А потом случилось неожиданное, то, что порой расстраивает самые лучшие планы мышей и людей. И причиной тому было невероятное душевное напряжение Торстерна.
Держась за дверной косяк, глядя на пустую улицу, внутренне цепляясь за мысль о том, что вооруженные поисковые группы наверняка где-то рядом, он поднял ногу, намереваясь ринуться навстречу свободе. Но ему не удалось это сделать.
С трудом удерживая равновесие, Торстерн стоял неподвижно; на лице его было написано полнейшее замешательство. Он медленно поставил поднятую ногу на землю, а затем столь же медленно опустился на колени, словно простираясь ниц перед невидимым божеством. В его возбужденном мозгу крутился вихрь лихорадочных мыслей, в котором мелькали отрывочные слова и фразы: «Нет… о нет, не надо!., я не могу, не могу… оставь меня… Стин… я не виноват… о нет, оставь меня…»
Он упал лицом вниз, дергаясь в беззвучных судорогах. Рэйвен уже стоял, наклонившись над ним, с серьезным и сосредоточенным видом. Чарльз поспешно вскочил с кресла, явно застигнутый врасплох. В дверях кухни появилась Мэвис; во взгляде ее читалось осуждение, но она не произнесла ни слова.
Рэйвен схватил лежащего за правую руку, и судороги тут же прекратились. Не отпуская Торстерна, Рэйвен несколько раз дернул рукой, выворачивая локоть, словно сжимал в ладони провод под высоким напряжением. Казалось, будто он ведет некую отчаянную борьбу. Торстерн хватал открытым ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
— Нет, нет, уходи… оставь меня… я…
Склонившись с другой стороны, Чарльз помог поднять тяжелое тело, пронести Торстерна через комнату и усадить в кресло. Мэвис закрыла дверь, но не стала запирать замок и вернулась в кухню.
Несколько секунд спустя Торстерн пару раз судорожно сглотнул, открыл глаза и с трудом выпрямился в кресле. Его била нервная дрожь, ему почему-то казалось, будто кровь его превратилась в пену. Руки и ноги отказывались повиноваться, внутренности словно обратились в жидкость. Он был вынужден смириться с ненавистным фактом — впервые в жизни он пережил такое потрясение. Лицо его было бесцветным, как воск. Как ни странно, в памяти его не осталось никаких воспоминаний о словах, которые он бормотал, корчась в судорогах, и вообще обо всем, что произошло.
— Вы сдавили мне сердце, — дрожащим голосом проговорил он, сердито глядя на Рэйвена.
— Я этого не делал.
— Вы меня чуть не убили.
— Я тут ни при чем.
— Значит, это были вы. — Торстерн повернул голову, яростно уставившись на Чарльза.
— И не я. На самом деле мы вас спасли — если это можно назвать спасением — Чарльз таинственно улыбнулся. — Но иначе вы были бы уже покойником.
— Думаете, я вам поверю? Это сделал один из вас.
— Как? — спросил Рэйвен, не сводя с Торстерна внимательного взгляда.
— Один из вас — телекинетик. Он отпер замок и открыл дверь, не пошевелив и пальцем. И точно также сдавил мое сердце. То же самое вы проделали с Грейторексом!
— Телекинетик перемешает предметы, воздействуя на них силой мысли, — возразил Рэйвен. — Он не может проникнуть внутрь человека и воздействовать на его внутренности.
— Я едва не погиб, — продолжал настаивать Торстерн, содрогаясь при мысли о том, насколько близок он был к смерти. — Я чувствовал, как сжимается мое сердце, как я падаю. Будто какая-то сила пыталась вытащить меня из собственного тела. Это сделал кто-то из вас!
— Не обязательно. Миллионы умирают каждый день без чьей-либо помощи.
— Я не могу просто так умереть, — по-детски пожаловался Торстерн.
— Почему?
— Мне пятьдесят восемь лет, и я совершенно здоров. — Он осторожно ощупал себя, прислушиваясь к гулкому стуку в груди. — Я совершенно здоров.
— Вам так кажется, — многозначительно заметил Рэйвен.
— Если мне и суждено умереть естественным путем от сердечного приступа, было бы крайне странным стечением обстоятельств, если бы это произошло именно сейчас.
Похоже, Торстерну все-таки удалось свалить вину на них. От этого не было никакого проку, но ему очень хотелось обвинить в случившемся двоих мутантов, хотя бы потому, что они настойчиво все отрицали. Торстерн никак не мог понять: зачем отрицать, что они скрутили его в дверях? Ведь они могли, напротив, похвалиться этим, еще больше его запугав.
Но где-то в глубине души Торстерна, в потайном уголке, куда ему вовсе не хотелось заглядывать, притаилась жуткая мысль о том, что, возможно, они правы. Возможно, судьбой ему отпущено куда меньше времени, чем он полагал. Никто не бессмертен. Может, ему осталось совсем немного, и песчинки его жизни быстро просыпаются.
Сколь бы глубоко ни таилась эта мысль, она не ускользнула от Рэйвена.
— Если вам и суждено умереть именно так, — сказал он, — то, вероятнее всего, это произойдет в момент серьезного нервного напряжения. Так при чем тут стечение обстоятельств? В любом случае вы не бросились бежать и не умерли. Но вы можете испустить дух на следующей неделе. Или завтра. Или еще до рассвета. О дне или часе вашей кончины не ведает никто.
Он показал на миниатюрный хронометр Торстерна.
— А между тем пять минут превратились в пятнадцать.
— Я сдаюсь.
Достав большой носовой платок, Торстерн вытер пот со лба.
— Сдаюсь.
Он говорил правду. Эта правда читалась в его мыслях — неподдельная истина, рожденная десятками спонтанно пришедших на ум причин, некоторые из них противоречили друг другу, но все были достаточно убедительны.
«Нельзя все время нестись сломя голову. Меньше спешишь — дольше проживешь. Нужно позаботиться и о себе. Что толку тратить силы, если меня все равно не станет? Уолленкотт на двенадцать лет моложе меня и думает, что станет боссом, когда я сыграю в ящик. Зачем мне что-то делать, планировать, выкладываться — и все ради него? Он всего лишь актер, хамелеон, которого я вытащил с помойки и сделал из него человека. Всего-навсего ничтожный мутант. Да здравствует Венера — под властью вонючего мутанта! Даже на Земле дела обстоят лучше. Герати и большинство членов Совета — нормальные люди, по крайней мере, Гилчист меня в том уверял».
Рэйвен мысленно взял последнее имя на заметку: Гилчист, член Мирового Совета. Предатель в их лагере и, несомненно, гот самый человек, который выдал Рэйвена подпольному движению на Земле. Человек, чье имя Кейдер и другие не знали просто потому, что не хотели знать.
«Если не один мутант, так другой, — мрачно продолжал размышлять Торстерн. — Кто-то из них дождется своего часа и захватит мою империю легче, чем отобрал бы конфету у ребенка. Я был в относительной безопасности, пока все внимание было привлечено к Уолленкотгу, но теперь его оставили в покое и нашли меня. Мутанты обладают немалым могуществом. Когда-нибудь они объединятся и выступят против обычных людей. И мне не хотелось бы тогда здесь оказаться!»
Подняв глаза, он обнаружил, что остальные смотрят на него.
— Я уже сказал, что сдаюсь. Чего еще вы от меня хотите?
— Ничего — Рэйвен кивнул на телефон на стене. — Мне вызвать антиграв, чтобы вас доставили домой?
— Нет, пройдусь пешком. Кроме того, я вам не доверяю.
Неуверенно поднявшись, Торстерн снова ощупал грудь. Ему казалось весьма подозрительным, что его капитуляцию приняли с такой готовностью и что его так спокойно отпускают. Меряя всех по своей мерке, он был уверен, что его поджидает новая ловушка. Не запланирован ли несчастный случай в пути, вдали от дома? Возможно, еще один сердечный приступ, который его прикончит?
— Зато мы доверяем вам, поскольку читаем ваши мысли, — сказал Рэйвен. — Вам не повезло — вы не можете читать наши, иначе поняли бы, что мы играем честно. Мы вас не тронем, если вы не измените своему слову.
Добравшись до двери, Торстерн открыл ее и обернулся в последний раз. Лицо его все еще было бледным и выглядело слегка постаревшим, но к нему отчасти вернулось прежнее достоинство.
— Я обещал положить конец враждебным действиям в отношении Земли, — сказал он. — И я сдержу свое обещание — но не более того!
Шагнув в темноту, он аккуратно прикрыл за собой дверь — хотя куда естественнее было бы хлопнуть ею так, чтобы содрогнулся весь дом. Но пятьдесят лет назад одна высокая злая женщина надавала ему по ушам за то, что он хлопал дверью, и, хотя Торстерн сам того не сознавал, уши его горели до сих пор.
Двигаясь вдоль стен, Торстерн как можно быстрее зашагал но дороге. Теперь ничего нельзя было разглядеть дальше трех ярдов, и он чувствовал себя почти слепым.
Он то и дело останавливался, вслушиваясь в то, что творилось в тумане, потом поспешно шел дальше. В это время вряд ли можно было кого-нибудь встретить, кроме неугомонных неспящих или же прогуливающихся патрулей. Торстерн уже потерял счет пройденному, как вдруг слева послышались чьи-то шаги.
— Кто здесь? — крикнул он, приложив ладони ко рту.
Шаги зазвучали быстрее. Из желтой дымки появился патруль — шестеро, все с оружием.
— Что случилось?
— Я знаю, где искать Дэвида Рэйвена!
Чарльз наконец перестал внимательно прислушиваться.
— Он изо всех сил пытается вспомнить — но не может. В голове его сплошной туман. Скоро он сдастся и отправится домой.
Скрестив толстые нош, Чарльз погладил живот.
— Когда он хлопнулся без чувств в дверях, я сперва решил, что это ты им овладел. А потом услышал в твоих мыслях удивленный возглас.
— А я думал, что им овладел ты, — нахмурился Рэйвен — Хорошо, что я успел вовремя, не то ему пришел бы конец.
— Да, сердечный приступ, — Глаза Чарльза вспыхнули. — Еще один подобный фокус, и об этом станет известно всем.
— Кое-кто оказался весьма неосмотрительным, — серьезно произнес Рэйвен. — Кое-кто обладает весьма ограниченным кругозором и ждет не дождется, чтобы ему преподали урок. Это плохо, очень плохо. Такого не должно повториться.
— Он долго держался и крайне неохотно уступал; так что крайне трудно было устоять перед соблазном, — напомнил Чарльз с видом человека, готового объяснить что угодно. — Словом, потенциальному императору Венеры очень повезло. Иначе он мог бы быстро отправиться на тот свет. Что ж, он жесткий человек, и ему не занимать силы духа. Ничто другое не могло напугать его настолько, чтобы он пошел хоть на малейшие на уступки. Может, все случившееся к лучшему. Главное — у него не осталось никаких воспоминаний о том, что произошло на самом деле.