Сев в поезд в направлении Найтсбриджа, Таниэль считал станции по появлявшимся в темноте освещенным перронам. Когда он наконец поднялся наверх, было уже очень жарко и солнце стояло в зените. Он надеялся успеть до появления полиции, но, еще даже не видя дома номер двадцать семь, Таниэль уже знал, что полицейские находятся на месте. На Филигранной улице всегда было много народу, поскольку люди, которым было по средствам проживание здесь, не работали в конторах, но сейчас толпа на дальнем конце улицы казалась намного гуще, чем обычно. Прохожие, идущие в сторону мастерской, смотрели вперед и замедляли шаг, а пройдя мимо дома, оглядывались. Таниэль шел быстро, и люди, заметив официальный стиль его одежды, уступали ему дорогу.
Мори сидел на тротуаре. Возле него стоял полицейский, облаченный в слишком плотный для такой жары мундир. Мори явно сидел здесь не по своему желанию. Кто-то силой заставил его встать на колени, и теперь его брюки были запачканы в пыли.
– Стойте, – сказал ему полицейский. – Мастерская закрыта.
– Я здесь живу. Мори, вы в порядке?
– Что вы здесь делаете? – ответил он вопросом на вопрос, но в его тоне не было удивления.
– Вы что, целый день здесь сидите?
– Молчать! – прикрикнул полицейский, слегка пнув Мори ногой. – Ни одного слова!
– Джеймсон, – позвал его кто-то из-за дверей, – тащи его сюда, надо послушать, как он объяснит нам вот это.
Полицейский рывком поставил Мори на ноги и подтолкнул его к дверям. Таниэль последовал за ними. В мастерской их встретил сурового вида офицер, в руках он держал одну из механических птичек. Птичку покорежили, пока открывали, и теперь из нее торчал пакет с порохом.
– Так-так. Что ты на это скажешь, а? Джеймсон, вызывай карету, мы сейчас… О, черт!
Мори выхватил у него птичку и порох и потянул за торчащий из пакета шнурок. Все увидели вспышку.
– Ложись! – взревел сержант.
Таниэль остался стоять. Мори держал в открытой ладони пакет и смотрел на Таниэля так, как будто кроме них в комнате никого не было. Появился язычок пламени, а затем в воздухе поднялись и закружились, потрескивая и мерцая, золотые и малиновые искорки. Всего лишь фейерверк. Яркие вспышки и запах дыма на несколько секунд создали в сумрачном интерьере мастерской праздничную атмосферу, вызывая воспоминания о ярмарках и карнавалах. Вспышки вскоре погасли. Бумажный пакет, сгорев, рассыпался пеплом. Мори отряхнул ладони, и на пол плавно опустились мягкие серые лохмотья.
Присутствующие на некоторое время застыли в молчании. Таниэль обвел взглядом мастерскую. Содержимое вытащенных из стола ящиков вывалено наружу, дверцы шкафов распахнуты, и все, что в них лежало, валяется на полу. Поначалу вещи вынимали и раскладывали аккуратно, но вскоре перестали церемониться, и полицейские попросту раскидывали их в стороны ногами, чтобы освободить себе проход.
Один из полицейских пинком вновь заставил Мори встать на колени, раздались крики, и кто-то замахнулся дубинкой.
– Уильямсон!
Таниэль не замечал его до сих пор, но арест человека, изготовляющего бомбы для Клана-на-Гэль, был слишком важным событием, и Таниэль не зря надеялся, что Уильямсон самолично явится вместе со своими людьми. Он все это время сидел в глубине помещения, наблюдая за происходящим.
– Одно из двух, – обратился к нему Таниэль, – я сию же минуту отправляю телеграмму в Форин-офис с сообщением, что вы собираетесь выбить недостоверное признание из японского аристократа, не имея ни мотивов преступления с его стороны, ни доказательств его вины, если не считать фейерверка. И поскольку вы, и это главное, не нашли вовремя бомбу, взорвавшуюся в Скотланд-Ярде, есть большая вероятность, что вас уволят. Или же вы можете забрать отсюда своих людей. И если вы немедленно не спрячете эту штуку, вам придется драться с человеком одной с вами весовой категории, – добавил он, глядя на полицейского с дубинкой.
Уильямсон потрясенно уставился на него.
– Заткнитесь, а не то я и вас арестую.
– В таком случае завтра же, когда я не появлюсь на службе, Фрэнсис Фэншоу начнет наводить обо мне справки, не так ли? И дальше произойдет все то же самое, только на двенадцать часов позже.
– Вы… идиот.
Таниэль молча покачал головой, ожидая.
– Всем освободить помещение! – заорал Уильямсон, не отводя от него взгляда. – Да, сейчас же, быстро, все на улицу!
И продолжил тихим голосом, обращаясь к Таниэлю:
– А когда мы докажем его вину, ты почти наверняка отправишься в Бродмур в качестве сообщника, ты, ненормальный, ненормальный ублюдок. Прочь с дороги!
Таниэль отодвинулся и, стоя рядом с Мори, проводил их взглядом. Как только последний полицейский покинул мастерскую, он взял Мори за руки и помог ему подняться. Наблюдавшая за происходящим толпа стала расходиться. У сидевших на стене мальчиков Хэйверли был разочарованный вид: они так и не дождались настоящей драки. Таниэль некоторое время смотрел на улицу, понимая, что полиция нечасто появлялась на Филигранной улице, и, зная Лондон, не слишком надеялся, что соседи примут увиденное за ошибку. Проходившие мимо дамы, прикрываясь веерами и склонив друг к другу головы, перешептывались, время от времени оглядываясь назад.
– Вам известно, что сегодня в выставочной деревне будут Гилберт и Салливан? – спросил Мори, оторвав Таниэля от тревожных мыслей.
– Что? Почему?
– Им нужен материал для оперетты на японский сюжет. Афиши висят уже целую неделю.
– Они сделали вам больно?
– Нет.
Таниэль взял в ладони его голову, разглядывая, нет ли синяков у него на лице, и, действительно, нашел один синяк.
– Лжец. Мне не следовало уходить сегодня утром, простите меня.
Мори улыбнулся одними глазами.
– Я знаю, вы говорите так из лучших побуждений, но, должен сказать, мне немного обидно. По-вашему, я не переживу несколько синяков и немного крика без помощи человека, появившегося на свет уже после того, как я впервые попал под обстрел корабельных пушек?
– Когда это было?
– Когда британцы обстреливали Кантон. То есть… они не целились лично в меня, но, полагаю, это все же можно учесть.
– Несомненно, это следует учесть, – Таниэль закашлялся, почувствовав спазм в горле.
– Спасибо, – мягко сказал Мори. Таниэль последовал за ним к выходу, огибая разбросанные по полу вещи.
В чайном домике Осэй пахло рисовым вином и апельсиновым цветом от душистых рам, на которых женщины сушили выстиранные кимоно. В воздухе висел такой густой дым от курительных трубок, что с трудом пробивающееся сквозь него ламповое освещение приобретало янтарный оттенок. Завитки дыма тянулись за разрезающими эту сизую пелену людьми, снующими между столиками и стойкой с деньгами и напитками. Артур Салливан собственной персоной, сидя за фортепьяно, наигрывал на старом инструменте бойкую мелодию; он выглядел значительно моложе, чем это представлялось из задних рядов оперетты. Он морщился каждый раз, прикасаясь к до первой октавы, издававшей чудовищно резкий едко-зеленый звук. Это была нота, которую Мори изменил две недели назад. Таниэль посмотрел на него, желая спросить, зачем он это сделал, но Мори, не обращая на него внимания, заказал саке.
Столы и стулья, обыкновенно стоявшие вокруг фортепьяно, были сдвинуты в сторону, и на образовавшейся площадке танцевали девушки и ребятишки; одновременно с этим какой-то мужчина с роскошными седыми усами старался, по-видимому, не слишком успешно, объяснить сюжет группе молодых людей. Таниэль предположил в нем Уильяма Гилберта, хотя никогда не видел его. Мори потянул за собой Таниэля, и они заняли ближайшие к пианино места; к их столику подплыла Осэй и поставила перед ними чашки. Вплетенные в прическу цветы, гармонирующие с цветом ее нового пояса, придавали ей летний вид. Она улыбнулась Мори, но тот был погружен в чтение японской газеты и не заметил или не захотел ее заметить. Когда она отошла, Таниэль ткнул пальцем в газету.
– Что это означает? – спросил он. Он был в состоянии прочесть каждый иероглиф заголовка, но не мог понять общего смысла.
– Правительство намеревается снести Вороний замок, – ответил Мори. Костяшками пальцев он водил по иероглифам; ему пришлось поменять их порядок, чтобы правильно перевести на английский.
– Вы уверены?
Мори улыбнулся.
– Такова современная политика Японии. Замки ассоциируются со старым сёгунатом, поэтому правительство выставляет их на принудительные аукционы. Некоторые из них были разрушены или проданы, в большинстве размещены новые гарнизоны императорских войск. Вороний замок принадлежит клану Мацумото. Он черного цвета. Его хотели снести еще лет десять назад, но местное население протестовало.
– Мацумото. Мог я недавно повстречать кого-то с таким именем?
Мори опустил голову, и Таниэль понял, что он погрузился в воспоминания.
– Акира?
– Понятия не имею. Высокий мужчина, безупречно одетый. Ведет себя как денди. Он был вместе с Грэйс, то есть с мисс Кэрроу.
– Да, он из той же семьи. Сейчас замок принадлежит его отцу.
– Где же будут жить рыцари, которым принадлежали замки?
– В Токио, в городских домах.
– Господи, самое близкое по времени к средневековой Англии из того, что я знаю, это романы Вальтера Скотта. Как можно отказываться от собственной истории, когда всего в сорока милях от вас кто-то еще стреляет из лука?
Его доводы явно не убедили Мори:
– Я жил когда-то в замке. Там было очень холодно.
– Филистимлянин.
– Можете называть меня Далилой, – невозмутимо ответил Мори.
Таниэль чокнулся с ним своей чашкой.
Сидя за столиком, они оказались ниже пелены табачного дыма, и Таниэль был этому рад, так создавалась иллюзия некоторого дистанцирования от происходящего. Он вдруг понял, что ему не хочется здесь находиться. Он видел все оперетты Гилберта и Салливана, но сейчас оба композитора сидели совсем рядом, и это было совсем не то же самое, что смотреть на них с галерки или из верхних рядов амфитеатра. Это затрагивало в нем какие-то струны, все еще причинявшие боль.