на, колледж примет ее обратно.
Она обосновалась в глубоком подвале колледжа Леди-Маргарет-Холл, куда не долетал шум и где ее никто не тревожил. Или почти не тревожил. Мацумото заходил каждый день в три часа убедиться, что она не взорвала себя. Она пыталась объяснить, что у нее нет никаких взрывчатых веществ и что, следовательно, в подвале нечему взрываться, однако он парировал, что вряд ли она не найдет способа это сделать.
Сейчас как раз время приближалось к трем. Отбалансировав последнее зеркало в интерферометре, Грэйс разогнула спину. Как это случается после того, как долго сидишь, сосредоточившись на чем-то одном, вид комнаты необъяснимым образом изменился. Она казалась больше, и в ней как будто прибавилось вещей. Вдоль задней стены располагалась коллекция принадлежащих колледжу вин. Все остальное здесь было ее собственностью. Она установила здесь козлы со столешницей, по которой сейчас были рассыпаны осколки зеркал и ножовки. Рядом со столом стояла позаимствованная ею в часовне Нового колледжа купель, в которую Грэйс поместила рубанок, а на нем, в свою очередь, были крестообразно расположены четыре стрелки интерферометра. Она, конечно, с таким же успехом могла бы обойтись магнитом и некоторым количеством железных опилок, но ей казалось более профессиональным самой изготовить прибор, по виду напоминающий ветряную мельницу-мутанта. В науке обязательно должна присутствовать определенная доля мистики, без нее публике станет ясно, насколько тут все просто.
Грэйс начала наполнять ртутью купель из тяжелой, впивающейся в предплечье канистры. Тускло мерцая, ртуть плавно растекалась по дну. Ртуть из второй канистры плескалась, соединяясь с той, что уже находилась на дне купели, но брызги поднимались невысоко – ртуть намного тяжелее воды. Грэйс отодвинула канистру в сторону и приступила к выравниванию поверхности, в которой из-за вылитой на нее новой порции ртути образовались вмятины.
Ее отвлекли удары тростью в дверь.
– Это я, Кэрроу, – услышала она голос Мацумото. – У тебя тут происходит что-нибудь гадкое, о чем мне следует знать?
– Постой, не входи сейчас. Тебе лучше держаться подальше, чтобы не вдыхать испарения.
Он распахнул дверь, толкнув ее набалдашником трости.
– Что, черт подери, тут происходит?
– Это ртуть.
– Я и так вижу, что это ртуть, Кэрроу, вопрос в том, почему ртуть оказалась в этом, во всех прочих отношениях восхитительном, подвале?
– Погоди, еще одна осталась, – сказала Грэйс, ей уже становилось тяжело дышать. Канистры со ртутью были небольшими по размеру, но при этом чрезвычайно тяжелыми, как будто состоящими из цельного металла. – Ртуть ослабляет вибрации, она тяжелее воды.
– Я привел с собой друзей, думаю, тебе будет полезно хотя бы иногда встречаться с другими представителями человеческого рода.
– Что?! – Грэйс опустила на пол пустую канистру и выпрямилась, увидев спускающихся по лестнице шестерых молодых людей из ближайшего окружения Мацумото. Все они были одеты в модные узкие пиджаки и щеголяли шелковыми галстуками, переливающимися роскошными радужными цветами. Оказавшись в захламленном, тускло освещенном помещении, они разразились вежливыми восторженными восклицаниями. Один из них выступил вперед и подчеркнуто церемонно поклонился.
– Альберт Грей. Кажется, мы с вами однажды уже встречались, но я в то время мог быть слишком поглощен другими делами.
Он имел в виду, что не мог оторваться от своего древнегреческого. Грэйс осторожно пожала ему руку, пальцы у нее онемели от таскания тяжелых канистр.
– Извините, тут ртутные испарения.
Он посмотрел на свою ладонь и вытер ее о брюки.
– Так для чего здесь все эти приспособления? Вы заняты какой-то дивной алхимией?
– Н-е-е-т, это для измерения света, – услышав, как что-то звякнуло, она рывком кинулась за спину Грея и вырвала из рук стоявшего там молодого человека одно из зеркал. – Пожалуйста, ни к чему не прикасайтесь.
– Не кажется ли вам, что физика представляет собой занятие, требующее определенных аналитических способностей и не очень подходящее для женщин? – спросил Грей, обмакивая пальцы в купель с ртутью.
– Послушай, не будь такой задницей, – вспылил Мацумото, прежде чем Грэйс успела открыть рот и произнести что-нибудь в свою защиту. – Мы, конечно, знаем, что ты воображаешь себя эдаким светилой, но, черт побери, посмотри хотя бы раз правде в глаза. Твои собственные аналитические способности не выше, чем у дохлого кролика. И, унижая настоящего ученого, ты все равно не сможешь этого скрыть.
Его тирада погрузила присутствующих в потрясенное молчание. Мацумото никогда и ни с кем не терял самообладания. Грей испуганно смотрел на него глазами получившего выговор ребенка.
– Вам всем следует отсюда уйти, – сказала, наконец, Грэйс. – Эти пары ядовиты и могут причинить вред, если вдыхать их слишком долго.
Однако разволновавшийся и не желающий успокаиваться Грей вновь обратился к ней, изобразив фальшивый смешок:
– Только ядовиты? Мацумото, между прочим, рассказывал нам о взрывчатых веществах. Я знаю, что однажды вы чуть не спалили колледж. И не вы ли стоите за взрывом в Уайтхолле?
– Где?
У Мацумото округлились глаза:
– Кэрроу, я каждый день приношу тебе свежие газеты.
– Я собиралась… прочитать их позднее.
– Бомба в Уайтхолле? Разрушенный Скотланд-Ярд? Фении?
– О, господи… они все погибли? Я имею в виду, полицейские?
– Нет, они все оказались снаружи.
– Почему тогда это важно?
– Интересно, отдаешь ли ты себе отчет в том, что говоришь.
Грэйс услышала всплеск и обернулась:
– Грэй, немедленно выньте свои чертовы пальцы из моей ртути! Мацумото, если бы я хотела общения с людьми, я бы поднялась наверх и пообедала в холле. Все немедленно вон отсюда! Я сказала, не трогать! – закричала она и больно ударила Грея по руке стальной линейкой. Он судорожно втянул в себя воздух и отпрянул.
– Хорошо, увижу вас всех за обедом, – невозмутимо сказал Мацумото, подталкивая свое стадо к лестнице. Сбившись в тесную кучку, они молча направились к выходу, Грей шел последним. Поднявшись по лестнице, он тут же схватил под руки ближайших к нему молодых людей. В Оксфорде мужчины часто перемещались цепочками, как некие законспирированные атомы; ее это раздражало. С верхней площадки до нее донесся взрыв смеха, Грэйс знала, что они отпускают шуточки по ее поводу.
– Ты и вправду полагал, что я приду в восторг от этих идиотов, бесцеременно вмешивающихся в мой эксперимент? – напала она на Мацумото. – Мой главный эксперимент, к которому я готовилась многие недели?
– Нет, но у лекарства всегда горький вкус, – вздохнув, он подошел поближе, чтобы поглядеть на ртуть. В отличие от остальных, он держался спокойно, без помпезности, но сейчас и это раздражало Грэйс. Ему слишком нравилась собственная непринужденность.
– Стремление к одиночеству – это не болезнь, которая нуждается в лечении…
– Это утверждение безошибочно указывает на истеричное состояние того, кто его высказавает. Человек, присматривавший за мной, когда я был ребенком, всегда проводил свое время в одиночестве и довольно скоро стал психопатом. В любом случае, за этой ртутью скрывается какая-то цель, замаскированная под нечто наукообразное. Это опасно? У тебя не получится что-нибудь наподобие той истории с магнием?
– Она не взрывоопасна, – повторила Грэйс в четвертый раз за неделю. – И вообще, воронка получилась не такая уж большая, и с твоими бровями не случилось ничего дурного.
– Ты не будешь отрицать, что кратер на газоне весьма заметен, несмотря на героические усилия садовника, – он поднял на нее глаза. – Знаешь, я надеюсь, что ты не станешь вовлекать других барышень в свои химические занятия.
– Чтобы не сжечь еще чьи-нибудь брови?
– Нет, потому что они научатся делать бомбы, а ты только представь, что произойдет, если дать в руки бомбу кому-нибудь вроде Берты.
– Она изучает античность, – сказала Грэйс после паузы. – А остальные – биологи, что означает, что они проводят свое время в компании дрожжей и… слизи.
– Хорошо, объясни мне тогда, для чего нужна эта смертельная штука.
– Это интерферометр, – ей приятно было даже просто произносить это слово; она слегка подтолкнула прибор, и он стал медленно вращаться на ртутной поверхности, поблескивая зеркалами. – Он измеряет скорость проходящего через эфир света.
– Эфир – это такая же среда, как воздух, для распространения звука.
– Ты, оказывается, помнишь, – удивленно отозвалась она.
– Иногда я случайно запоминаю что-нибудь научное, – вздохнул он. – Но какой в этом смысл?
– Смысл в том, – ответила Грэйс, – чтобы доказать существование эфира. Эфир присутствует повсюду, он проходит сквозь предметы. Он состоит из мельчайших частиц: только представь, что по сравнению с ними крупинки сахарной пудры – это настоящие булыжники. Но Земля вращается в эфире, заставляя его двигаться, таким образом, возникает явление, которое называют эфирным ветром или эфирным сопротивлением. Это очень полезно, потому что мы можем его измерить. Если будет подтверждено, что эфир может перемещаться, то это докажет его существование.
– Каким образом, если мне будет позволено задать тебе этот вопрос?
– С помощью света. Это единственная субстанция, полностью зависящая не от воздуха, а от эфира. Как видишь, у моего прибора четыре стрелки с зеркалами на концах, они нужны, чтобы отражать свет в обоих направлениях. Свет, движущийся в ту же сторону, что и эфирный ветер, будет перемещаться быстрее, чем свет, распространяющийся горизонтально, поперек. Так же, как лодка плывет по течению быстрее, чем против него. Это зеркало снова соединяет два световых луча в один и направляет его в телескоп, который отбрасывает так называемые светлые интерференционные полосы вот на этот лист бумаги. Накладываясь друг на друга, они выглядят на бумаге как цветные линии. Если свет проходит через эфир, их наложение не будет абсолютным. Если же этого не происходит, линии полностью совпадут.