Комната, с мягкой кроватью в нише, туалетным столиком, и шкафом для одежды, казалась даже уютнее родной спальни в деревне. В длинных коробках на полу, вероятно, были упакованы новые платья. Но у Абигейл уже не осталось ни сил, ни любопытства. Она хотела лечь и больше ни о чем не думать. Позволив Салли расшнуровать корсет, и снять с себя рваную юбку и блузу, Эбби решила спать прямо в нижней сорочке. Там был потайной карман на изнанке, и его содержимое стоило старательно сберечь.
Сон пришел, как только она утонула в мягких объятиях перины, пахнувшей непривычной чистотой. Это была последняя ночь, когда еще можно оставаться собой. Наутро, вместо Абилейл Шерри, дочери сельского ученого, проснулась Мари Норуа — бедная сиротка, которой надлежало постараться, чтобы поддерживать этот образ.
Мари открыла глаза поздним утром, почувствовав аромат завтрака, накрытый горничной в гостиной. Заметив, что юная госпожа проснулась, Салли поспешила в спальню и накинула на ее плечи шелковый белоснежный халат.
— Вам будет угодно сначала позавтракать, и потом приступить к утреннему туалету? — спросила она тонким, звучащим немного по-детски голосом. — У вас голодный вид.
— Да, спасибо, Салли, — улыбнулась Мари, ощущая себя неловко. Рину по утрам обычно было не дозваться, зато, когда она появлялась, то сразу принималась отчитывать воспитанницу за опоздание к завтраку. И уж конечно, она никогда не приносила его к ней в комнату.
Был накрыт кофейный столик возле дивана. С неприлично урчащим животом Мари присела на мягкие подушки, и с трудом себя сдерживала, чтобы не наброситься на еду. Повара «Виктории» предлагали пассажирам холодную баранину с жареным картофелем, устрицы в беконе и пышный омлет. В фарфоровом чайнике уже заваривались ароматные листья восточного чая, а рядом дожидались десерта апельсины и желейные конфеты.
Попробовав всего понемногу, Мари вскоре почувствовала, что больше не сможет проглотить ни кусочка. А ведь еще предстояло затягивать корсет.
— Салли, — обратилась она к горничной, вспомнив яблоках и сыре, украденных из дома. Как глупо было думать, что она сможет продержаться на них целую неделю! — У меня в чемодане лежит сверток с едой… Ты не могла бы отнести ее в двадцать первый вагон и передать кондуктору Кларе, или Арни?
— Разумеется, мадемуазель.
Мари хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить этих людей за их доброту.
После умывания девушки приступили к выбору гардероба. Модистка прислала три платья: скромное синее с высоким воротом, и застежкой-камеей под горлом; выходное кремовое с кружевами и рюшами, и вечернее фиолетовое, с низким декольте. Размер был подобран удивительно точно. Втайне от Салли Мари проверила карман на внутренней стороне сорочки, где хранила свои главные сокровища — письмо от брата и медальон с геротипом. Они все еще были на месте, и нельзя, чтобы кто-нибудь о них узнал.
Горничная облачила девушку в синее платье и принесла из гостиной зеркало. В новой красивой одежде, с убранными в прическу волосами, она почувствовала себя счастливой. Кем бы ни был месье Броуди — он хороший человек. Мари была уверена, ведь она никогда не ошибалась в людях.
В гостиной оказалось немноголюдно. Она заметила Ланфорда, сидящего в компании слуги и незнакомого мужчины, за круглым столом возле дальнего окна, и неспешно подошла. Месье Броуди не сразу признал в ней вчерашнюю замарашку. А когда узнал, расплылся в довольной улыбке. Его вид словно говорил окружающим: «Смотрите все! Это мое творение».
— Великолепно выглядите, мадемуазель Норуа, — похвалил он, и придвинул кресло Мари ближе к столу:
— Теперь я понимаю, что совершенно не зря спас вас. С моим валетом, Орсоном, вы уже знакомы, а это Марлоу, мой ближайший помощник, — представил он своих собеседников. Мари так и не поняла, имя или фамилию последнего он назвал, но этот человек, с мелкими светлыми глазами и редкой бородкой, ей сразу не понравился.
— Если честно, я не рассчитывала на такую большую компанию, когда планировала наш разговор, — пробормотала Мари, от волнения теребя рюши на юбке. На самом деле, в этот раз она попросту не успела ничего спланировать. Подобное было не в ее характере, и заставляло нервничать еще больше.
— Не беспокойтесь, мои друзья — часть меня самого, — усмехнулся Ланфорд, довольный, как сытый кот. — Мы все должны доверять друг другу. Ведь не от нас ли зависит работа самого крупного предприятия страны? Корпорация Вестона почти принадлежит нам. Не правда ли, господа?
Мари почувствовала, как красивая сказка рушится на глазах, словно исполинский карточный домик.
— Вы любите классическую музыку, мадемуазель? — поинтересовался Марлоу, сцепив крючковатые пальцы в замок у подбородка. — Давайте все вместе насладимся прекрасным, прежде чем затевать серьезные беседы…
Появившиеся на сцене музыканты заиграли вступительную симфонию, но Мари не слышала ни звука.
В голове всплывали заученные наизусть строчки. «Остерегайся людей Вестона, они действительно опасны…»
Глава 3. Падальщики
Темно-серый, почти чёрный, туман плавно опускался, укутывая город в непроглядное облако, как это всегда бывало по ночам. Воздух становился густым и клейким, словно грязь под ногами, горьким и едким на вкус. Часто можно было наблюдать, как непривычные к смогу приезжие останавливались посреди мостовой, судорожно пытаясь отдышаться. Дэю это знакомо — вдыхаешь, ожидая почувствовать, как по лёгким струится живительный кислород, но ощущаешь только пыль и дым. Тогда начинает казаться, что ты задыхаешься. Легкие поднимаются и опадают, голова кружится. Но проходит какое-то время, и ты привыкаешь к этому отравленному воздуху. Все привыкают. У жителей Коры другого выбора нет.
Он стоял на углу Эрвиг-сквер, около магазинчика Миноса, этого прыщавого ублюдка, торгующего тухлятиной. Дэй ненавидел запомнившиеся ему полукруглые окна в сгнивших рамах и облупившуюся вывеску — здесь он работал два месяца за три медяка в неделю и сушёную треску. Он ни за что бы и близко не подошёл, но дорога мимо лавки была кратчайшей к старому центру.
— Сжечь бы её к чёртовой матери, — процедил он сквозь зубы, и, пнув попавшуюся на глаза консервную жестянку, пошёл дальше. Вдоль старых фасадов, под навесами, и в темных дворах уже собирались тени, некогда бывшие людьми. Сейчас они готовы убить за банку фасоли или пару монет. Но Дэй сам выглядел как тень, и к нему не приставали — с нищего парня им взять было нечего.
Бродяги разжигали костры в ржавых железных бочках и жарили пойманных крыс или голубей. Птицы, задыхаясь от смога, частенько сами падали им под ноги. Дэй поморщился, отводя взгляд. На его худом, бледном лице отразилась тоска — он не ел уже несколько дней. О выживании думать было некогда, ведь он находился почти у цели.
Дэй точно знал, сейчас его судьба зависит от того, что именно он найдёт в Лирском архиве. Если все провалится и ему помешают закончить начатое, то вскоре тощее тело парня всплывёт где-нибудь в Таррене, и винить кого-то будет поздно. Из груди вырвался тяжёлый кашель, и он утёр капли пота со лба, откинув растрёпанные серебристые волосы. При каждом новом приступе изо рта вырывались клубы пара — и это в мае, когда погода должна была быть солнечной и душной.
Встретившиеся по пути полисмены проводили парня подозрительным взглядом. По нему видно, что он еле передвигал ноги, и был одет слишком легко — в просторную серую рубашку с закатанными рукавами, чёрный, грязный жилет. Но обычная полиция мало волновала Дэя, он боялся совсем других людей. Не глядя на них, он побрёл дальше, раздумывая о своём.
Купол архива показался из тумана в конце старой улицы, вместе с нестройными рядами заводских труб. Это были знаменитые свинцовые фабрики, на которых, по слухам, работники умирали один за другим. Отравленные пары, вырывающиеся вместе с жирным дымом из труб, были настолько опасными, что весь район — Брайпорт, оставили на милость беднякам. Состоятельные люди с недавних пор предпочитали селиться вдали от промышленных предприятий, а этот старый, построенный ещё пять веков назад, квартал, без должного ухода гнил и разваливался.
Единственные газовые фонари на этой улице находились у четырёхэтажного работного дома месье Марлоу, как бы помечая опасное место для всех проходящих мимо. Днём и ночью в деревянной будке около входа дежурила милейшая женщина, угощавшая нищих прохожих бесплатным супом и печёной картошкой. Никто не знал, что подмешивали в эту еду, но любой, кто попадался, соглашался тут же подписать все необходимые бумаги. А из работных домов, как известно, был только один путь, и выходил он на кладбище.
Едва увидев свет фонарей, Дэй свернул в один из темных переулков. В домах Марлоу людей превращали в религиозных фанатиков, которые окончательно теряли любое желание распоряжаться собственной жизнью.
Узкий проулок между двумя домами заканчивался аркой, уводящей в просторный, низкий туннель под проходящей железной дорогой. Здесь, под мостом, около собранного из мусора и тряпья костра, отдыхали две женщины в грязных платьях, одна из которых выглядела совсем молодой. Старшая с нескрываемым наслаждением отпила джина из мутной бутылки и протянула её своей подруге. Заметив, что Дэй наблюдает за ними, женщины замолчали и напряглись, словно ожидая нападения. Сам того не желая, он забрёл в одно из тайных укрытий. Таких убежищ в Коре было хоть отбавляй — бездомные проявляли недюжинную изобретательность в выборе жилища. Он тихо выругался, угодив ногой в глубокую лужу, и поспешил выйти на улицы.
Полная луна, проглянувшая на несколько секунд сквозь тучи, осветила дымную дорогу столбом серебристого света. Дэй обошёл лежащего на мостовой мёртвого джентльмена, вокруг которого сгрудились карманные воришки, и остановился, чтобы прикинуть дальнейший путь.
Несмотря на позднее время, на этой улице было оживлённо. С фабрик возвращались уставшие рабочие, заглядывая по пути в вездесущие пивные и бары; нарумяненные женщины перемещались пёстрыми стайками и предлагали желающим свои услуги; телеги, груженные всяким добром, громыхали по дороге. Уклонившись от вылившихся с третьего этажа зловонных помоев, Дэй свернул за угол.