Осэй пришла, чтобы обсудить с Салливаном костюмы, которые, по ее словам, должны были быть трехслойными, чтобы выглядеть подлинно японскими. Салливан выглядел растерянным, не вполне понимая ее акцент, так что ей пришлось повторить свою речь дважды. Смущенный, он согласился на все ее предложения, несмотря на энергичный протест, доносящийся из телефонной трубки: Гилберт, видимо, настаивал на том, чтобы не тратить лишних денег. Если Салливан и слышал его крики, то не посчитал нужным на них ответить. Осэй направилась к выходу, но остановилась, когда мимо нее прошмыгнул кто-то в японской одежде.
– Юки-кун, что ты здесь делаешь? Поди-ка сюда!
– Хозяин велел мне передать записку для мистера Салливана, – тон у Юки был, как всегда, сердитый.
Он отдал записку изумленному Салливану и, возвращаясь к Осэй, окинул Таниэля враждебным взглядом. Таниэль попытался улыбнуться, но Юки демонстративно не заметил его улыбку. У него был вид военнопленного. Он по-прежнему высоко закатывал рукава, а за пояс у него был заткнут маленький кинжал с обмотанной лентой рукояткой. Осэй пришлось силком увести его с собой. Глядя вслед этим двоим, вскоре растворившимся в сумрачных коридорах за сценой, Таниэль размышлял о вежливом способе запретить Юки носить нож.
– О! – воскликнул Салливан. – Отлично! Слушайте все: Форин-офис подтверждает дату визита мистера Ито. Наша премьера состоится двадцать восьмого октября в японской выставочной деревне в Гайд-парке. Вам придется выступать осенью под открытым небом, но зато после спектакля будет фейерверк и всех угостят вином, – произнеся эту бодрую речь, он сурово посмотрел вниз. – Похоже, это будет важное дипломатическое сборище. И если выяснится, что кто-либо из вас подрядился на это время работать в другом месте, этот человек будет немедленно обезглавлен! – В ответ на его заявление по оркестровой яме прокатилась волна смеха. – О, не правда ли, это прелестно, – проворчал он. – Вы, как видно, думаете, что я шучу.
Часть третья
XXIТокио, 1882 год
У Мори была привычка переходить дорогу, не обращая внимания на движущийся транспорт. Ито объяснял это для себя его рассеянностью, но, оказавшись с ним возле вокзала Синбаси, Ито внезапно понял, что Мори поступает так осознанно. Синбаси – конечный пункт железнодорожной линии, связывающей Токио и Йокогаму, – представлял собой грандиозную постройку в западном стиле, с просторными залами, в которых располагались билетные кассы; здание подковой охватывало подъездные пути и возвышалось над окружающими домами, будучи вдвое их выше. Дорога перед вокзалом кишела движущимися в обе стороны экипажами.
Пока люди на тротуаре толпились, ожидая разрыва в бесконечном потоке транспорта, Мори, выйдя из здания вокзала, тут же, не раздумывая, пересек дорогу. Ито задался вопросом, сколько поколений феодалов потребовалось, чтобы произвести на свет человека, пребывающего в несокрушимой уверенности, что даже токийский рикша распознает в нем аристократа и уступит дорогу. Незаконнорожденное происхождение, казалось, ничуть этому не мешало.
– Он так похож на мать, – с умилением говорили старые вельможи.
Сегодня принадлежность к хорошей семье была вдвойне важна, так как рядом с ним был Киётаки Курода. Носивший все черное, Курода вечно кичился своим родовым именем. Уже одного этого, даже если забыть неприятные черты его характера, было достаточно, чтобы вызвать у Ито сильнейшую неприязнь. Лишь явным дурновкусием можно было объяснить пристрастие адмирала хвастаться именем, напоминающим о пиратских подвигах древнего Куроды. «Черное поле»: как видно, готовясь к трем своим вторжениям в Корею, он вплетал себе в бороду спички. Но Мори он всегда нравился. Они вдвоем шли теперь рядом и, когда они приблизились к нему, до Ито донеслись обрывки разговора, заглушаемого шумом дороги, которую без малейшего для себя ущерба пересек Мори.
– …придется суетиться. Чертовски стыдно.
– …никакой причины… что за идиотизм.
– Титул баронета за службу престолу, когда вы по праву должны быть герцогом Тёсю! Это может даже повредить вашей репутации. Почему вы еще никого не закололи за такую подлость?
– Так для меня лучше. Принадлежавшая замку земля реквизирована, но…
Курода понизил голос и проворчал нечто неразборчивое, затем отчетливо сказал:
– Я оставляю вас на попечение книготорговца.
Ито ждал, что Мори вступится за него, но тот промолчал.
– Не забудьте прийти вечером.
– Что такое случится вечером?
– Открытие Рокумэйкана, – ответил Мори.
Они стояли на тротуаре в нескольких футах от него. Ито повернулся к ним спиной и стал глядеть на реку, стараясь продемонстрировать, что он не прислушивается к их разговору. Это не помогло. Он чувствовал, что Курода смотрит на него.
– Что за «кан»?
– Новая резиденция для приема иностранцев. Вы сожгли приглашение.
– А, это. Присутствие там обязательно?
– Да, это требование императора. Международные отношения.
– Я ему покажу, что такое международные отношения, когда он, наконец, пожелает немного развеяться и выйти в море на военном корабле. Почему у этого заведения такое идиотское название? Какое отношение иностранцы имеют к оленям? Павильон Оленьего Крика, – произнес он, отчеканивая слова, и, повысив голос, прибавил специально для Ито: – Звучит как название трактира.
– Это китайское стихотворение. Генерал видит оленя, пасущегося возле его лагеря, и думает о том, какой прекрасный гость к нему пожаловал.
– У меня в саду есть олень. Прежде росли орхидеи.
– Американцев не интересует китайская поэзия, – заметил Мори, и его речь вдруг заискрилась алмазными гранями аристократического выговора, свидетельствуя о том, что он устал от всех этих игр. – Они не поймут, если мы невзначай назовем их сбродом. Весь смысл тут в присутствии. Конечно, было бы забавно посмотреть, как император будет топать на вас ногами, после чего разжалует в мичманы, но у меня, право, нет времени на то, чтобы унимать после этого ваше пьянство. Бал заканчивается в час ночи.
– Ладно, я приеду туда к десяти.
Затем послышался звук, похожий на удар локтем под ребра, и внезапный громоподобный рев Куроды, адресованный рикше. Ито не сомневался, что Курода смотрит назад, проверяя, не обернется ли он. Он не обернулся.
Подошел Мори и встал с ним рядом.
– Добрый день.
На запястье у него висел кожаный саквояж, судя по форме, не предназначавшийся для документов.
– А, добрый день, – сухо ответил Ито, помня об их грубости в свой адрес.
– На что мы смотрим?
– Ни на что в особенности.
– Знаете, – с присущей ему серьезностью сказал Мори, – мне иногда кажется, что эта страна могла бы быть замечательным местом, не поглощенным ни британцами, ни китайцами, если бы вы и Курода могли смотреть друг на друга без отвращения.
– А мне кажется, что было бы замечательно, если бы он понял, что эти приемы оказывают несравненно более сильное влияние на внешнюю политику, чем любой его военный корабль. Надеюсь, вы взяли с собой смену одежды, – добавил он. На Мори были серые брюки и твидовый пиджак, и он выглядел, как, впрочем, и всегда, удручающе неофициально. – Нужен белый галстук. Я говорил вам об этом раз десять.
– Я бы взял его с собой, но вы ведь велели, чтобы мне его принес ваш помощник.
Ито не стал спрашивать, откуда он об этом знает. Мори получал жалованье за то, чтобы знать многое, и было бы странно, если бы ему было неизвестно местонахождение собственного вечернего костюма. Но все же это раздражало. Ито чувствовал себя так, словно для него была заготовлена ловушка.
Мори положил руку на перила моста за мгновение до того, как Ито тоже ощутил вибрацию. Поначалу все выглядело как обычное небольшое землетрясение, но затем земля стала уплывать у них из-под ног, а на мостовой падали рикши и еле удерживались на ногах лошади. Горшки с цветами, украшавшие подоконники на верхних этажах вокзала, рушились на тротуар и разлетались вдребезги. Баржи на реке накренились. Груз из связанных между собой бочек сполз в воду, и выстроившиеся в одну линию бочки, покачиваясь, поплыли прочь.
Землетрясение оказалось долгим, оно продолжалось около минуты и, когда земля перестала колебаться под ногами, потрясенный Ито выпрямился и одернул сюртук. За исключением разбитых цветочных горшков и опрокинувшегося экипажа, вокруг не было заметно каких-либо очевидных повреждений, хотя в некоторых городских районах, застроенных старыми деревянными домами, разрушения, конечно, будут. В отличие от новых каменных построек деревянные дома во время землетрясений рушились довольно часто и почему-то всегда до основания, как будто были специально построены с таким расчетом, чтобы сложиться, как карточный домик. Ито представил ряды маленьких плоских холмиков вдоль каналов и закрыл лицо ладонями.
– Ладно. Пойдемте посмотрим, устоял ли наш павильон для сброда, – сказал он и стремительно двинулся вперед, оставив Мори позади.
Мори с легкостью догнал его. В последнее время стало очевидным, что он относится к категории мужчин, которым зрелость идет больше, чем юность. Если Ито похудел и у него в волосах появилась первая седина, то Мори окреп, исчезли подавленность и болезненность, свойственные ему в двадцатилетнем возрасте, и весь он как-то посветлел.
– Простите меня насчет Куроды, – сказал он.
– Ну что вы, я вас просто немного поддразнивал.
Твердо решив не говорить о Куроде, Ито прокручивал в голове другие темы для разговора, но не нашел ничего достойного. Мысленно он перебрал уже все, что можно было обсудить, но они по-прежнему шли молча. Мори отвернулся, следя за полетом стайки стрекоз.
Они вошли в парк Хибия через маленькие ворота в южной стене. Тропинка привела их к озеру, листья на растущих вокруг него деревьях уже начали менять свой цвет. Последние цикады умолкли еще пару недель назад, и вокруг стояла тишь, нарушаемая лишь вороньим карканьем. Там, где деревья склонялись над тропой, с их нижних ветвей свисали на паутине довольно крупные пауки. Раздался резкий свистящий звук, и Ито отпрыгнул в сторону, полагая, что это боевой клич какого-нибудь потревоженного арахнида, но это был лишь Мори, срывающий метелку с семенами с какого-то злака; он всегда так делал, когда они проходили здесь. Ито расправил складки своего жилета, мысленно разговаривая с самим собой. Он привык к твердой почве Лондона и Нью-Йорка, и только что пережитое землетрясение вывело его из равновесия.