«А замки в шкафчиках с лекарствами до смешного просты, – подумал инспектор. – Не удивлюсь, если к ним подойдет ключ от моего комода».
– Да-да, конечно, сэр, – мирно согласился он и неожиданно быстро поинтересовался: – Кто из персонала отделения способен сделать инъекцию?
– В моем отделении все умеют это делать!
– Включая санитаров и уборщицу Купер?
– Естественно, я имею в виду только обученный медицинский персонал! – сердито фыркнул Кэмпбелл. – Санитары – это скорее мускульная сила: они помогают, когда нужно поднять больного или принести какую-то тяжесть. А Купер ничего изящнее швабры никогда в руках не держала. Что за глупый вопрос!
– Я объясню, почему я его задал. После того, что вы сейчас рассказали, стало окончательно ясно: преступник не просто часто бывает в вашем отделении – он здесь работает. И даже более того: он и сам – профессиональный медик.
Кэмпбелл ошеломленно уставился на инспектора. Тот продолжал:
– С тех пор как доктора Хилла положили в его кабинете, вы заперли дверь и запретили туда входить. Всем, кроме сестры Барлоу. Она тоже умеет обращаться со шприцем?
– Конечно, – буркнул Кэмпбелл. – Но я не просил ее делать никаких инъекций, если вы об этом.
– А сами вы навещаете Хилла?
– Разумеется. Как же иначе? Он мой пациент.
Инспектор испытующе посмотрел в глаза Кэмпбеллу. Тот, не выдержав его взгляда, снял очки, сдул пылинку со стекла, снова надел. Найт заговорил:
– Те, с кем я беседовал, единодушно уверяют меня, что в вашем отделении все относятся друг к другу чуть ли не с обожанием.
Сарказм, прозвучавший в этой фразе, явно не понравился хирургу, но он промолчал.
– Но ведь так не бывает. И последние события совершенно ясно доказывают: среди вас есть один, кто постоянно притворяется.
– Мне ни о чем таком не известно, – глухо проговорил Кэмпбелл. – Это безумие какое-то…
– Тем не менее мы должны разобраться, – твердо сказал Найт. – Подумайте, сэр: на жизнь доктора Хилла покушались дважды. Это означает, что убить хотели именно его. Можно с уверенностью предположить, что и две первые жертвы – доктор Паттерсон и операционная сестра Батлер – тоже были выбраны не случайно. Кто мог ненавидеть этих трех людей? Настолько сильно, что пожелать лишить их жизни?
– Я представить себе не могу… Мы здесь спасаем жизни, а не отнимаем их!
– Были ли смертные случаи, возможно, с близкими кого-то из персонала? – настаивал инспектор.
– Смертные случаи были, как и в любой другой больнице, – признал хирург. – Увы, медицина не всесильна. Все, кто работает в моем отделении, это понимают и никогда бы не стали мстить, если вы к этому клоните. Уверяю, все здесь – порядочные, преданные делу люди! Не говоря уже о том, что врачи являются прекрасными специалистами.
– А медицинские сестры?
– Также прошли отличную подготовку. Они обучались в школе мисс Мэнсон – это наша бывшая главная медсестра. Если не верите мне, можете поговорить с ней. Это исключительная и достойная женщина, и она знает всех не один год. Кстати, это будет независимый свидетель – так, кажется, вы любите говорить: мисс Мэнсон уволилась месяц назад и, соответственно, не присутствовала ни при одном из происшествий.
– Спасибо, поговорю, – сказал Найт, записал в блокнот имя. – Что ж, если вы больше ничего не хотите добавить, сэр…
– Больше ничего, – твердо сказал врач.
– Итак, гипотеза остается только одна, – негромко заговорил инспектор Найт, когда они с Джеком Финнеганом покинули кабинет главного хирурга: – в отделении действует только один преступник, причем во всех случаях один и тот же. Им движет неприязнь, настолько сильная, что он не боится рисковать и пробирается к Хиллу среди бела дня. Хотя Кэмпбелл не может назвать никого, кто на это способен, это не означает, что такого человека не существует. До этого мы пытались… Что с вами? – вдруг резко спросил Найт, заметив, что репортер его не слушает и выглядит отрешенным, подавленным.
– Простите, – очнулся Финнеган. – Я задумался о том, что Хилл может умереть в ближайшие сутки или же остаться слепым инвалидом. Кэмпбелл сказал об этом так хладнокровно!
– Разве вы не привыкли к подобным вещам? – спросил инспектор с недоброй усмешкой. – Если не ошибаюсь, ваша специализация – полицейская хроника, то есть как раз убийства, дорожные аварии со смертельным исходом, несчастные случаи и прочее.
– Это так, – согласился газетчик. – Но раньше я приезжал на место происшествия тогда, когда самое страшное уже случилось. Конечно, зрелище чаще всего бывало жутким, но… Понимаете, я раньше никогда не был знаком с жертвами, не видел их живыми, не разговаривал с ними. Теперь же я знаю, что Лора Батлер была славной и любящей женщиной, и вот ее нет… А доктор Хилл, несмотря на его грубость, мне даже нравился… Кто же, кто добивает его с такой неумолимой жестокостью?!
Он горестно, протяжно вздохнул. Найт не стал искать ободряющих слов – это было бессмысленно, а повторил то, что уже сказал, и продолжил:
– Мы пытались выявить мотив преступника – и потерпели неудачу. Теперь же, когда мы точно знаем, что убийца – медик, работающий в отделении, нужно попробовать зайти с другой стороны: выяснить, у кого была возможность совершить все четыре преступления.
– То есть найти того, кто присутствовал в отделении при двух убийствах и двух покушениях, – кивнул Финнеган с сосредоточенным видом. – Простите, я расчувствовался некстати. Но я готов.