– Элис, ну конечно, я тебя не выгоню. Мне просто хотелось услышать от тебя честный ответ.
Элис молча смотрела на нее, в ее взгляде была смесь облегчения и обиды.
Грэйс повернулась боком к доске.
– Есть два возможных сценария. По одному из них выходит, что мой друг живет рядом с человеком, который делает бомбы, при этом очень убедительно притворяясь ясновидящим…
– Делает бомбы!
– …да так, что, возможно, тратит на это сотни фунтов. Или же… получается, что он является живым доказательством существования статического эфира. Так что, как видишь, мне очень важно знать, говоришь ли ты правду, – Грэйс терла лицо, чувствуя сухость кожи после проведенного возле камина вечера и ночи в облаке меловой пыли. – Он немедленно нашел лишнюю карту, которую я спрятала в колоде и о которой ничего ему не говорила. Если ты ему об этом не сказала, то ему больше не от кого было об этом услышать.
– Я ничего никому не рассказывала, мисс, – нахмурилась Элис, – и уж точно не мерзкому маленькому китайцу.
Немного поколебавшись, она решилась:
– Что общего между эфиром и ясновидением? Все об этом говорят на сеансах и так далее, но никто не объясняет.
Грэйс кивнула в ответ.
– Свет проходит через эфир так же, как звук проходит сквозь воздух, но гораздо эффективнее. Ты замечала, что, когда запускают фейерверк, ты сперва видишь вспышку и лишь затем слышишь хлопок? Это оттого, что звук распространяется медленнее, намного медленнее. То есть воздушная среда придает звуку определенную скорость. Так же и с эфиром. Он пропускает свет на скорости около двухсот тысяч миль в секунду. Понятно?
Элис наклонила голову.
– Свет проникает повсюду, следовательно, и эфир может быть где угодно. И все проходит через него. Я всегда думала, что движение Вселенной должно поддаваться измерению, но движение – относительная величина, существующая внутри замкнутой системы, как, например, планета; до этого мог бы додуматься любой дурак, владеющий элементарными представлениями о термодинамике, не будь мы все заняты измерениями какой-то ерунды. Из этого следует, что движение, в основном, не происходит на нулевом уровне, за исключением некоторых вещей, к которым это не относится. Люди, свет, насекомые, бактерии. Синапсы человеческого мозга. Это как раз та область, в которой может существовать ясновидение, и именно поэтому в наши дни Общество психических исследований спонсирует работу многих физиков. Возбужденные частицы эфира на скорости света соединяются друг с другом, как костяшки домино. Если некий человек наделен способностью улавливать их движение, он узнает о возможных событиях на этапе их формирования, еще до того, как они произойдут. Он будет знать о том, что вы собираетесь сделать, как только вы решитесь на это, а не когда вы уже выполнили задуманное. Он даже будет знать о том, что вы еще только рассматриваете возможность произвести определенное действие, поскольку от этих ваших мыслей тоже исходят определенного рода волны. О, господи! – воскликнула она внезапно.
Элис вздрогнула от неожиданности:
– Мисс?
– Это не о тебе, извини. Я только сейчас поняла, почему он проиграл в триктрак. Эфир передает информацию о возможных событиях. Но кубик…
– Всем дает равные возможности, – прошептала Элис.
– Да. Единственная информация, которую эфир может сообщить о падающем предмете с одинаковыми гранями, это то, что он упадет. Даже человек, наделенный исключительными способностями к ясновидению, вполне может проиграть в игре в кости, – Грэйс потерла раскалывающийся от боли затылок. – Мне нужно немедленно отправить Таниэлю телеграмму. Он должен знать, что его друг говорил ему правду.
– Но, мисс, сейчас три часа ночи. Почта закрыта.
– Да, конечно. Но сделай это первым делом утром.
Грэйс облокотилась на грифельную доску.
– Ох, мисс, ваше платье…
– Мел легко отстирывается.
Грэйс отхлебнула чаю, который, несмотря на привкус мела, оказался очень кстати после изнурительно долгой ночной работы.
– Это непременно должен был быть клерк из Форин-офиса? – со вздохом спросила Элис.
– Он намного лучше всех прочих.
– А ему известно, что завтра к нему явится очень сердитый лорд Кэрроу?
– Да. Это я его об этом попросила. И вчера я специально пришла домой так поздно. И, Элис, нечего так на меня смотреть.
– Вот оно как! И, уж конечно, его противный маленький китайский дружок и слова не сказал о том, какую глупость вы делаете…
– Его не было с нами, когда мы условились. На самом деле, – сказала она после паузы, – мне кажется, он хотел сказать что-то на этот счет, но я не дала ему такой возможности.
– Правда?
– Да. По-моему, он… в общем, я ему не нравлюсь. Эти двое, как мне кажется, очень близки.
Элис задумалась.
– Мисс, – сказала она наконец, – опасно выводить из себя человека, который умеет предсказывать будущее. Что помешает ему устроить так, чтобы на вас наехал экипаж или свалилась груда кирпичей?
– Человеческая порядочность, как и у всех прочих, – ответила Грэйс, но при этом она опустила глаза в чашку и почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось.
XVIII
Грэйс обещала отправить телеграмму, как только сможет с уверенностью объяснить происходящее. И, хотя Таниэль понимал, что до половины восьмого утра ничего не принесут, он, следя за кипящей на плите кастрюлей с рисом, все время прислушивался, не зазвонит ли дверной колокольчик. Ему обычно нравилось наблюдать за поднимающимся к потолку паром, потому что пар при варке риса был совершенно особенным, но сейчас он не мог ни на чем сосредоточиться. Он открыл дверь в мастерскую, чтобы видеть улицу через большое окно, и обнаружил, что Мори уже там. Он был занят перекладыванием самых хрупких часов из шкафов в глубокие обтянутые бархатом коробки. Таниэль взялся рукой за дверной косяк.
– Что происходит? – поинтересовался он. Они еще раньше договорились, что до половины восьмого он должен говорить только по-японски, и это оказалось очень кстати. Новый для него иностранный язык скрывал его непривычно натянутый тон: его японский и так всегда звучал не слишком естественно.
– А, это… – Мори защелкнул одну из коробочек. Таниэль видел, что он подыскивает слова, чтобы выразить свою мысль в понятных выражениях, но оставил эту затею и, нарушив собственное правило, перешел на английский:
– Сейчас сюда прибудет полиция. По-видимому, мое имя звучит на ирландский манер. Когда вещи сложены в коробки, люди обращаются с ними более аккуратно.
– Правда? – спросил Таниэль.
– Иногда, по крайней мере. Видите ли… они очень сердиты и готовы взяться за любого подходящего, по их понятиям, иностранца, так что они меня арестуют. Но это скоро дойдет до вашего офиса. В настоящий момент в Японии отношение к соглашениям с Британией довольно критическое, поэтому, когда в Министерстве внутренних дел станет обо всем известно, они выйдут из себя. Так что я предпочитаю покончить с этим сегодня, с тем, чтобы с меня сняли подозрения, вместо того чтобы бежать куда-нибудь в Озерный край и скрываться там неделями. И хватит так на меня смотреть, отправляйтесь на службу.
– Они будут вас бить.
– Не слишком изобретательно.
Таниэль снова посмотрел в окно. На улице было по-прежнему безлюдно, если не считать одного из мальчишек Хэйверли. Он блуждал в тумане среди ему лишь одному видимых чудес. На плече у него восседал Катцу.
– Вы ожидаете почту? – спросил Мори. – Она будет только к вечеру. Почтовое отделение в Найтсбридже в этот день по утрам не работает.
– Я забыл, – выдохнул Таниэль.
– Идите на службу, – повторил Мори. – Если вы здесь задержитесь, они и вас арестуют.
– С какой стати?
– Если вас кто-нибудь ударит, вы непременно дадите сдачи, а это… противодействие полиции, как мне кажется. Ради бога, идите. Ждите телеграмму в районе пяти часов и, если вам нетрудно, сразу же передайте ее Фрэнсису Фэншоу.
– Мори…
– Стиплтон.
Он послушался.
Войдя в офис, Таниэль остановился у своего стола и долго разглядывал новый телеграфный аппарат. Его полированные детали еще сохраняли первоначальный блеск, и в насечке на колесе для транскрипта еще не собралась грязь. Казалось, что за последние несколько недель произошло столько всего нового, но на самом деле получалось, что единственной реальной переменой в его жизни была замена расшатанного телеграфного аппарата на современную модель, выполняющую ту же самую работу более плавно.
Появился Фэншоу и сунул ему в руки папку, набитую мятыми листами с наклеенными на них необработанными транскриптами.
– Диппочта из Токио и Пекина. Вам надо пойти доложить министру краткое резюме.
– Мне?
– Вы – единственный, кто все их прочел. Идите. Да побыстрее, он ждет.
Лорд Левесон, не ожидая вступления, сразу же начал задавать вопросы. Это был крупный седовласый мужчина, его отрывистая речь напоминала лай. Вопросы он выпаливал как из пулемета. Ему требовались лишь отдельные части дипломатической почты по интересующим его темам, но поскольку необработанные транскрипты были пересыпаны надписями и обрывками сокращенного кодирования, оставленными операторами, он не мог прочитать их сам. Все это продолжалось час, затем два, и, наконец, решив, что Таниэль справляется с чтением транскриптов лучше, чем другие телеграфисты, Левесон вручил ему заодно донесения из Москвы, после чего все началось заново. Таниэль, однако, успел прочитать всего несколько первых строчек, когда в дверь постучали и в кабинет просунулась голова Фэншоу.
– Извините, что перебиваю. Стиплтон, там для вас телеграмма. Курьер говорит, что может отдать ее только вам лично в руки.
Молоденький посыльный с почты дожидался, пока Таниэль не распишется в получении телеграммы, помеченной надписью «суперсрочно». Развернув ее, Таниэль увидел всего одну строчку:
– Мори говорит правду. Грэйс.
– Экстренная ситуация дома, – объяснил Таниэль и, отдав диппочту Фэншоу, покинул кабинет.