– Это Дэн подбросил наркоту Владу?
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Инна отвернулась к темному окну. – А ты думал, как должно было быть? Доказать я ничего не могла. Но он должен был заплатить за то, что сделал, так или иначе. Егор, это закон жизни, ничего не поделаешь. Я не могу полагаться на карму, карма – это долго, мне нужно сейчас, понимаешь?
– Да. Что случилось с Поповым?
– Думаю, его загнали в угол. – Инна лениво улыбнулась. – Конечно, мы постарались, чтобы он видел Верочку везде, где только можно.
– Это как?
– Соцсети, например – ему какой-то хулиган грузил ее фотографии постоянно. Потом бигборды по дороге домой – большая такая реклама мыла, и улыбающееся личико Верочки. Ну, и так, по мелочам. С другой стороны на него давил некто, требуя закрывать глаза на хищения – Попов был вынужден подписывать документы, которые подписывать никак нельзя. Но и ослушаться он не мог – человек этот знал, что сделал Попов. Ну, вот и сорвался наш директор. С крыши.
Инна рассмеялась зло и тихо, словно от какой-то невероятно забавной шутки. Егор посмотрел на нее – бледная, измученная, она не простила своих врагов, даже после смерти не простила, радуясь боли и ужасу, которые принесла им. Но, вспомнив неподвижное тело Верочки в больничной палате и немые слезы Инны по дороге из больницы, пустой взгляд Федора и горькие складки у его губ, Егор забыл о всепрощении. Ну никак не смог вспомнить, из каких соображений можно простить того, кто сотворил такое.
– Мы с Федором сначала не поняли, что случилось… – Голос Инны был как шелест сухих листьев. – Мне позвонили из больницы, нашли у Верочки в телефоне мой номер, я там значилась как Мама Инна. Она меня так называла с того самого дня, когда… когда мы с ней осиротели. Ей нужна была мама, а мы с Линкой были похожи – лицом, голосом, может, и запахом. Верочка маленькая совсем была, вот и стала меня так называть – Мама Инна. Свою-то маму она не помнила почти. Когда ее привезли в больницу, врачи позвонили мне, а я уже – Федору, и мы примчались туда… они как раз осматривали ее…
Егор представил себе обнаженное, истерзанное тело Верочки – в крови, разрисованное похабными словами. Что могла чувствовать Инна, для которой эта девочка была центром жизни, всем, что осталось у нее от ее семьи? Что чувствовал Федор, видя, что сделали с его любимой какие-то злые люди, которым она не причинила никакого зла – просто отличалась от них, пряча за официальным костюмом свою чистоту и неискушенность? Этим людям хотелось измазать ее грязью, чтоб не была немым укором им самим. Потому они так охотно подхватили эту игру, потому фотографировали ее, уже отравленную и не осознающую себя, потому смеялись. И никто из них не вызвал врачей, а только разрисовали маркером ее оскверненное тело. Да, она была другой и не успела еще найти для себя достаточно безопасную маску, чтобы спрятаться от этих тварей.
Он подошел к Инне, обнял ее, она уткнулась ему в грудь и тихо заплакала. И Егор знал, что никогда не расскажет ни Маслову, ни кому бы то ни было – о том, что знает. И Лунатик не скажет, он не зря гений, все давно понял, и Егора подталкивал к пониманию осторожно, шаг за шагом.
– Ин… ну, все, не плачь. – Он поцеловал ее волосы, пахнущие какими-то невероятными духами. – Она вернется – ведь шевельнула сегодня пальцами? Завтра Патрика притащим к ней, она в пляс пустится, вот увидишь!
– Ты понимаешь, почему мы с ними это сделали? – Инна смотрела ему в глаза, тревожно и требовательно. – Ты понимаешь, что нельзя было по-другому?
– Да.
– Накормить этих тварей той же похлебкой, да так, чтобы она у них ушами потекла, кровавыми слезами вышла! – Инна снова сжалась, голос ее зазвенел яростью. – И мне плевать, что их нет, я их могилы оболью помоями, я их и там не оставлю в покое, пусть горят в аду, мрази! Ведь эта гадина Маша Данилова ни на минуту не усомнилась, ни на минуту не пожалела о содеянном – ходила тут, смеялась, перед Федором тощей задницей виляла, выставляя напоказ свои сомнительные прелести, она и думать забыла, что сотворила. Она даже не сочла это чем-то плохим. Ты понимаешь? Только Дима переживал и Наталья, вот эти двое – да, корили себя искренне, хотя их вины в случившемся не было… Вот почему так, скажи мне, Егор? Когда человек делает гадости взахлеб, сладострастно и даже не задумывается об этом, живет как жил, другой за чужие поступки корит себя до самой смерти? За то, что не предотвратил. Как это вообще возможно – сделать такое и даже не думать об этом? Не могла я им этого простить и оставить их жить, как жили, тоже не могла.
– Я понимаю. – Егор успокаивающе обнял Инну. – Правда понимаю. Я сначала злился, но больше на то, что ты мне не сказала. А вот Лунатик догадался.
– На то он и гений. – Инна посмотрела вверх – Патрик внимательно наблюдал за ними. – Иногда я думаю, что кот понимает абсолютно все.
– Я подумываю о том, чтобы ограничить его присутствие в нашей спальне, когда мы занимаемся любовью. – Егор посмотрел на непроницаемую мину Патрика. – Ишь, притворяется, что ничего не понимает и просто кот, а сам…
– Патрик никогда здесь не присутствует, когда мы кувыркаемся в койке, ты не знал? – Инна провела пальцем по его груди, и Егор почувствовал, как кровь застучала в висках. – Он очень деликатный кот. Приходит потом.
– Да? Видимо, я и замечал его потом. – Егор рассмеялся. – Лунатик прав, этот чувак с хвостом – представитель инопланетного разума.
Тьма качнулась и обняла их, и больше не было ни света, ни тени.
Реутов вернулся около семи утра. Долго возился, снимая ботинки, прошел на кухню и включил чайник. Он всегда приходил в этот дом как в свой собственный, но будет ли так, если Инка сойдется с Егором? Он понимал, что это хорошо, теперь у нее появился человек, который понимает ее. Или хотя бы пытается, и готов разделить с ней жизнь. Но будет ли ему место в этом доме, где он привык чувствовать себя совсем не гостем? Его личная жизнь похожа на бурный океан, и единственным островком стабильности является неизменная Инка и этот дом.
Вздохнув, он включил чайник и открыл холодильник в надежде, что остатки супа утолят его голод. Бутерброд достался ему только один, остальные расхватали голодные коллеги, и голод давно давал о себе знать.
– Привет.
Реутов обернулся – в дверях стоял Егор. Он кивнул ему, не в силах говорить – хотелось есть и спать.
– Сядь, я сам тебе разогрею. Устал ведь.
– Устал. – Реутов вздохнул. – Ну, что, Инка, как всегда, оказалась права. Окровавленную одежду эта тетка сожгла, а вот бусы просто помыла, о нитке даже не вспомнила. Только одна Инка и могла подумать об этом, не зря наш препод по криминалистике считал, что она – прирожденный эксперт-криминалист. Так что все вышло как надо: нитка была пропитана кровью, экспертиза показала, что это кровь Шаповаловой. Убийство Рубахиной мы ей либо предъявим, либо нет, а вот то, что она убила Шаповалову – доказано, да она и призналась.
– Ты знал?
Егор понимал, что зря задает Реутову этот вопрос. Конечно же, он знал – ведь это он, скорее всего, посадил Влада Куликова в тюрьму за наркотики. И он растил Верочку вместе с Инной с того дня, как погибла семья.
– Верочка очень долго считала, что я ее родной дядя. – Реутов кивнул, благодаря за суп, который налил ему Егор. – Она лет в тринадцать только сообразила, что я чужой, со стороны, но уже поздно было менять что-то, для нее я остался родным дядей, чуток чудным, но родню же не выбирают. Конечно, я знал. Егор, а как ты думаешь, я смог бы хоть кого-то из этих тварей посадить за преступление? Ты же не сомневаешься, что они его совершили?
– Нет, конечно. Совершили, и не одно.
– Законным порядком я ничего не мог им предъявить. Это правильно, по-твоему? Так что нет для меня никакой разницы, суд их приговорил, или мы с Инкой. – Реутов оглянулся. – Подай мне солонку, пожалуйста.
Они помолчали, Егор думал о том, что эти люди, которые стали его здешней Стаей, впустив его в свою жизнь, когда земля уходила у него из-под ног, за сравнительно короткое время стали ему дороги. Он уже не чувствует страшного одиночества, несмотря на то, что его новая Стая оказалась не такой светлой, как та, питерская – хотя, например, Билли-Рей… Нет, люди всегда остаются людьми, неважно, вирт это или реал.
– Теперь что будет?
– А что будет? – Реутов удивленно посмотрел на него. – Егор, ничего еще не закончилось. Если ты забыл, то я напомню: где-то на свободе бродит человек, желающий твоей смерти и уже предпринявший кое-какие шаги, чтобы ее приблизить. И жив ты просто волею случая, брат. Так что расслаблять булки некогда, нужно быстренько найти того, кому так сильно понадобился твой скальп. Я так понимаю, ты кого-то уже привлек?
– Я же говорил – это наш, с форума, Билли-Рей.
– А имя у него есть?
– Ну да. – Егор озадаченно посмотрел на Реутова. – Но я его не знаю. На форуме у нас есть ники – имена для вирта, мы и в реале так друг друга называем. Иногда люди говорят свои имена, а некоторые, как Билли-Рей – нет, ну и не надо.
– Ну, это я понял. Слышал, как вы с Лунатиком общаетесь. – Реутов хмыкнул. – Взрослые люди вроде бы…
– Много ты понимаешь!
– Ты прав, не понимаю, и нет ни времени, ни желания вникать в эту тему. – Реутов посмотрел на чайник. – Налей мне чаю, пожалуйста. Устал – спасу нет. Билли-Рей – кто он по жизни?
– Он никогда не говорил, но если у кого-то из наших возникали проблемы такого рода, как мои, стоило сказать ему, и проблемы как-то утрясались.
– Значит, он профи по безопасности. – Реутов покрутил головой. – Кого только нет на этом вашем форуме. Казалось бы, зачем профессионалу эти глупости? Ладно, каждый сходит с ума по-своему.
Егор налил ему чаю, подумал – и налил себе тоже. Кофе выпьет на работе, он спрятал новую пачку в сейф. Они замолчали, прислушиваясь к тишине дома.
– Давай, подумай, кто выиграет от твоей смерти.
– Никто. – Егор вздохнул. – Я уже думал, и не раз. И по всему выходит, что никому нет выгоды от моей смерти. У меня всей собственности – квартира в Александровске, которую ты видел, ну и денег немного на счете, но это не те деньги, ради которых стоит убивать.