ву цепью. В этом намерении его поддержало еще двое жителей деревни: почтенная дама Виолетт Седирон, которой стукнуло уже восемьдесят восемь, и Роже Дюран, ровесник Поля, так же, как и он, большой любитель природы. Этот мятеж наделал много шума. Прибыв на грузовиках со своими электропилами, дровосеки застали привязанных к дереву троих одержимых. Когда на место была вызвана полиция, к мятежной троице подтянулись и другие жители деревни. Из местной газеты прислали фотографа. Протестующим приносили воду и еду. Все скандировали: «Спасите наше дерево! Спасите наше дерево!» Это был чудесный, просто волшебный момент, вспоминал Поль, и лицо его озарялось. Момент стал еще чудеснее, когда господин Морель пообещал лишь подрезать дерево и поклялся никогда его не рубить.
На прикроватном столике завибрировал телефон, и Линден подскочил. Мать не обратила на звонок никакого внимания. Телефон зазвонил снова. Линден потянулся к трубке: возможно, это из больницы? Высветившееся на экране имя было ему смутно знакомо: ДжефВДХ. Линден внезапно вспомнил: Джеффри ван дер Хаген, так звали бывшего жениха матери, еще до Поля. Несколько лет назад он приезжал в Венозан с женой и дочерьми. Сияющая улыбка, благопристойная внешность, безупречно ровный пробор. Довольно занудный, но симпатичный. Пока Линден раздумывал, стоит ли отвечать, в дверь постучали. Врач. Линден отложил телефон и пошел открывать.
Врач осмотрел мать и уверенно объявил, что это тяжелый грипп и, возможно, он продлится неделю. Делать особо ничего не надо, просто принимать парацетамол, чтобы сбить температуру, и лежать. Когда врач ушел, Линден позвонил Тилье и все передал. Кому-то из них нужно пойти в аптеку. Тилья сказала, что сейчас придет, она только что вышла из душа. Линден воспользовался паузой, чтобы аннулировать билеты на поезд и на самолет, это заняло некоторое время. Повесив трубку, он задумался, может, стоит предупредить тетю Мари? Отец никогда не был особо близок со своей единственной сестрой. Линден решил дождаться окончательного вердикта доктора Ивон. Он посмотрел на часы, ему не терпелось вернуться в больницу. Ему хотелось отправиться туда прямо сейчас, но он понимал, что не сможет увидеть Поля, надо было потерпеть. Доверив Лоран заботам Тильи, он вернулся к себе в номер и послал сообщение Рашель Йелланд, вкратце объяснив ситуацию. На вторник была назначена важная съемка – портрет какого-то политика в Массачусетсе. Придется перенести сеанс или пусть Рашель наймет другого фотографа. Линдену было на это наплевать, совершенно наплевать. Странно. До сих пор работа была для него важнее всего. А сейчас нет.
В больницу возвращаться было еще рано, но оставаться в номере он больше не мог. Не сидеть же перед телевизором и смотреть, как все поднимается и поднимается Сена. Схватив пальто, Линден вышел из гостиницы. Дождь шел не переставая, казалось, он не закончится никогда. У него не было ни зонта, ни шляпы, и волосы сразу же намокли. Дойдя до Данфер-Рошро, он удивился, почему на площади с огромной статуей льва Бартольди совсем нет народу, и только потом вспомнил, что сейчас утро воскресенья. Линден сел в кафе на углу улицы Дагер, заказал горячий шоколад. В кафе тоже было малолюдно, и он наслаждался тишиной и покоем. Попросив у официанта код вай-фая, Линден подключился к интернету, стал искать в Гугле «инсульт» и вскоре пожалел об этом. Чем больше он читал, тем больше наполнялся тревогой. Отец когда-нибудь от этого оправится? После приступа многие страдали от тяжелых последствий как физического, так и психологического плана, порой непоправимых. Эта мысль была ему невыносима. В каком состоянии он найдет отца? Он осознавал, что просто боится войти сейчас в больничную палату. Он должен сделать это сам, не рассчитывая на поддержку матери и сестры. И Саши. Это испытание он должен пройти один. Должен скрыть от отца свой страх. Ведь родители так и делают, да? Они защищают своих детей и никогда не показывают им своей тревоги. У Линдена перед глазами возник отец, ударом лопаты убивающий гадюку на террасе в Венозане, когда та пыталась проникнуть в дом. Казалось, Поль совершенно спокоен и прекрасно собой владеет, но Линден заметил, что руки его дрожат. Позже он узнал, что отец ненавидит змей, но никогда не показывал своего страха. И сейчас у постели отца Линден должен быть таким же: спокойным и уверенным.
Он просмотрел информацию в Твиттере. Больше всего от затопления пострадал Двенадцатый округ. Именно здесь, с востока, Сена входит в город. На некоторых улицах в окрестностях Берси вырубилось электричество. Ботанический сад эвакуировали. Завтра правительство должно ввести в действие «план Нептун», это крайняя мера. Линден обратил внимание, что новости из Парижа стоят первой строчкой во всех международных новостях. И везде один вопрос: будет ли Сена подниматься дальше?
Но сейчас Линдена волновала лишь одна проблема: отец. Только отец и ничто другое.
Придя днем в больницу Помпиду, он подошел к регистратуре отделения интенсивной терапии и спросил доктора Ивон. Медсестра с озабоченным лицом сообщила, что врач придет только во вторник утром. Линден был совершенно сбит с толку: разумеется, он понимал, что врачи тоже отдыхают, но почему-то вбил себе в голову, что доктор Ивон обязательно будет на месте. Он спросил, можно ли увидеть отца, Поля Мальгарда, медсестра пожала плечами, да, конечно, палата 24. Она казалась настолько беспечной и равнодушной, что он почему-то увидел в этом хороший знак: значит, отцу лучше, он поправился и выйдет отсюда раньше, чем они думали.
Он шел по выстланному линолеумом коридору, стараясь не смотреть по сторонам в открытые двери палат, где лежали пациенты. Порой проходящие мимо медсестры или врачи задевали его рукавами халатов. Линден не привык к больницам. Он никогда всерьез не болел, не ломал руку или ногу. В последний раз он был в клинике, когда навещал сестру после аварии. Тогда он работал ассистентом у модного фотографа. Авария произошла в начале августа, и у Линдена сохранились воспоминания об удушающей жаре в клинике Байонны, о тревоге родителей и о том потрясении, что он испытал, увидев замотанное бинтами тело Тильи, ее распухшее лицо в кровоподтеках.
Дверь 24-й палаты была закрыта, Линден осторожно открыл ее и тут же нос к носу столкнулся с какой-то женщиной лет тридцати. За ее спиной он увидел смуглого бородатого незнакомца с загипсованной ногой, подвешенной к аппарату. В помещении витал тяжелый запах пота и кишечных газов.
– Простите, – пробормотал Линден, – кажется, я ошибся палатой.
– Нет-нет, вы не ошиблись, – ответила женщина, чуть отодвигаясь в сторону, и в глубине комнаты он увидел еще одну кровать, загороженную ширмой. Отец лежал с закрытыми глазами, вытянувшись на спине, из носа и вен в предплечье торчали трубки. На лице застыло какое-то отвратительное нелепое выражение, будто он подмигивал или ухмылялся, довольный похабной шуткой. За ним стоял аппарат, контролирующий сердечный ритм, он издавал неприятные механические сигналы. Поль казался до странности тщедушным, словно мышцы растаяли. Куда делся бодрый здоровяк? Линден, подавленный и напуганный, пытался перевести дыхание. Он не знал, что говорить отцу, он вообще не знал, услышит ли тот его. Он осторожно приблизился, положил руку отцу на колено. Поль по-прежнему лежал с закрытыми глазами.
– Папа, это я, – по-французски сказал Линден. – Я здесь.
Он сел на стоящий рядом стул. Отец в коме? Доктор Ивон ничего про это не говорила. Сосед по палате застонал. Линдену хотелось, чтобы он замолчал. Женщина что-то пробормотала сквозь зубы, и тот наконец затих. В палате чувствовалась невыносимая вонь.
Линден наклонился к уху отца, прошептал, что у Лоран грипп, и Тилья сидит с ней. Но он хочет знать, как отец себя чувствует. Поль не издал ни звука, только слегка дрогнули ресницы. Неужели отец больше никогда не сможет разговаривать? Линден тихо спросил, слышит ли его отец, может ли открыть глаза. По-прежнему никакой реакции. Сосед по палате снова начал стонать, как испуганный ребенок.
С тихим щелчком открылась дверь, вошли врач и медсестра. Сперва они занялись другим пациентом. Линден невольно слышал их разговор. Небритого соседа по палате звали Паскаль Бомон, у него случился инсульт два дня назад. Врач пытался объяснить мадам Бомон, что ее мужу нужна операция, но ему не удавалось вставить ни слова. Мадам Бомон, на грани истерики, засыпала его вопросами: когда ее муж окончательно поправится, почему его до сих пор не прооперировали и нельзя ли его перевести в отдельную палату? У нее был резкий громкий голос, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Скорей бы она заткнулась. Когда врач занялся наконец Полем, казалось, он уже еле сдерживается. Линден тоже умирал от желания забросать его вопросами, но он пытался держать себя в руках. Врач был приблизительно его возраста, худой, с нервным лицом и глазами кофейного цвета. Даже в такой ситуации, как эта, Линден рассматривал людей и места глазами фотографа. Доктор Фредерик Брюнель представлял собой весьма любопытный объект для наблюдений: набухшие веки, кожа оттенка слоновой кости и мелкие морщинки вокруг губ с опущенными краями.
– Мальгард… – произнес врач. – Вы фотограф?
Линден кивнул; время от времени такое случалось, но сейчас он оказался к этому не готов, реплика врача показалась ему неуместной и даже бестактной. Доктор Брюнель изучал карточку пациента, прикрепленную к кровати Поля, он попросил медсестру измерить давление и температуру. Мадам Бомон внимательно, стараясь не упустить ни слова, наблюдала за происходящим из-за занавески. Врач зачем-то сообщил, что ему очень нравятся работы Линдена, отчего тому стало еще хуже. Ему было совершенно не интересно, что там думает врач о его работе, его волновал только отец, поправится ли он, какие будут осложнения. Наконец доктор Брюнель замолчал. Он наклонился к пациенту, приподнял веки, направил в зрачки луч фонарика. Поль моргнул. Врач, похоже, был доволен, что-то нацарапал на карточке и повернулся к Линдену: Поль должен наблюдаться. Здесь он останется еще неделю. Пока слишком рано делать выводы о тяжести мозговых нарушений, но состояние пациента стабильное. И это, безусловно, позитивный момент. Еще не понятно, понадобится ли операция. Линдену хотелось узнать, что́ отец видит, что́ он слышит, что́ понимает. Он в коме? Он не собирался уподобляться настырной мадам Бомон и слишком давить на врача. Ему просто нужно знать. Прямо сейчас. Доктор подошел к окну, видимо, подальше от любопытных ушей мадам Бомон. Он смотрел на мокрые крыши, серое угрюмое небо. Вопросы Линдена его, похоже, не раздражали, напротив, он собирался ответить полно и обстоятельно. Линден обратил внимание на необычный профиль мужчины: этот хрящеватый нос, выдающийся вперед подбородок. Как объяснил доктор Брюнель, отец находится сейчас в таком своеобразном «пограничном состоянии», он не может ни говорить, ни шевелиться, но, без сомнения, видит и слышит. Это не кома. Он, скорее, подобен беспомощному младенцу, который сам ничего не может. Но он научится. Линдену надо разговаривать с отцом, четко и медленно, но главное – запастись терпением.