– Не могли бы вы рассказать о ваших находках мистеру Стиплтону? – попросил Уильямсон, на этот раз не заикаясь.
– С какой стати? – раздраженным тоном спросил Спиндл. Без трехслойной лупы его глаза оказались обычного размера, и на вид он не отличался от любого другого хозяина лавки. – Я полагал, вы пошли за министром внутренних дел.
– Министр внутренних дел не живет здесь вместе с нами. Слушаем вас.
Поджав губы, Спиндл взял в руку пинцет и вручил Таниэлю увеличительное стекло.
– Как скажете. Вам надо подвинуться ближе, – сказал он.
– Мне хорошо видно.
– Прекрасно. Видите эту ходовую пружину? Я вам ее уже показывал. Золото и сталь, все в стиле мистера Мори. В главном механизме, конечно, использованы драгоценные камни, как и во всех хороших часах, но это алмазы технического сорта. Гораздо чаще используются рубины. У меня здесь есть для сравнения часы, которые я купил на прошлой неделе в мастерской Мори; как видите, внутри у них алмазики. Даже в сравнение не идет с количеством алмазов в ваших часах, – сказал он, обращаясь к Таниэлю и бросив при этом выразительный взгляд на Уильямсона. – Я по-прежнему отказываюсь верить, что у него могут быть такие деньги для…
– Я видел его документы в Министерстве иностранных дел, – перебил его Таниэль. – Он прибыл в страну, имея титул барона Мори, с сопроводительным письмом от министра внутренних дел Японии.
– И каким же образом можно проверить подлинность письма от министра внутренних дел Японии? – засмеялся Спиндл.
– Посредством телеграфа, – ответил Таниэль. – Из моего департамента. Это всего лишь Япония, не Марс.
Он сделал это на прошлой неделе, отправляя ответ на дипломатическую почту. Таниэль послал служебный запрос, адресованный не столько официальным инстанциям, сколько оператору на другом конце провода. Ответ пришел спустя всего несколько часов: клерку даже не потребовалось проверять информацию. Он сам встречался с Мори, которому часто по поручению министра Ито приходилось бывать в посольстве в качестве переводчика. Это тот же человек: примечательное северное произношение, умение выдерживать уместный стиль в одежде, несмотря на принадлежность к нации, чьи государственные служащие любят щеголять в визитках с бутоньерками в петлицах. Опасный соперник при игре в бридж.
– Ну что же, думаю, в вопросах разведки я должен уступить профессионалу. Давайте вернемся к часам. Видите эти маленькие шестеренки? Они необыкновенно мелкие. Для работы с ними руки должны быть очень маленькими.
– Дети из работного дома делают часовые детали.
– Так же, как и восточные часовщики. И, наконец, большая шестеренка. – Спиндл взял в руки почерневшую, погнувшуюся при взрыве из-за чудовищного жара, но до сих пор отсвечивающую в отдельных местах серебром деталь. – Посмотрите на выгравированный на ней узор. Вьющиеся растения и листья, не так ли? Насколько я знаю, его имя переводится как «лес». – Спиндл положил шестеренку и открыл купленные им часы, в которые был вложен бумажный кружок с выполненным рукой Мори рисунком. – Тот же узор. Он, конечно, не оставил на механизме своей подписи, но, думаю, все это выглядит вполне убедительно.
Таниэль повернулся к Уильямсону:
– Все это лишь означает, что тот, кто сделал бомбу, использовал для этого надежный часовой механизм, а Мори делает самые надежные часы в Лондоне. Если бы мистер Спиндл был равен ему в мастерстве, в бомбе вполне могли бы оказаться его часы.
При этих словах Спиндл вздрогнул.
– Я знаю, – сказал Уильямсон, – именно поэтому я до сих пор не отправил полицейский наряд, чтобы его арестовать. – Он вздохнул и взял Таниэля под руку. – Пойдемте отсюда. Спасибо, мистер Спиндл. Не могли бы вы еще немного подождать?
Таниэль позволил Уильямсону сопроводить себя обратно в полицейский подвал, но затем резко высвободил руку.
– Долли, вы не можете пойти к министру внутренних дел с такого рода доказательствами, вы об этом прекрасно знаете.
– Конечно, не могу, я просто хочу, чтобы он подождал еще час, а потом скажу ему, что министр не может его принять. Этот напыщенный идиот впился в меня как клещ, мне хочется помариновать его как следует. Меня уже тошнит от его вида. Он тут у нас подвизался еще со времени взрыва на вокзале Виктория.
Таниэль почувствовал некоторое облегчение, но все же его не отпускало внутреннее беспокойство. Они молча подошли к столу Уильямсона. Заказанные Таниэлем канцелярские принадлежности нашли своего адресата: рядом со столом стояла настоящая корзина для бумаг, а под служившей пресс-папье пачкой чая лежала стопка чистой бумаги.
Уильямсон набрал в легкие воздух и после паузы продолжил:
– Тем не менее я собираюсь изъять найденные вами взрывчатые вещества.
– Сейчас? – с трудом выговорил Таниэль.
– Завтра. Сегодня мы устраиваем облаву в другом месте. Мы до сих пор гоняемся за некоторыми другими участниками преступления. Теми, которые непосредственно подкладывали эту проклятую штуку.
– Хорошо, а с ним что случится?
– Как вы думаете, что?
– Вы войдете в дом и затем…
– Мы будем удерживать его там, пока производится обыск. Когда нам удастся что-нибудь найти, мы его арестуем.
– А что, если я ошибся, и это просто какая-то ерунда? Вы просто вытрясете из него признание?
Уильямсон наклонил голову, как будто разговаривал с ребенком:
– Завтра вечером… вам лучше будет снять для себя номер в гостинице, – сказал Уильямсон, снова начав заикаться и заканчивая на этом дискуссию. – Я знаю, вам нравится этот парень, – добавил он, втягивая воздух носом, – но, даже не беря в расчет все остальное, дюймовый брикет динамита в часовой мастерской не может не тревожить меня. Подумать только, сколько еще таких же пакетиков может быть припрятано в его мастерской, и… маленькие объемы приобретают популярность. Их проще спрятать в часовом механизме, труднее дезактивировать. Бомбы сейчас представляют собой нечто более изощренное, чем просто связка динамитных шашек.
Таниэлю нечего было на это возразить. Они обменялись рукопожатием через стол.
– Оставайтесь с ним до завтра, – сказал Уильямсон. – Мы выходим на финишнюю прямую.
XVI
Снизу послышался грохот. Оба ее брата были дома. Шесть часов – время ужина для слуг, поэтому ни дворецкого, ни Элис не было поблизости и некому было их утихомирить. Грэйс вздохнула и снова проверила колоду игральных карт.
Сегодняшним утром она выходила в город в сопровождении Элис и купила две одинаковые колоды. После того, как она вынула из одной туза пик и вложила его в другую, Грэйс вернула подмененную колоду в ее упаковку и снова запечатала. Это был очень простой тест, но, перебрав в воскресенье в уме все возможные варианты, она пришла к выводу, что он самый подходящий. Если взять что-нибудь посложнее, приятель Таниэля почует неладное. Результаты испытания должны проявиться очень наглядно. Если этот человек вынет из колоды лишнего туза до начала игры, это во многом подтвердит предположения Таниэля. Если же он этого не сделает, значит, он, скорее всего, мошенник. Он ведь часовщик, а Грэйс никогда не приходилось встречать человека с техническим складом ума, который, заметив ошибку, проигнорирует ее. Зная о наличии лишней карты, он обязательно вынет ее из колоды. У него не будет причин этого не сделать.
Стрелка висящего рядом с зеркалом барометра дрожала вокруг отметки «дождь», столбик ртути опустился вниз. Грэйс посмотрела на него, потом выглянула через открытую дверь в коридор. Там было пусто, Элис только что спустилась в кухню. Они договорились выйти из дому через двадцать минут. Грэйс сунула подмененную колоду в карман летнего пальто и перекинула его через руку. Интересно будет посмотреть, как часовщик отреагирует на ее слишком ранний и к тому же без сопровождения, приход.
Грэйс спустилась по лестнице и оказалась на пути мчащихся мимо нее братьев. Они были немногим младше нее – девятнадцать и двадцать один, – но, стоило им оказаться дома в отпуске, как они немедленно впадали в детство.
– С дороги, с дороги! – кричал Джеймс, в руках у него был мяч для игры в регби.
– Вы что, играете в регби в доме? – спросила она, вжимаясь в стену.
– Да, у нас не хватает игроков. Будешь играть? – улыбаясь, спросил Уильям. Он был самый младший, и Грэйс подозревала, что мяч принадлежит ему. Когда Грэйс была маленькая, об этой игре еще никто не слыхал, но Уильям уже играл в нее в Итоне, когда она как раз приобретала популярность, и с тех пор стал говорить о ней в почтительном тоне, которого, помимо регби, удостаивались лишь женщины и ружья. С тех пор как Грэйс побывала с ним в Хэмпстеде, она пыталась убедить их поменять регби на крикет. В крикете есть, по крайней мере, правила: никому не позволено наступать на голову другого игрока, объясняя это увлеченностью игрой.
– Нет, – ответила она, заглядывая поверх их голов в гостиную. – Это вы разбили вон ту вазу?
– А, возможно. Джеймс! Сюда!
Грэйс решила, что ее это не касается. У нее есть свои дела.
Горячий воздух снаружи был густым и липким как мед. Марево колыхалось вдоль мраморных фронтонов городских домов. Грэйс шла по улице, перекинув через руку летнее пальто, из кармана которого острым углом выпирала карточная колода. Липкая от жары кожа зудела, и Грэйс то и дело потирала запястья, стряхивая облепивших их мошек. Они сегодня были повсюду, рассыпавшись в воздухе темными точками, как на зернистой фотобумаге.
Белгравия осталась у нее за спиной, и небо впереди закрыла грозовая туча. Великолепно.
Когда Грэйс свернула на Филигранную улицу, дождь уже стоял стеной, и вид у нее был, как будто ее только что вытащили из Темзы. Она думала, что придется, дрожа от холода, ждать на крыльце и жалобно звать хозяев, чтобы ее впустили внутрь, но дверь под номером двадцать семь распахнулась, как только она подошла к ступенькам перед входом. В дверях, улыбаясь, стоял Таниэль.
– Извините, ради бога, дождь… – Грэйс смотрела, как вода падает сверху на выставленные в ряд на нижней ступени бутылки. Ей приходилось видеть дома, где слуги так же выставляют их на улицу, но никто не объяснил ей, для чего это делается. Горлышки у бутылок были слишком узкими для эффективного сбора дождевой