– Где находился доктор Паттерсон, когда вы вошли?
– Да вот прямо здесь, где и сейчас.
– Что с ним произошло, вы знаете?
– Нет, – девушка испуганно покачала головой. – Вам лучше спросить доктора Хилла. Он просил сказать ему, когда вы… ну, то есть полиция… придете. Позвать его?
Найт кивнул, и сестра выскользнула из кабинета, явно испытывая облегчение из-за того, что ей больше не нужно находиться в запертом помещении с мертвецом.
Инспектор огляделся. Обычный кабинет врача: письменный стол, умывальник, кушетка для пациентов, ширма. На тумбочке у стены – закрытый футляр с инструментами; некоторые аккуратно выложены на кусок марли вместе с какими-то непонятными жутковатыми приспособлениями. Этажерка с книгами и журналами. Шкафчик со стеклянной дверцей, за которой видны полки со стройными рядами пузырьков и коробочек. На письменном столе – ничего лишнего, все предметы расположены параллельно-перпендикулярно друг другу и так, чтобы до них было удобно дотянуться.
Найт поднял лежавший на боку стул – очевидно, его опрокинул умирающий, когда вставал из-за стола. Также очевидно, что доктор пытался добраться до выхода, но не смог – упал. Кроме этого опрокинутого стула, никаких других признаков беспорядка в кабинете не было заметно.
Разве что еще одна деталь: на поверхности стола подсыхало темное пятно, залившее лежавшую там раскрытую тетрадь. Рядом на блюдце стояла чашка, на донышке которой оставалось еще немного – с чайную ложку – черного кофе. Инспектор заглянул в тетрадь, не прикасаясь к ней: доктор Паттерсон вел записи о приеме пациентов. За сегодняшнее число там значилось лишь одно имя – и это имя было инспектору знакомо.
Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошел хмурый седой врач.
– Патрик Хилл, хирург, – представился он. – Мы с Паттерсоном коллеги… были коллегами.
Он отошел к окну и встал там, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди сильные руки.
– Сегодня доктор Паттерсон принял только одного пациента, в одиннадцать пятьдесят, – сказал Найт, кивая на испачканную тетрадь. – Это в порядке вещей?
– Конечно, нет, обычно бывает гораздо больше, – откликнулся Хилл. – Но сегодня мы оба оперировали, с восьми до половины двенадцатого.
Инспектор понимающе кивнул и неожиданно спросил:
– Почему вы распорядились вызвать коронера?
Врач растерялся – но лишь на секунду – и ответил:
– Внезапная смерть от неясных причин.
– Это редкость в вашей работе?
– Не часто, но случается.
– Вы были с доктором Паттерсоном в его последние минуты. Вы заметили что-то странное?
– У него были судороги и приступы удушья, – неохотно ответил хирург. – Чем они были вызваны – сказать не берусь.
– Может быть, что-то вам показалось подозрительным? – настаивал инспектор.
– Ничего! – огрызнулся Хилл и добавил с сарказмом: – Простите великодушно, если напрасно потревожил!
– Напрасно или нет – этого мы пока не знаем, – спокойно сказал Найт. – У вас есть какие-либо предположения о причине смерти вашего коллеги?
– У меня нет предположений. Знаю лишь, что это внезапная смерть.
– То есть доктор Паттерсон ничем не болел?
– Он был совершенно здоров, в расцвете сил – ему всего лишь тридцать два. – Раздражение в голосе врача сменилось сожалением. – Когда я прибежал, у него уже началась агония, помочь было нельзя. Он скончался у меня на руках буквально через пару минут.
– Когда именно это случилось, вы помните?
– Да. Мы всегда фиксируем время смерти – так положено. Я запомнил автоматически: двенадцать двадцать пять.
Найт сделал пометку в своем блокноте и заметил небрежно:
– Странно: кофе разлит, а чашка стоит ровно в центре блюдца. Вряд ли ее поставил туда сам доктор Паттерсон.
Хилл помедлил, прежде чем ответить:
– Это я сделал. Наверное, машинально.
Инспектор попросил чистый пузырек и, получив, аккуратно перелил в него остатки кофе из чашки. При этом он отметил, как напряженно наблюдает за ним врач.
– Что ж, подождем, пока не станет ясна причина смерти доктора Паттерсона, – сказал Найт, опуская пузырек в карман.
– Я вам больше не нужен? – спросил доктор Хилл.
– Только по такому вопросу: я хотел бы, чтобы тело осмотрел наш эксперт. Это возможно сделать здесь, в больнице?
– Конечно. Если хотите, я договорюсь.
– Буду вам признателен. Пожалуйста, закройте дверь на ключ, после того как унесут тело.
– Да, разумеется, – сдерживая нетерпение, пообещал врач и шагнул к выходу. – Если понадоблюсь – я почти всегда здесь.
Выйдя в коридор, инспектор Найт поискал глазами своего спутника – тот разговаривал с двумя медсестрами. Лицо Джека Финнегана выражало крайнюю степень участия, в голосе звучали мягкие, доверительные интонации, а жесты были сдержанными и плавными. Репортер не отвлекался, чтобы записывать, но смотрел своим собеседницам прямо в глаза и время от времени понимающе кивал головой и вставлял короткие сочувственные реплики. «Работает профессионально», – не мог не отметить инспектор и направился в приемный покой.
Светловолосая медсестра, ободряюще улыбаясь, объясняла женщине с забинтованной рукой, где находится аптечный киоск. На ее миловидном лице не читалось ни тени недавних переживаний – оно выражало спокойную уверенность и приветливость, словно сестра разговаривала не с пациенткой, а с соседкой, заглянувшей за рецептом домашнего пирога. Инспектор дождался, когда женщина ушла, приблизился к конторке и только тогда заметил, что веки у медсестры покраснели и припухли.
– Вы прекрасно держитесь, мисс Барлоу, – похвалил он.
Та пожала плечами:
– А как же иначе? Нельзя показывать больным, что мы чем-то встревожены. Это может их испугать. А я первая, кого они видят, когда приходят в наше отделение.
– Да, верно.
– Вы хотите еще что-нибудь уточнить? По-моему, я уже рассказала все, что знала.
– Скажите: вы записываете адреса пациентов?
– Обязательно. Потом я помогаю врачам заполнять лечебные карточки.
– Тогда у меня личный вопрос: доктор Паттерсон принял сегодня пациента по фамилии Кроуфорд. Мне хотелось бы понять, тот ли это человек, которого я знаю.
Сестра Барлоу раскрыла лежавший на столешнице конторки журнал в тканевой обложке, страницы которого были исписаны ее ровным ученическим почерком, и прочла:
– Уильям Генри Кроуфорд, Гросвенор-стрит.
– Да, это он, – кивнул Найт.
– Можете не беспокоиться за своего знакомого, – улыбнулась девушка, – это был легкий случай. Доктору Паттерсону не понадобилось и двух минут, чтобы… – Ее лицо вдруг омрачилось, губы задрожали: – На двенадцать был записан еще один пациент, на осмотр после операции. Но он почему-то не явился… Боже мой! Если бы он пришел, то и я зашла бы к доктору Паттерсону раньше и тогда мы, может быть, успели бы ему помочь! Какая трагедия! Ведь он совсем молодой! У него осталась жена… вернее, теперь уже вдова…
Медсестра украдкой огляделась, вытащила из кармана фартука носовой платок и промокнула глаза.
– Я хотел бы – на всякий случай – узнать домашний адрес доктора Паттерсона, – попросил инспектор.
Девушка тут же назвала улицу и номер дома.
– Вы помните адреса всех своих коллег? – удивился Найт, записывая.
– О, нет, конечно! Просто я только что отправила посыльного к миссис Паттерсон, нужно ведь было ее известить… А вообще-то я храню у себя все адреса – на случай, если понадобится кого-то срочно вызвать.
К конторке неуверенно подошла девочка-подросток; она тащила за собой зареванного малыша лет пяти, который прижимал к груди окровавленную кисть. Сестра Барлоу немедленно переключила внимание на них.
Инспектор направился обратно в отделение, слыша ласковое воркование девушки:
– Что, мой хороший?.. Порезался проволокой? Бедняжечка! Идем, сейчас доктор тебе поможет, и твоя ручка будет как новая. Вот, я пока оберну ее салфеткой…
В коридоре газетчика не оказалось. Причина этому выяснилась через минуту: из-за дальнего угла выкатилась тележка с высокими, чуть ли не в человеческий рост, стопками чистого белья; ее без видимых усилий толкала перед собой медсестра средних лет и весьма крупного телосложения, строгая и неприступная; в арьергарде, подобострастно изогнувшись, следовал Джек Финнеган. По лицу репортера было видно: он только что задал какой-то провокационный вопрос и ожидает ответа. Строгая медсестра остановилась, выпрямилась, выпятив мощный бюст, уперла руку в бок и разразилась короткой речью. Инспектор Найт не мог разобрать слов, но было нетрудно понять, что репортер получил суровую отповедь. Тот, впрочем, ничуть не смутился, а лишь почтительно раскланялся. Медсестра, явно довольная собой, выстрелила в него короткой заключительной фразой, а затем ухватилась за свою тележку и гордо двинулась дальше. Финнеган заметил инспектора, возвел глаза к небу и оскалился.
– – Вот она – людская несправедливость! – шутливо посетовал он, подходя к Найту. – Всяк норовит обидеть честного репортера, а новости-то, между прочим, все любят читать! – Он похвастался: – Эта кипящая праведным гневом мегера даже не догадывается: своим отрицательным ответом она на самом деле подтвердила то, что я уже успел узнать.
– Нам пора, – сказал инспектор.
– Я готов! Куда мы теперь?
– Вы – домой, или куда еще отправляются репортеры после дня плодотворной работы. А я, – Найт прикоснулся к карману, в котором находился пузырек, – должен заглянуть к одному своему знакомому.
– Мне почему-то кажется: вы от меня что-то скрываете, – прищурился газетчик с напускной подозрительностью.
– Не торопитесь, мистер Финнеган. Все узнаете в свое время.
Они вышли во двор, и инспектор поинтересовался:
– Чем с вами поделились сестры?
– О, в основном восторгами: как все обожали доктора Паттерсона, какой он был милый, веселый и внимательный. И еще переживаниями: как они все потрясены, какой это будет страшный удар для его супруги и так далее. Но, как я полагаю… – газетчик замялся. – Не знаю, вроде бы о мертвых не принято говорить плохо… Но в то же время мне не кажется, что это так уж плохо… – Он рассмеялся: – По крайней мере, для него это было совсем неплохо!