Арсентий Кашкин понимал, что здесь, на фронте классовой борьбы, остается верной армейская поговорка «один в поле не воин». Он собрал коммунистов и рабочих. «Как будем поднимать совхоз, товарищи?» Бывших руководителей убрали. Но остались их подпевалы, остались насажденные ими взгляды на народное добро… Стоило овце слегка захромать - ее прирезали как «больную». Большинство заведующих фермами, по примеру прежних руководителей, чувствовали себя этакими князьками и не отличали государственное от личного. Так говорили на собрании коммунисты и рабочие. Они сообща, коллективным умом нащупывали верную дорогу. Во главе ферм были поставлены честные труженики.
Через год падеж скота уменьшился в десять раз, и совхоз впервые дал свыше миллиона рублей прибыли. Это стало правилом.
Занятый хозяйственными делами, директор редко рассказывал о своем прошлом. Как и миллионы коммунистов, он жил заботами о сегодняшнем и завтрашнем днях родной страны.
…Окончив кремлевскую школу с отличием, Арсентий Кашкин имел право выбирать место службы. Ему предлагали заманчивые варианты - Ленинград, Киев. Но он попросил направить его туда, где еще кипели бои, где Красная Армия добивала последние очаги контрреволюции. Немало басмачей полегло от шашки крас-кома 77-го кавалерийского полка. Весь 1925 год прошел в схватках с бандами, уходившими от открытых сражений и предпочитавшими налетать из-за угла. Но прошлое было обречено. Дехкане, веками угнетаемые эмирами и беками, с радостью приветствовали своих защитников - кзыл аскарляр (красных бойцов). Редели банды басмачей. Бои перемещались к границе, и курбаш бухарского эмира Ибрагим-бек переносил базы за кордон летней ночью 1930 года маневровая группа 47-го пограничного отряда была поднята по тревоге: застава просила помощи. Через несколько минут заместитель начальника группы Арсентий Кашкин и два эскадрона мчались к пограничной реке Пяндж. Кони шли переменным аллюром, и в три часа ночи кавалеристы были на месте. К тому времени застава отбила первый натиск басмачей и отогнала их в камыши афганского берега… Ночью бандиты вновь двинулись в нашу сторону, но уже в 15 километрах ниже по течению реки. Они лежали на дне лодок, чтобы избежать пуль. Кавалеристы Арсентия Кашкина решили подпустить врагов поближе и тогда забросать гранатами. Вот уже видны их силуэты, заметны осторожные взмахи весел, морды плывущих сзади лошадей. Гулко прогремели разрывы лимонок. Арсентий Кашкин с радостью увидел барахтающихся в стремительной реке басмачей. С того берега ударили пулеметы. Им ответили наши. Пули цокали о прибрежные валуны. Когда Арсентий Кашкин докладывал командиру маневровой группы о ходе боя, сильная резь заставила машинально схватиться за правый глаз. Отняв руки, он увидел на ладонях капли крови - осколок басмаческой пули попал в зрачок…
Самолет увез краскома в ташкентский госпиталь. Чтобы спасти второй глаз, врачи удалили раненый.
…Летом 1937 года в кабинет директора совхоза «Тон» прошли работники НКВД. Они показали телеграмму прокурора. Директор, занятый делами, не сразу понял, что случилось. Оторвался от бумаг и спросил:
- За что?
- Сам должен знать за что…
Начали обыск. Арсентий Кашкин был спокоен: его совесть чиста перед партией, перед страной, ошибка работников НКВД будет исправлена.
Слыша гул голосов под окнами, директор понимал недоумение рабочих. Он вышел на крыльцо и сказал:
- Товарищи! Я еду в районный центр. Скоро вернусь.
Он верил в это. Его беспокоило лишь одно: как бы без него совхоз не сдал завоеванных позиций…
Кашкина приговорили к 15 годам тюрьмы за «индивидуальное и групповое экономическое вредительство», в частности за то, что обвалилась пристань Иссык-Кульского пароходства, за которую отвечали… речники. Обвинение было тем более нелепо, что ему не смогли сделать ни одного упрека за руководство совхозом.
Стойкий характер человека скажется всегда, в любых, самых трудных обстоятельствах. Арсентий Кашкин продолжал бороться за свою честь гражданина и коммуниста, требуя пересмотра дела, не идя ни на какие компромиссы с совестью. Это помогло адвокату Александру Рязайкину, тоже бывшему пограничнику, добиться отмены несправедливого приговора.
Летом 1939 года коммунист А. В. Кашкин был назначен директором совхоза «Оргочер». Он принял хозяйство убыточным, а уже через год оно дало прибыль. Кремлевский часовой не жалел сил, чтобы крепла и мужала страна, «которую завоевал и полуживую вынянчил».
Не раз директор совхоза Арсентий Кашкин выступал против администрирования и шаблона. И доставалось же ему от «вышестоящих» бюрократов! Но он знал: государство ждет не галочек в сводке, а хлеба и мяса. Работники совхоза старались сеять ни раньше и ни позже, а в лучший срок, свой у каждого района.
У каждого человека есть мечта. Была она и у Арсентия - учиться. Но волны революционной бури кидали его из одного сражения в другое… Одиннадцать лет в армии. После ранения оставляли в штабе, но решил демобилизоваться, чтобы засесть за учебники. Помнил слова Ильича: учиться, учиться и учиться. Однако Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б) объявило коммуниста Кашкина мобилизованным. Сказали: «Поднимешь совхоз - направим на учебу». Он работал, как поэт, создающий любимую поэму. Праздниками для него были не выходные дни, а наполненные кипучими радостями и тревогами будни. Он видел, как «подымается социализм живым, настоящим, правдашним». И это было высшей наградой. Казалось, скоро можно и в вуз. Но наступил 1937 год, потом - война. Таковы университеты Арсентия Кашкина.
…И, может быть, потому, что самому пришлось мало учиться и не раз чувствовал, как необходимы знания, он всегда доброй улыбкой провожал ребят, важно шагающих в школу. И когда в 1957 году его, по семейным обстоятельствам поселившегося в городе Фрунзе, направили на работу в Киргизское учебно-педагогическое издательство, он был рад, что станет делать для детей хорошие, красочные учебники - учитесь, читайте, узнавайте! И кем бы ни работал - заведующим производственным отделом, заместителем директора издательства, он оставался солдатом партии.
А. В. Кашкин никогда не разграничивал наше общее дело на «мое» и «не мое». В Киргиз-учпедгизе и типографиях города Фрунзе знали его требовательность и принципиальность.
Если человек ошибался - Кашкин помогал исправиться, если совершал подлость - не глядел на чины.
Арсентий Владимирович считал: ради чистоты нашего большого дела, ради государственной копейки и поругаться можно, и несправедливое слово выслушать. Ради этого он на партийных собраниях, кому нужно, говорил правду в глаза, выступал в газете, шел в райком… За эту непримиримость и уважали старого коммуниста, дорожили его трудом.
…Однажды в издательство пришло письмо:
«Уважаемый Арсентий Владимирович!
Коллектив типографии № 2 с чувством глубокого уважения выражает Вам чистосердечную признательность. Мы поздравляем Вас в день Вашего шестидесятилетия, с благодарностью оцениваем Ваш труд в системе полиграфии и издательства и желаем доброго здоровья и многих лет жизни и хороших успехов в работе».
Тогда, в день шестидесятилетия, на торжественном вечере юбиляру вручили поздравления от Министерства культуры Киргизии, типографий № 1 и № 2, Киргизучпедгиза и Киргизгосиздата. Были речи, цветы, тосты. Скромный человек, А. В. Кашкин не любил рассказывать о себе, и никто не знал, что чествуют бывшего кремлевского курсанта, охранявшего вождя революции В. И. Ленина, конгрессы Коминтерна, и одного из первых часовых вечного караула у Мавзолея Ильича. О тех годах Арсентий Владимирович охотно рассказывал только шестилетней внучке Оле.
НАЧАЛЬНИК КАРАУЛА
Июльским днем 1941 года на вокзале во Владимире, переполненном военными, кто-то окликнул ополченца Яноша Мейсароша. Капитан оглянулся и увидел высокого стройного генерала. Мейсарош сразу узнал начальника первого почетного караула у Мавзолея Ленина, бывшего командира кавалерийского дивизиона школы имени ВЦИК - Николая Дрейера.
- Ты что тут делаешь? - спросил его генерал.
- Я на формировании, в пехоте, - ответил Янош.
- Какой ты пехотинец! - воскликнул Дрейер. - Ты прирожденный кавалерист. Иди ко мне в дивизию!
Они зашли к коменданту вокзала. Генерал позвонил в часть Яноша и сказал, что забирает капитана Мейсароша в свою кавалерийскую дивизию командиром эскадрона.
В начале августа первый начальник и первый разводящий почетного караула у Мавзолея Ленина вместе выехали на фронт в эшелоне 45-й отдельной кавалерийской дивизии.
…В отличие от первых часовых поста № 1 - детей батраков и от первого разводящего - сына железнодорожника, первый начальник почетного караула у Мавзолея Ленина писал в анкетной графе «социальное происхождение» - дворянин.
Николай Дрейер родился 25 октября (7 ноября) 1891 года в Тифлисе, в семье офицера, дослужившегося позднее до полковника. Отец и мать горячо любили сына. В день рождения Коленьки в семье Дрейеров всегда было шумно и весело. Родители и гости, зная мечту мальчика стать военным, дарили ему игрушечные пистолеты и шашки, детские военные костюмы - то форму гусара, то улана. День рождения Коленьки был самым любимым и радостным праздником в семье Дрейеров. И никто не знал, что через несколько лет в этот день - 25 октября (7 ноября) - совершится великая революция, которая отменит дворянские и офицерские привилегии, провозгласит равенство всех граждан России и сделает Николая Дрейера генералом Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Никто не знал, что все последующие годы этот день будет отмечаться в семье Дрейеров как двойной праздник - день рождения Николая и день рождения социалистической республики.
Октябрьская революция совершилась в тот день, когда штабс-ротмистру Николаю Дрейеру исполнилось 26 лет. Боевой офицер командовал эскадроном 6-го уланского полка и имел пять орденов. В семье, в кадетском корпусе, в юнкерском училище его воспитывали в духе верности царю и отечеству. Однако три года, проведенные в боях, не прошли бесследно для умного и честного человека, горячо любящего свою родину. Молодого офицера возмущало, что во главе армии поставлены бездарные генералы, обрекавшие ее на поражение и бессмысленные жертвы, его возмущало казнокрадство армейских чиновников, не дававших фронту снарядов и патронов, шинелей и сапог. Он понял, что государственная машина России заржавела, что страна нуждается в очистительной буре, в коренном обновлении.