е это будет неприятная работа. Грэйс закрыла окно и спустилась со скамейки на лабораторный пол, чтобы продолжить делать наклейки на ящики с химикатами.
– На самом деле не так уж и холодно, – услышала она спустя некоторое время, ветер доносил его голос от ворот. Значит, Мори уже здесь.
– Вы просто не чувствуете холода, вам и от свечки жарко.
Его голос показался Грэйс странным при первой встрече, но теперь, когда она его не видела, голос производил совсем уж фантастическое впечатление. Создавалось ощущение, что он тремя футами выше и на три тона светлее, чем сам Мори. Раньше в его речи ей слышался характерный северный акцент, и он, возможно, еще иногда проскальзывал, но в целом у него теперь было вполне литературное произношение. Ей было интересно, специально ли он следит за своей речью, или перемена произошла непроизвольно.
– Будьте осторожны. Если вы их не прикрепите как следует, они попадают.
– Почему?
– Сейчас осень.
– Откуда им это известно?
– Внутренние термометры, – ответил Мори.
– Я-то думал, все дело в крошечных эльфах.
– Таким был мой первоначальный план, но оказалось, что их трудно поймать.
– Грэйс в подвале, – рассмеявшись, сказал Таниэль.
Грэйс отложила ручку и переплела пальцы. Ее удивляло, насколько уверенно Таниэль держится и шутит с Мори. Она бы тоже так хотела. Она была практически уверена, что Мори, независимо от своего отношения к ней, охотно поможет ей с экспериментами, хотя бы ради того, чтобы избежать скучного общения с ней в будущем, однако было бы лучше, если бы ей удалось убедить его в значимости собственных исследований.
Она не слышала его шагов на лестнице, о его приходе возвестила поворачивающаяся дверная ручка.
Он вошел медленно, как соседский кот; Грэйс не знала, была ли в этом настороженность. В любом случае он передвигался довольно странно: то стремительно, то очень медленно, она заметила эту его особенность еще при первой их встрече на Филигранной улице. Если бы ей надо было объяснить эту странность, она бы сказала, что этот человек помнит о том, что в прошлом был стариком, но время от времени осознает, что все еще молод и нет причин ходить с осторожностью, заботясь о том, чтобы не переломать старые кости. В черных глазах Мори цветными точками отражались стеклышки витражного окна. Его волосы были теперь темнее, чем тогда, в июне.
– Мистер Мори, здравствуйте, проходите, пожалуйста.
– Здравствуйте, мисс Кэрроу, – сказал он.
– Я работала над экспериментом, который должен был доказать существование эфира, – Грэйс перешла к делу без долгих предисловий, так как терпеть не могла пустых разговоров и на ходу подбирала слова, чтобы оформить свою мысль. – Он существует, и, значит, должен быть способ, как его увидеть, то есть, конечно, я имею в виду не увидеть, а зафиксировать эффект, но до сих пор мне это никак не удавалось. Таниэль некоторое время назад рассказал мне о вас и о том, как вы помните будущее. Я хотела бы у вас спросить, может быть, вы знаете, как это сделать.
– Это как-то связано с электричеством, и… я думаю, сахарная пудра могла бы помочь.
– Надеюсь, вы можете привести какие-то цифры или какие-нибудь факты, не столь расплывчатые, – засмеялась Грэйс.
– Простите. Это за рамками моих возможностей.
– За рамками ваших возможностей? Как такое может быть?
Мори отошел немного в сторону.
– Видите ли, я знаю, насколько захватывающим может быть изучение света, как много в нем не разгаданных наукой тайн, но сам я использую свет, чтобы не споткнуться в темноте, а эфир – чтобы не наткнуться на нежелательные события. Он существует, и он полезен, но, изучая его, я через десять минут засну со скуки. Я люблю механизмы, и я не тот человек, которого стоит спрашивать о математике.
– Но вы ведь теперь можете все понять и во всем разобраться.
– Я никогда этого не пойму. Физические исследования сосредоточены на описании вещей, которые вы не можете понять с помощью интуиции, поэтому вы описываете их в цифрах, в то время как я просто вижу их перед собой, – Мори обводил взглядом комнату, не глядя на Грэйс; комната ему, по-видимому, нравилась, и он придвинулся поближе к горелкам. – Для меня это все равно что слушать, как лишенные зрения и осязания люди подробнейшим образом доказывают существование и описывают вероятный облик слона, в то время как мне слоны вообще не слишком интересны. Мне очень жаль, – сказал он, и видно было, что он действительно сожалеет. Он достал из саквояжа книгу и вручил ее Грэйс:
– Надеюсь, это будет полезно.
Это был сборник волшебных сказок. Грэйс, чувствуя раздражение, медленно перелистала книгу. Во всех этих сказках всегда был некто слишком прозаичный, лишенный способности слышать разговоры деревьев и видеть эльфов, сидящих на ветках, тот, кого деревья молчаливо исключали из своего гармоничного мира. Грэйс никогда не думала о себе в таком контексте.
– Ну что ж, видимо, я должна вас поблагодарить.
Мори кивнул и повернулся к выходу.
– Мори, постойте! Я надеялась, что вы захотите помочь. Думаю, вы могли бы, если б хотели.
– Мне очень жаль, – снова произнес он, не отрицая сказанного ею. – Но я вам не нужен. Вы скоро сами найдете решение.
– Я думаю, что на самом деле вам это весьма интересно, но я украла у вас любимую игрушку, и поэтому вы решили проучить меня, – тихо проговорила Грэйс, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.
Мори поднял голову и впервые посмотрел ей прямо в глаза; его взгляд не был сердитым, скорее слегка удивленным. Грэйс внезапно почувствовала себя так, как будто швырнула камень в снайпера, пусть не очень метко, но настоящий камень.
– Пожалуйста, забудьте об этом и пойдите мне навстречу, вы лучше всех знаете: в мире есть другие игрушки. Это очень важная работа.
– Вы украли мою любимую игрушку, – медленно повторил он, делая упор на слове «игрушка», – а теперь вы пригласили меня сюда поиграть с новой игрушкой, чья душа представляет собой способную рассуждать машину, ездящую по рельсам. Но мне не нравится игрушечная железная дорога, она слишком скучная и рождает желание устроить крушение, просто ради разнообразия.
Грэйс сглотнула слюну.
– Простите, я заслужила отповедь за свою высокомерную метафору. Еще раз извините, я хотела пошутить.
– У вас наверху нет фортепьяно, – сказал Мори, теперь его голос звучал как обычно.
– Надо… сперва поменять полы.
– Но на вид пол новый.
– Вы правы, – смутившись, согласилась она.
– Понятно. Ну что же, я, пожалуй, пойду, мне уже делают заказы к Рождеству.
– Ах, нет… – бормотала она, следуя за ним, поскольку Мори начал подниматься по ступенькам, не дожидаясь ее ответа.
Немного замешкавшись, Грэйс последовала за ним, уверенная, что должна проводить гостя. Ей редко приходилось сталкиваться с по-настоящему враждебным отношением к себе, поэтому, только идя за ним, она постепенно пришла к осознанию, что он не просто наказывает ее за первоначально высокомерный тон, нет: это была откровенная угроза.
– А из их семечек вырастут потом новые грушевые деревья? – окликнул его, стоя на лестнице, Таниэль.
Грэйс больно было дышать. Ей хотелось затащить Таниэля в дом.
– Нет, я не смог уместить в них механизм, необходимый для целого дерева, – ответил Мори. Он взял из корзины следующую грушу и взобрался на нижнюю развилку ствола, чтобы подать ее Таниэлю. На золотой поверхности плода полосками отразились их пальцы.
– Я пойду домой. До вечера.
– Вы так быстро уходите.
– Я ничем не смог помочь.
– А… Ничего страшного. Я тут еще побуду, мне надо дождаться, пока придет человек, который будет класть ковровое покрытие.
– Через десять минут.
– Почему бы вам тогда не подождать его вместе с нами?
– Нет, мне надо идти.
– Мори, – начал Таниэль.
– Нет-нет, я не могу, я оставил хлеб в духовке, – ответил Мори, уже спустившись с дерева на землю. Он вышел на улицу через покрытые ржавчиной ворота и растворился среди прохожих и экипажей.
Таниэль начал спускаться вниз, и Грэйс подошла к лестнице. Стоя на траве, Таниэль стряхивал с рук веточки и мох; от него пахло листьями.
– Я ему не нравлюсь, – натянуто объяснила Грэйс. – Весь его визит в лабораторию занял около сорока секунд.
– Он всегда ведет себя немного странно, не принимайте это близко к сердцу, – со вздохом сказал Таниэль.
– Думаю, тут нет ничего удивительного. Ему будет вас ужасно не хватать.
Таниэль провел руками по волосам, вытащил из них листик и, бросив его вниз, следил, как он плавно опускается на землю.
– Он с этим в конце концов смирится.
– Каким образом? Этого ничто не предвещает; он и так знает ответы на все вопросы, и, если его нельзя убедить сейчас, это невозможно будет сделать и в будущем.
Таниэль, по-видимому, собрался возразить, но в это время налетел порыв ветра и сорвал грушу с дерева. Таниэль, охнув, наклонился, выискивая ее среди высокой травы, но неожиданно остановился. Грэйс не успела спросить его, в чем дело: она увидела, как из травы прямо на глазах тянется вверх вдоль ствола тонкий золотой стебель. Обвив дерево, он выпустил маленькие веточки и новые вьющиеся стебли, прилепившиеся к стволу и старым, выпирающим из земли корням груши. На веточках с легкими щелчками стали распускаться крошечные листочки; они все-таки отличались от настоящих и разворачивались, подобно бумаге, пока не приобрели форму, характерную для плюща. Они оба, замерев, следили за происходящим; плющ рос медленнее, уже не так быстро тянулся вверх, а затем остановился на высоте человеческого роста, его листья блестели в холодном дневном свете.
– Неплохо! – рассмеялся Таниэль.
Грэйс прикоснулась к его руке. Другие груши тоже стали падать на землю, и золотой плющ постепенно обвил стволы всех деревьев. Вытягиваясь на несколько последних дюймов, лианы поскрипывали и звенели, от этого звука у Грэйс заныли зубы. В золоте отражались небо и листва, и казалось, что это взбаламученная вода взбегает вверх по стволам деревьев вместо того, чтобы стекать вниз. Вне всякого сомнения, это было восхитительное зрелище, но Грэйс предпочла бы не видеть его.