Часть 1. Роль среды — страница 5 из 9

СЕРДЦЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ МОРЯ И ПОБЕРЕЖЬЯ

Оставим теперь твердую почву и отправимся к морю. Мы будем последовательно рассматривать морские пространства, линии побережья, острова. Наше путешествие будет протекать в указанных географических рамках, но и на этот раз анализу будут подвергнуты элементы сходства и сделаны вытекающие из них сопоставления. Тогда общая картина станет более понятной.

1. Водные равнины

Разумеется, к водным пространствам нужно подходить с человеческой меркой — в противном случае невозможно не только осмыслить, но и представить себе их историю.

Прибрежная навигация

Перед лицом моря, казавшегося в XVI веке огромным, территории, занимаемые людьми, обозначаются миниатюрными полосками, черточками, точками… Огромное пространство моря выглядит таким же пустынным, как Сахара. Жизнь кипит только вдоль берегов. Плавание заключается почти исключительно в следовании линии берега, как было на заре судоходства. «Перебираться, как крабы, с камня на камень»¹, «от одной оконечности суши на остров и с острова на другую оконечность»² означает costeggiare^*GA3, не выходить в открытое море, то, что Белон дю Ман называет «морскими кампаниями». Говоря точнее, плавание по морю, судя по кухонным счетам одного судна из Рагузы⁴, означает покупать сливочное масло в Вильфранше, уксус в Ницце, оливковое масло и сало в Тулоне… Или, по словам современника-португальца, переходить от одного постоялого двора на море к другому, завтракать в одном, ужинать в другом⁵. Томе Кано Севилец говорил об итальянцах: «Эти моряки боятся открытого моря»⁶. Плавая по Адриатике, Пьер Лескалопье «забавляется, разглядывая маски» на масленицу 1574 года в Заре; через день, 25 февраля, он проплывает Сен-Жан-де-Мальвуази и 26-го числа обедает в Спалато⁷. Государи и другие великие мира сего таким же образом перебираются из одного прибрежного города к следующему, устраивая праздники и приемы, делая визиты и отдыхая, пока их судно стоит под грузом или в ожидании улучшения погоды⁸. Так же передвигаются военные флотилии, которые не вступают в сражение вдали от берегов⁹. Когда рассматриваешь путевые книги или Arti di navigare^*GB, которые содержат, по сути дела, описания курсов прибрежного плавания, на язык просится скромное слово «каботаж».

Только в крайнем случае судно теряет берег из виду, когда превратности плавания уносят его в открытое море или когда оно выбирает один из трех-четырех более коротких путей, давно известных и часто используемых. Бывает, что корабль идет из Испании в Италию через Балеарские острова и юг Сардинии — это часто называют «плаванием по островам». Бывает, что через Мессинский пролив или Мальту он добирается до Сирии через мыс Матапан, а затем через осгрова Кандию^*GC и Кипр¹⁰. Иногда судно отправляется непосредственно с острова Родос в Александрию Египетскую. Этот переход, при благоприятном ветре занимающий совсем немного времени¹¹, практиковался уже в эллинистическую эпоху: так, в 1550 году Белон дю Ман добирается от Родоса до Александрии по прямой. Нельзя сказать, что названные маршруты пролегают в полном смысле этого слова в открытом море. Применимо ли это понятие к переходам по направлению параллелей от одного острова к другому в поисках защиты от северных ветров, а по направлению меридианов с использованием ветра, который дует на маршруте Родос — Александрия, все-таки очень коротком, то с севера, то с юга? На такой риск моряки отваживаются в большинстве случаев при коротких переходах, когда речь идет о том, чтобы достичь противоположного берега. Но когда в январе 1571 года венецианский галион «Фоскарини и Панигетто», идущий с Крита, миновав Корфу, попадает в туман и оказывается вынужденным двигаться вслепую, не видя земли, экипаж впадает в отчаяние¹².

Привязанность к побережью так велика, что плавание по морю уподобляется речному. При этом, если на берегу есть власти, они требуют со всех проезжающих дорожную пошлину. Одно дело заплатить налог, за которым в порту стоят определенные услуги. Но ничего подобного не предлагают герцог Монако или герцог Савойский, каждый из которых владеет маленьким клочком пребрежной земли, но от этого еще более жаждет приобщиться к доходным торговым перевозкам, осуществляемым у них под носом, и высказывает требования, чтобы пошлину платили все суда, проплывающие вдоль их берегов. Горе парусникам, которые находятся в пределах досягаемости галер, принадлежащих этим государям¹³. Двухпроцентная пошлина, взимаемая в Виль-франше, вследствие дурного расположения французов становится даже предметом дипломатического столкновения в эпоху Людовика XIV. Вот наилучшее объяснение привязанности местных торговых путей к побережью. Точно так же овладение форпостами Таламоне, Орбетелло, Порто Эрколе и Санто Стефано по периметру Тосканского побережья, согласно миру Като-Камбрези, позволяет Филиппу II при желании прерывать судоходство между Генуей и Неаполем¹⁴. Сразу становится понятна роль Ла Гулегты на берберийском берегу. Чтобы преградить путь или помешать прохождению судов вдоль берега, достаточно разместить здесь караульную сторожку. Если плавание по большой воде не было распространено в Средиземноморье, то причиной этого вовсе не являлось отсутствие технических навыков. Здешние моряки умеют управляться с астролябией и с давних пор пользуются магнитом. Во всяком случае, они могли при желании им пользоваться. Кроме того, итальянцы были предшественниками и учителями иберийцев в освоении морских путей, ведущих в Новый Свет¹⁵. Средиземноморские корабли — в Испании их называют «левантинскими» — каждый год совершают плавания из Внутреннего моря в Лондон или Антверпен. С океаном они также знакомы. Средиземноморские суда даже пересекали его, направляясь в Америку: так, марсельская «Паломница» в 1531 году доходит до Бразилии и при возвращении, в самом конце своего пути, оказывается захваченной португальскими кораблями в Малаге¹⁶. В ноябре 1686 года галион великого герцога Тосканского, прибывший в. Аликанте, зафрахтован для плавания в Индии: он должен доставить боеприпасы в крепость Ла Хабана^*GD и привезти оттуда товары, оставленные кораблем, неспособным на подобный переход¹⁷. В 1610 году два тосканских судна сгружали на набережной Ливорно содержимое своих трюмов, доставленное непосредственно из Индий¹⁸. Корабли из Рагузы, возможно, обогнули мыс Доброй Надежды¹⁹ вскоре после Васко да Гамы; они, несомненно, достигли Нового Света.

8. Места кораблекрушения судов, отправлявшихся в Венецию с 1592 по 1609 год

(по книге A. Tenenti, Naufrages, Corsa ires et Assurances maritimes a Venise, 1959), указывают на преобладание прибрежных маршрутов.

Если Средиземноморье осталось верным древним традициям своего судоходства, за исключением отмеченных нами прямых маршрутов, причина заключается в том, что это отвечало его потребностям и соответствовало его разветвленности; можно ли плавать в Средиземном море, не утыкаясь постоянно в соседствующие друг с другом местности? Близость земли служит лучшим проводником и самым надежным компасом; она помогает ориентироваться. Даже если берег низкий, суша может служить укрытием от сильных ветров, дующих с ее стороны и готовых разбушеваться в любую минуту. Когда в Лионском заливе дует мистраль, то и сегодня лучше всего прижаться как можно ближе к берегу, чтобы оказаться в узкой полосе наименьшей качки. Да и магнит не является незаменимым на средиземноморских кораблях. В 1538 году, в отличие от испанских галер, на французских галерах им не пользуются²⁰. Повторим еще раз, что моряки умели обращаться с ним.

9. Захваты кораблей пиратами за тот же период

Согласно тому же источнику

Впрочем, близость берега защищает не только от стихии. Ближайший порт служит убежищем также от преследующего вас корсара. Находясь в крайних обстоятельствах, судно выбрасывается на берег, и экипаж может спастись на суше. Так, в 1654 году Тавернье избежал корсарского плена в Гиерском заливе; на его счастье, судно даже не потерпело кораблекрушения.

Каботажные плавания увеличивают также вероятность фрахтовки судов. Они предоставляют возможность заключать выгодные торговые сделки, играя на разнице в ценах; каждый моряк от юнги до капитана располагает своей долей товара на борту. Купцы или их представители тоже отправляются в путь вместе со своим грузом. Кружение около берегов, которое может длиться от нескольких недель до нескольких месяцев, становится в зависимости от места сложной цепочкой следующих друг за другом сделок купли-продажи и обмена. За это время судно часто заполняется совершенно другим товаром. Он покупается, продается, и в маршрут обязательно включаются такие пункты, как Ливорно, Генуя или Венеция, где можно обменять пряности, кожу, хлопок или кораллы на звонкую монету. Только большие специализированные суда, перевозящие соль или зерно, имеют некоторое сходство с битком набитыми кораблями сегодняшних дней. Другие напоминают передвижные базары. Стоянки дают им возможность заниматься куплей-продажей, перепродажей, обменом, не говоря уже о других удовольствиях пребывания на суше.

Мы еще не упомянули о выгодности почти ежедневного пополнения запасов продовольствия, воды, леса, тем более важного, что речь идет о малотоннажных судах и что припасы, находящиеся на борту, даже питьевая вода, быстро портятся. Приходится часто останавливаться, чтобы «faire aiguade et lignade»^*GE, как говорит Рабле.

Эта топчущаяся на месте навигация влияла на географию прибрежной местности, тем более что на один большой корабль, способный плыть без перерыва, приходятся десятки лодок и маленьких грузовых парусников, которые могут двигаться только ползком. Так же как на материковых дорогах, проложенных Римом в Западной Европе, населенные пункты с поразительным постоянством возникали на расстоянии дневного перехода друг от друга, так и на прибрежных водных маршрутах от одного порта до другого был день пути. Вместо речного устья, которое часто бывало непригодным из-за песков, они используют гостеприимные берега заливов. Между этими пунктами почти нет жилья²¹. Иногда бывает так, что на малонаселенном берегу, например в Северной Африке, существует порт в качестве места встречи кораблей и рыбаков, со своим непременным источником воды, но его расширения в сторону суши не происходит. Вот лишнее доказательство того, что наличия порта недостаточно для образования города…

В этих картинках заключены не просто живописные подробности красочного исторического повествования, но его главная правда. Мы чересчур склонны обращать внимание только на существенные связи; они обрываются, и они восстанавливаются — но это еще не равнозначно безоговорочному успеху или полному краху. Медленно ползущие суденышки неустанно соединяют или воссоединяют отдельные частицы моря, хотя большая история никогда этого не замечает.

На заре португальских открытий

В заключение небезынтересно будет бросить мимолетный взгляд на португальцев, которые в начале XV века столкнулись с огромной проблемой плавания по открытому морю в Атлантике, делом для них абсолютно новым. Во время похода на Сеуту в 1415 году недостаток опыта выявился со всей очевидностью: лишь с большим трудом удалось справиться с течениями в Гибралтарском проливе²². Об этом со всей определенностью говорит автор записок де Баррос: конечно, его соотечественники знакомы с уклонением звезд и астролябией, но до 1415 года «они не отваживались далеко заходить в открытое море»²³. Один историк сказал даже о ранних португальских первооткрывателях, плававших вдоль бесконечного африканского побережья, что еще при жизни Генриха Мореплавателя они были «прежде всего робкими и осторожными прибрежными мореходами, не имевшими ни капли морской отваги»²⁴. Одним словом, несмотря на знакомство с океаном, средиземноморскими моряками. Во всяком случае, переломным моментом было появление около 1439–1440 годов произведших революцию в кораблестроении каравелл, в связи с трудностями обратного пути из Гвинеи, когда приходилось идти против ветра и против течения. Каравеллам для возвращения в Лиссабон требовалось выйти в открытое море и описать огромную дугу через Азорские острова²⁵. Португальцы начали отрываться от берегов и очень скоро были вознаграждены за это.

Малые моря, фундамент истории

Средиземное море — это целая цепочка водных равнин, соединенная между собой более или менее широкими проходами. В каждом из двух больших средиземноморских бассейнов, западном и восточном, находятся обособленные друг от друга выступами суши группы малых морей, narrow-seas. Каждая из них — целый мир со своими особенностями, собственными типами судов, своими обычаями и своими закономерностями развития²⁶, и, как правило, самые ограниченные по площади из этих морей играли важную роль в истории, как будто бы люди начинали с освоения нескольких Средиземных морей в миниатюре.

Эти водоемы по сей день живут своей обособленной жизнью, яркость которой придает сохранившийся обычай использовать старинные грузовые парусники и давно вышедшие из моды рыбацкие лодки²⁷. Вот в Сфаксе море Сиртов^*GF, где плавают махонны с треугольными парусами, лодки ловцов губок, камаки, с борта которых джербинцы и керкеннийцы поражают рыбу острогой. Современна ли эта картина²⁸? Вместе с Теофилем Готье, обогнув мыс Малею, мы вступаем в Архипелаг^*GG с его островами и медленными течениями; тотчас же «горизонт покрывается парусами; бриги, шхуны, каравеллы, аргосии бороздят голубые воды во всех направлениях…» Такова привилегия и такова участь малых морей и сегодня²⁹. Живучесть этих устаревших средств передвижения, неизменность их маршрутов в течение столетий ставят перед нами проблему. Как вчера, так и сегодня их значение связано с краткосрочностью переходов, накоплением множества мелких заказов на фрахт. Кроме того, с узким семейным кругом обслуживающих эти маршруты лиц, их безопасностью. Трудности для здешних моряков начинаются на дальних переходах, когда они должны проститься с родными берегами, миновать опасные мысы. «Тот, кто огибает мыс Малею, — говорит греческая поговорка, — должен забыть об отечестве»³⁰.

10. Сицилия и Тунис делят Средиземное море на две части

Узкие полосы воды, о которых идет речь, благодаря морским путям, сходящимся к ним и позволяющим отправляться на большие расстояния, играют в XVI веке гораздо более значительную роль, чем два обширных участка Средиземноморья на востоке и на западе: Ионическое море и море, образуемое Сардинией, Корсикой, Европой и Африкой. И то, и другое, но особенно первое представляют собой настоящие водные пустыни, которые торговые корабли стараются обогнуть или поскорее пересечь.

Морская жизнь Средиземноморья протекает на окраинах этих двух больших пространств, устрашающих своими размерами, в замкнутых пределах малых морей: на востоке — Черного моря, правда, лишь наполовину средиземноморского, и Эгейского моря, или Архипелага (в XVI веке употребительной нормой даже во французском языке является итальянское слово Г Archipelago); в центре — Адриатического и безымянных морей, находящихся между Африкой и Сицилией; на западе — Тирренского, по преимуществу итальянского моря, «Этрусского моря», ограничиваемого Сицилией, Сардинией, Корсикой и Западным побережьем Италии; наконец, на крайнем западе, между Южной Испанией и соседствующей с ней частью Африки, — также безымянного моря, «средиземноморского Ламанша», которое на востоке можно обозначить линией, проходящей от мыса Матифу через Алжир к соседнему с Валенсией мысу Нао и которое соединяется Гибралтарским проливом с Атлантикой.

Внутри вышеназванных морей можно также выделить участки меньших размеров, поскольку в Средиземном море нет ни одного залива, который не представлял бы собой обособленного мирка и не был бы малой родиной для окрестных жителей³¹.

Черное море — константинопольский заказник

Удаленное с точки зрения навигации, Черное море окружено множеством негостеприимных (за редким исключением) земель, диких и населенных варварами. Могучие горы, обступившие его с юга и с востока, враждебны путешественникам, которые отваживаются передвигаться по тяжелым горным дорогам, ведущим из Персии, Армении и Месопотамии в Трапезунд, великий перевалочный пункт. На севере, наоборот, простираются широкие равнины России, край проезжих дорог и кочевников, который в XVI веке находится еще под контролем крымских татар. Только в следующем столетии русские беглецы, находящиеся не в ладах с законом, казаки, появляются на Черноморском побережье и начинают грабить турецкие суда. Но уже в XVI веке московиты совершают набеги на берег Черного моря, пользуясь зимними дорогами³².

11. Портулан восточной части Средиземноморья (XVI в.)

Мадрид. Национальная библиотека. Ms. 1718. f.4.

Черное море в это время, как и на протяжении всей его истории, является важной экономической зоной. Есть продукты, которые производятся почти на месте: сушеная рыба, свежая и паюсная икра из «русских рек», лес, необходимый для турецкого флота, железо из Мингрелии³³, шерсть, свозимая в Варну и перегружаемая там, как и кожи, на большие рагузские суда, и зерно, скупаемое в Константинополе. Кроме того, есть транзитные товары, предназначенные для Средней Азии и Персии, а также привозимые караванами для доставки в Константинополь и на Запад. К несчастью, мы мало осведомлены о том, что являла собой в XVI веке эта торговля с Востоком, ведущаяся в обоих направлениях. Похоже, что Константинополь сосредоточил дальнюю и ближнюю торговлю Евксинского Понта^*GH в своих руках, сделавшись посредником между этой окраиной Средиземноморья и внешним миром. Близко расположенное к громадной столице, Черное море является ее кормильцем, жизненно важным источником продовольствия, поскольку для снабжения Константинополя недостаточно дани, поступающей с Балкан (главным образом, гуртов овец), и основные запасы зерна, риса, бобов доставляются сюда кораблями из Александрии, так же как и пряности, и москательные товары. Белон дю Ман³⁴ говорит о сливочном масле, которое привозят из Мингрелии в Константинополь в «только что содранных… не выделанных коровьих и бычьих шкурах». Его привозят, вне всякого сомнения, на каком-то из бесчисленных греческих карамузалисов^*GI, которые занимаются перевозками по Черному морю, хотя они более пригодны для коротких переходов по Архипелагу, чем для этого опасного моря³⁵, часто штормящего и покрытого туманом. В октябре 1575 года буря затопила поблизости от Константинополя сразу сотню этих небольших суденышек, груженных зерном³⁶.

Черное море в XVI веке привязано к Константинополю, как когда-то оно было вотчиной Милета, вотчиной Афин, а затем, после 1265 года им завладели итальянцы и генуэзцы³⁷. Они закрепились на юге Крыма³⁸, в хорошо защищенных Каффе и Тане, укрытых горами на севере полуострова от набегов степняков; они обосновались также в Константинополе (откуда ушли только в 1453 году, и то не совсем), а из факторий в Крыму турки изгнали их позднее, в последней четверти XV века. Каффа была взята в 1479 году. За этим последовало великое перемещение сухопутных дорог, ведущих к морю: теперь их конечным пунктом является не Крым, а Константинополь. Дороги, которые были направлены в города Килия и Четатя Альба^*GJ, заменяются в молдавских княжествах торговым трактом, ведущим в Галац, где сосредоточивается отныне поток товаров с Дуная и далее из Польши³⁹.

С этого времени Черное море является официальной житницей огромной турецкой столицы. Однако мореплаватели из Рагузы постоянно проникают туда, по крайней мере, до 90-х годов XVI века, загружая в Варне целые суда шерстью и кожей шкурами montonini, vacchini е buffalini^*GK. Впрочем, подобными же перевозками они занимаются на Мраморном море (из Родосто)⁴⁰. Возможно, они хотят избежать таможенных расходов? Во всяком случае, к концу XVI века по непонятным нам причинам рагузские корабли покидают почти одновременно обе гавани. Черное море становится, как никогда ранее, закрытым для Запада, по крайней мере в отношении водных путей сообщения, поскольку в это время сухопутные дороги, по всей видимости, приобрели решительный перевес над последними, к чему мы еще вернемся.

В самом ли деле Константинополь задвинул засов, положив тем самым конец той роли «круглого стола международной торговли», которую Черное море играло в конце Средних веков⁴¹? Не имело ли это событие других, более отдаленных причин? Действительно, к Черному морю сходятся дороги, ведущие не только в Трапезунд или Синоп, но и те, которые обычно называют Великим Шелковым путем, но последний, по-видимому, с XIV века приходит в упадок. Питающая его торговля перемещается в Персию. Во всяком случае, жертвой этого упадка становится Туркестан. С другой стороны, в середине XVI века осуществляется продвижение русских вдоль Волги. Казанское ханство, некое подобие королевства Г ран ад а, разбогатевшее благодаря доходам от караванной торговли, на которые давно зарились русские, перешло к ним в руки, будучи уже наполовину разоренным вследствие не совсем понятных причин, возможно, связанных с иссяканием туркестанского шелкового пути. В 1556 году Иван Грозный овладел Астраханью. На сей раз заслон был поставлен надежный, несмотря на попытки турок прорвать его в 1569–1570 годах, впрочем, история обходит вниманием это событие⁴².

Архипелаг венецианский и генуэзский

Архипелаг, «самое гостеприимное море на земле», представляет собой совокупность бедных островов и еще более скудных земель на побережье. Его история становится понятной тоже только в свете истории соседнего большого города. Некогда он был афинским плацдармом, впоследствии — основой византийской талассократии^*GL. Благодаря ему Византия сохранила Эгейское море, а затем повернула вспять продвижение ислама, на какое-то время в IX веке закрепившегося на Крите. Архипелаг защищах морские пути сообщения с Западом через Грецию и Сицилию, а также, в ожидании возвышения Венеции, адриатические дороги.

Прошли столетия. Эгейский Архипелаг стах венецианским и генуэзским. Два соперничающих города поделили между собой основные острова; на островах обосновались патриции, стражи империи, владельцы крепостных, плантаторы и одновременно торговцы, настоящая колониальная знать, остающаяся чужой окружающему православному населению. Обычаи последних могли латинизироваться, но это не было ассимиляцией. Таково обычное драматическое развитие событий: в конце концов все колонизаторы оказываются по одну сторону баррикады. Когда в 1479 году Венеция сменила Геную на Кипре, плантаторы, происходившие из обоих городов, быстро нашли общий язык. Очевидная, неизбежная классовая выучка…

В Архипелаге латинские народы защищали свои традиции с большей легкостью и, главное, более эффективно, чем на Черном море, и возможности их защиты долгое время превышали возможности нападающих. Тем не менее остров Негропонте^*GM был захвачен турками в 1479 году; Родос пал в 1522 году; остров Хиос был занят без единого выстрела в 1566 году; Кипр сдался туркам после их почти беспрепятственной высадки и осады двух городов, Никосии и Фамагусты, в 1570–1572 годах; Кандия в 1669-м, после войны, продолжавшейся 25 лет.

Но борьба за Архипелаг далеко не целиком укладывается в рамки истории сражений. Она является также историей повседневной социальной войны. Не раз местные жители — греки изменяли своим хозяевам как на Кипре, так и позднее на Крите. Обитатели островов способствовали победе турок, и даже задолго до этой победы греческих моряков переманивали на суда султанского флота, экипажи которых часто набирались среди жителей Архипелага. Охотнее других в начале каждой летней кампании на корабли султанского флота шли служить критяне. Вербовщики находили их в тавернах Перы, близ Арсенала⁴³, еще за сто лет до того, как Кандия перешла в руки турок.

Помимо военной службы, Константинополь прельщал греков выгодами плавания по Черному морю и в Египет. Для доставки припасов в столицу пригодны и груженные зерном каики, и карамузалисы⁴⁴, и перевозящие лошадей и лес жербы — все греческие парусники Архипелага. Сюда прибавляется конфессиональная привлекательность: Константинополь — это православный Рим.

В первое десятилетие XVI века возобновляется греческая экспансия по всему морю. Не случайным было возвышение Барбароссы и принявших ислам моряков с Лесбоса, обосновавшихся в Джербе, а затем в Джиджелли, перевозивших массы испанских мусульман, бегущих с полуострова; корсаров и, наконец, с 1518 года хозяев Алжира. Также не случайной была и карьера Драгута, другого грека, который с начала 40-х годов XVI века подвизается на берегах Туниса, а в 1556 году закрепляется в берберском Триполи, на месте мальтийских рыцарей, изгнанных турками за пять лет до этого.

Между Тунисом и Сицилией

Не просто будет уяснить роль того безымянного и нечетко определенного моря, которое простирает между Африкой и Сицилией свои глубины, богатые рыбой, свои отмели, изобилующие кораллами и губками, свои острова, (часто слишком маленькие и безлюдные): на западной оконечности Сицилии — Фавиньяну, Мареттимо, Леванцо; разбросанные по морю Мальту, Гоццо и Пантеллерию; Табарку, Ла Галиту, Дзембру, Джербу, Керкенну поблизости от тунисского берега. Границы этого моря соответствуют границам древнего геологического «моста», который простирался от Сицилии до Африки: на востоке — это линия, проходящая от Триполи до Сиракуз, на западе — от Боны до Трапани. Главная ось направлена с севера на юг, от Сицилии к Африке. Здесь проходит оживленное движение между Востоком и Западом, Левантом и Океаном. Но оно отклоняется преимущественно к северу, в сторону важнейшего прохода, образуемого Мессинским проливом. На отрезке между Сицилией и Африкой оно не имеет такой плотности, как в направлении Север — Юг.

Все зависело от торговых потоков, перемещавшихся то южнее, то севернее. На протяжении одной исторической эпохи контроль над ними принадлежал мусульманам — с 827 года, когда началось нашествие Аглабидов, до 1071 года, даты возвращения Палермо, цитадели ислама; впоследствии, начиная с XI века, он постепенно переходит к нормандцам, т. к. нормандское наступление, перекинувшееся с Неаполя на Сицилию, не останавливается с отвоеванием великого острова; оно продолжается на юге посредством войны, пиратских набегов, торговли и даже эмиграции на африканский берег… Эту политику, продиктованную близостью последнего, продолжают в дальнейшем анжуйцы и арагонцы. Не раз они высаживаются на африканское побережье, облагают данью эмиров Туниса и владеют Джербой с 1284 по 1335 год. Христианские купцы тем временем закрепляются повсюду, особенно на тунисских и триполитанских souks^*GN, получая здесь привилегии за привилегиями. Христианский солдат, в особенности каталонский наемник, будущий хозяин Сицилии (Сицилийская вечерня относится к 1282 году), в свою очередь, воевал в Африке с такой же выгодой для себя, как и на Востоке. Очень скоро, уже в XII веке, каталонские моряки стали посещать коралловые рифы Табарки.

И в XVI веке честолюбие и политический расчет вице-королей испанской Сицилии подвергались искушению со стороны авторов проектов завоевания Африки, опиравшихся на палермитанские и мессинские круги: Хуана де ла Веги, позднее герцога Медина Сели, еще позже Маркантонио Колонны… Эти проекты выражают смутно ощущавшуюся необходимость объединить острова и берега, участвующие в посреднической торговле; прибавить к зерну, сыру, бочкам с тунцом из Сицилии оливковое масло Джербы, кожу, воск и шерсть из южных стран, золотой песок и черных рабов из Сахары. Установить твердую власть по всему морю и тем самым обеспечить порядок на берегах, безопасность ловли тунца и собирания кораллов на рифах Берберии для рыбаков из Трапани, этих полукаталонцев, плохо вооруженные лодки которых бесстрашно нападали в XVI веке на суда берберских корсаров. Наконец, защитить от этих последних caricatori^*GO сицилийского зерна, постоянно находящиеся под угрозой нападения с южного берега. Ведь корсарство здесь, как и в других местах, часто служит для восстановления естественного равновесия, нарушаемого историей…

Говоря о Сицилии, стало обыкновением сравнивать ее с Севером, с Неаполем, и отмечать, что их история была диаметрально противоположной: возвышение Неаполя означало упадок Палермо, и наоборот. Еще важнее было бы подчеркнуть связь Сицилии с Африкой, т. е. признать ту роль, которую играл мир моря, оставшегося безымянным вследствие несовершенства наших знаний или из-за нашей невнимательности.

Средиземноморский «Ла-Манш»

Западная окраина Средиземноморья представляет собой самостоятельный, сжатый со всех сторон сушей, узкий участок пространства, что благоприятствовало его освоению людьми. «Средиземноморский канал», как его назвал географ Рене Леспес, — это особый мир, располагающийся между Гибралтарским проливом на западе и линией, которую можно провести от мыса Каксин до мыса Нао, или более протяженной линией от Валенсии до Алжира. Сообщение в направлении восток — запад постоянно затруднено: при движении на восток необходимо пересекать широкие пространства западного Средиземноморья; на западе путешественника ожидает еще более обширное пространство Атлантики, начинающееся за проливом, переход через который также опасен вследствие частых туманов, резких течений, подводных рифов и песчаных мелей вдоль берегов. Кроме того, пролив, как и любой выдающийся участок суши, всегда означает перемену направления течений и ветров. В данном случае эта перемена особенно разительна, и переход через пролив никогда не был простым делом.

Зато в направлении с севера на юг можно относительно легко перебраться через этот «рукав», вытянувшийся с востока на запад.

Он не разделяет континентальные массы иберийского и североафриканского миров, но соединяет их, как берега реки, образуя из Северной Африки и Иберийского полуострова единый мир, «удвоенный континент», по образному выражению Гильберто Фрейри⁴⁵.

Как и морской рукав между Сицилией и Африкой, этот водный коридор в Средние века стал одним из завоеваний ислама. Правда, завоевания довольно позднего, X века, когда Кордовский халифат внезапно обрел прочное основание. Этот успех Омейядов означал одновременно надежность доставки зерна, людей и наемников из Магриба и обратного вывоза продукции андалузских городов. Свобода или, по крайней мере, легкость использования этого водного пути заставила переместиться центр андалузской морской торговли из Альмерии, знаменитой своими судами, верфями и шелкоткачеством, в Севилью, которая стала в XI веке притягательным пунктом для средиземноморского мореплавания. Впрочем, это принесло ей столько богатств, что порт Гвадалквивир вскоре затмил своим блеском старую континентальную столицу Кордову.

Одновременно с расцветом мусульманского господства на Средиземном море на его южном побережье возникали или развивались крупные морские города Беджайя, Алжир, Оран — два последних были основаны в X веке, и африканская «Андалусия» дважды, сначала при Альморавидах, затем при Альмохадах в XI и XII веках, спасала настоящую Андалусию от христианского натиска.

До потери иберийским исламом независимости, т. е., по крайней мере, до XII века и даже позднее, «Ламанш» оставался сарацинским, от подступов к португальскому Алгарве до Валенсии и далее — до Балеарских островов. Ислам владел этим длинным морским проходом еще дольше, чем сицилийской частью Средиземного моря, даже после поражения при Лас-Навас-де-Толоса (1212 год), по меньшей мере до завоевания Сеуты Доном Жуаном Португальским и его сыновьями в 1415 году. С этого момента для христиан открылся путь в Африку, и мусульманский мир с центром в Гранаде был обречен; только нескончаемые распри кастильцев продлили его существование. Когда с возобновлением войны за Гранаду начался последний акт Реконкисты, в 1487 году католические короли блокировали морское побережье кораблями из Бискайи.

Одержав победу, христианские завоеватели оказались втянутыми в борьбу за южный берег иберо-африканского «Ламанша», не осознавая со всей ясностью и последовательностью, насколько это соответствует испанским интересам. Можно считать катастрофой в истории Испании тот факт, что после взятия Мелильи в 1497 году, Мерс-эль-Кебира в 1505-м, Пеньон де Велеса в 1508-м, Орана в 1509-м, Мостаганема, Тлемсена, Тенеса и алжирского Пеньона в 1510-м эта новая гранадская война не была продолжена со всей решительностью и что итальянские химеры и относительная легкость захвата Америки заслонили собой эту малопривлекательную, но важнейшую цель. Испания не сумела, или не захотела, или не смогла развить свой первоначальный успех, которого она добилась слишком легко («Вероятно, — писал в 1492 году своим государям секретарь их католических величеств Фернандо де Сафра, — Господь желает подарить Вашим Величествам африканские королевства»); она не продолжила эту войну за пределами Средиземноморья, и одна из великих глав истории так и осталась ненаписанной. Как отмечал один эссеист⁴⁶, Испания, которая наполовину принадлежит Европе, а наполовину — Африке, уклонилась таким образом от своей географической миссии и впервые в истории по Гибралтарскому проливу «прошла политическая граница»⁴⁷.

Война не покидала этих пределов: это признак того, что случайность оборвала здесь, как и на отрезке между Сицилией и Африкой, важнейшие связи… Пересекать канал стало трудно. В этом можно убедиться на примере Орана, в XVI веке постоянно испытывавшего нехватку продовольствия. На крупной «распределительной базе» в Малаге, proveedores^*GP собирают конвои, нанимают корабли и лодки для снабжения припасами оранского горнизона⁴⁸. Экспедиции отправляются чаще всего зимой, пользуясь кратковременным улучшением погоды, достаточным для ближнего перехода. Этому не препятствуют захваты корсарами провианских кораблей, которые они потом предлагают выкупить в ходе обычных торгов близ побережья мыса Каксин. В 1563 году при осаде Орана алжирцами блокаду разрывают хозяева баланселл, бригантин из Валенсии и Андалусии. Это маленькие суденышки, подобные тем, которые «прежде», как говорится в одном перечне 1565 года⁴⁹, выходили из Карфагена, Кадикса или Малаги, чтобы доставить головные уборы из Кордовы и ткани из Толедо в североафриканские порты. Они подобны тем рыбацким судам, которые переходят Гибралтар и пересекают Атлантику и на которых множество моряков из Севильи, Сан-Лукар де Баррамеды или Пуэрто де Санта Марии доходят в поисках рыбы до британских берегов и высаживаются, чтобы посетить воскресную службу, в каком-нибудь из португальских форпостов на марокканском побережье⁵⁰. Эти суда аналогичны также лодкам из Валенсии, которые доставляют в Алжир рис, испанские благовония и, несмотря на противодействия властей, контрабандные товары⁵¹.

На исходе столетия этот безлюдный морской край внезапно пробуждается к жизни, изобилующей драматическими поворотами, но эту заслугу не следует относить на счет постоянных конкурентов Испании — марсельцев, для которых в конце концов стали привычными берберские гавани, или, с 1575 года, ливорнцев, новых пришельцев, которых влечет и удерживает Тунис, но которые иногда доходят до Лараша⁵² и до марокканского Суса⁵³. Новизну вносит прибытие множества кораблей с севера, особенно начиная с 90-х годов XVI века. Этим чужеземцам приходилось пересекать пролив два раза, по пути туда и обратно. На обратном пути их можно было уже подстерегать заранее. Изобрели ли голландцы, как предполагают⁵⁴, новый способ переплывать пролив, который вскоре переняли у них алжирские корсары — их ученики? Хотя это и не удостоверенный факт, такое вполне возможно. Испания — во всяком случае пытается усилить надзор за судоходством и даже запретить пересечение пролива, патрулируя его при тихой погоде в летнее время года своими галерами, а во время зимних бурь — галионами. Нужно представить себе эти патрульные корабли, эти проверки и выступления по тревоге, эти часто бесславные стычки, происходившие на протяжении от мыса Сан-Висенте на португальском берегу до Карфагена и Валенсии⁵⁵, а часто до Мерс-эль-Кебира, Сеуты и Танжера, до Лараша, занятого 20 марта 1610 года, и до Ла Маморы, захваченной в августе 1614 года. Все это продолжалось и в XVIII веке⁵⁶ — правители Испании, их мореплаватели и их советчики мечтали об окончательных решениях, как-то: установить в Гибралтаре тяжелые орудия с гарантированной дальностью прицельной стрельбы⁵⁷; укрепить островок Перехиль у берегов Сеуты⁵⁸ или даже, по совету англичанина Энтони Шерли, этого безумного и гениального авантюриста на службе Испании, захватить Могадор и Агадир и таким образом подчинить себе все Марокко, чтобы католический король сразу стах absoluto senor de la Berberia^*GQ59, — и это в 1622 году!

Но борьба оказалась безуспешной: англичане, голландцы, алжирцы переплывали пролив неожиданно, пользуясь благоприятными зимними ночами⁶⁰, или прорывались силой, изредка оставляя один-два корабля в руках соперника, а в большинстве случаев уходя от сторожевой эскадры благодаря превосходству своих кораблей и артиллерии. Эти драматические для истории Средиземноморья события, менее яркие или, по крайней мере, менее известные, разыгрывались в его портах и почти за его пределами. Мы еще к ним вернемся.

Тирренский бассейн

Широкое Тирренское море — Корсиканско-Сардинский канал, как его называют в документах того времени, — настолько открыто для соседей, настолько окружено изобильными и густонаселенными землями, что его судьба не может не быть богата событиями.

В первые отдаленные времена своей истории оно было поделено между этрусками, хозяевами Тосканы; городами Великой Греции и Сицилии; Марселем, представлявшим вместе со своими владениями обособленный мир; и, наконец, последними участниками раздела — карфагенянами, обосновавшимися на западе Сицилии, на берегах Сардинии и Корсики, куда проникли также и этруски. Грубо говоря, этруски владеют средней частью моря, а остальные — его ответвлениями: греки на юге — дорогой на Левант; карфагеняне — маршрутом, который начинается в Панормосе (Палермо), проходит через Дрепанон (Трапани) и заканчивается в Африке; и, наконец, марсельские греки контролируют путь, который подходит к Этрусскому морю на западе, а именно в том месте, где мореплаватель останавливается в ожидании благоприятного ветра, позволяющего пересечь Лионский залив и достичь Испании.

Этот первый набросок уже демонстрирует черты, присущие тирренскому миру: посредническая роль водоемов, важность морских портов, которые позволяют проникать внутрь и выходить отсюда. Можно только догадываться о причинах того, почему это слишком обширное, слишком открытое для всех море никогда не находилось в распоряжении одного властителя или одной-единственной системы хозяйствования и даже единой цивилизации. За исключением периода все нивелирующего господства Рима, ничей морской флот не добивался здесь долговременного превосходства над другими — ни корабли вандалов, вынужденных считаться с Византией, ни флотилии сарацин, для которых Италия в конце концов осталась недоступной, ни норманны, ни анжуйцы: первые столкнулись с Византией, вторые — одновременно с исламом и с каталонцами; что касается Пизы, ей составила сильнейшую конкуренцию Генуя. Генуя, которая хозяйничала на Корсике, занимала в XVI веке первое место. Однако ее первенство имело слабые стороны. Морскими перевозками для генуэзцев все чаще и чаще занимаются чужеземцы. Это первый признак упадка, и, с другой стороны, Генуе противостоит Испания, занимающая на Тирренском море твердые позиции. Первые камни в их фундамент были заложены «арагонцами», когда в XIII веке они завладели Сицилией (1282 год), а затем, в 1325 году, вопреки длительному противодействию генуэзцев, Сардинией, которая была им необходима для связи с Сицилией. Каталонская экспансия (и в этом одна из ее особенностей) развивалась по прямой от Балеарских островов на восток, через Сардинию и Сицилию. На последних каталонцы образовали настоящие морские колонии: Альгеро на Сардинии, Трапани на Сицилии.

Это было победоносное, но изнурительное продвижение. Начавшись поздно, оно отвоевывало для себя место, сокрушая препятствия, вступая в сражения, сочетая мореплавание с пиратством. Барселона, вдохновлявшая эту экспансию, постепенно уступила первое место Валенсии, силы которой при Альфонсе Великодушном (1455 год) довели завоевание Неаполитанского королевства до конца. Впрочем, активность Валенсии угасла так же быстро, как и началась, поскольку арагонская корона вскоре перешла в руки Кастилии. В эпоху Итальянских войн на Тирренском море произошли большие перемены: кастильские солдаты и чиновники заменили арагонцев как в Неаполе, так и на Сицилии⁶¹. Отныне благодаря наличию испанских галер и терсий^*GR на Тирренском море ощущалось тяжкое присутствие морской, военной и континентальной державы, но это не сказывалось на торговле: при Карле V, несмотря на старинные коммерческие привилегии, каталонские ткани все в меньших и меньших объемах вывозятся на Сардинию и на Сицилию. Император, как и в других случаях, не особенно чуткий к интересам собственного Иберийского полуострова, позволяет генуэзским купцам сбывать свои сукна на этих рынках. Итак, реванш, возвращение Генуи?

Но дело обстоит вовсе не так просто. К 1550 году часть функций, выполняемых Генуей на Тирренском море и в других местах, переходит к рагузанцам. Грузовые суда последних обеспечивают перевозку сицилийской соли и зерна, а также путешествия на дальние расстояния, в Испанию, на Атлантику и в Левант. Тирренское море стало бы чисто рагузским водоемом, если бы не присутствие марсельцев (сначала едва заметное, оно ощущается все сильнее с начала 70-х годов XVI века) и не начавшийся несколько позже подъем Ливорно, питаемого и подстегиваемого одновременно Пизой и Флоренцией… На нем сказалась расчетливая политика Козимо Медичи, очень скоро проявившего интерес к генуэзской Корсике⁶². Наконец, через широкий морской проход между Сицилией и Сардинией без конца просачиваются вездесущие берберские корсары; в конце сезона навигации они часто беспокоят северные окраины — берега Савоны, Генуи, Ниццы и даже Прованса. Заградительные меры, принимаемые тосканцами на острове Эльба, в Порто Феррайо, скорее дают возможность оповещать о пиратах, чем останавливать их.

Итак, Тирренский бассейн с его сложной и разнородной структурой слишком втянут в общую жизнь моря, чтобы иметь свои резкие отличия, однако он является в известной степени самодостаточным благодаря разнообразию своих ресурсов, которые обеспечивают его почти полностью. Его земли слишком перенаселены или заняты пастбищами, поэтому хлеб, которым питаются его города, привозят из Сицилии, и примерно до 1550 года — из Прованса, по крайней мере с территории Прованса, куда он доставляется из Бургундии и из более отдаленных краев. Соль везут из Трапани, сыр с Сардинии, vino greco о latino^*GS из Неаполя, солонину с Корсики, шелк из Сицилии или Калабрии, фрукты, миндаль, орехи, а также бочки с анчоусами или тунцом из Прованса, железо с острова Эльба; деньги, капиталы из Флоренции или из Генуи. Все остальное поступает извне: кожа, пряности, красильное дерево, шерсть, и даже соль из Ибисы…

Из этих двух сливающихся и дополняющих друг друга каналов общения, из которых один пролегает в отдалении, снаружи, а другой поблизости, именно внутренний канал является более насыщенным. Этим объясняется зашедшее довольно далеко смешение народов, цивилизаций, языков и искусств. Этим объясняется резкое преобладание мелких судов в здешних относительно спокойных, укрытых от ветров водах. За один год, с июня 1609-го по июнь 1610-го только в ливорнском порту побывало более 2500 лодок или небольших судов⁶³. Огромная цифра! Лишь на лодке можно добраться по Тибру до Рима и до его порта Рипа Гранде⁶⁴ и доставить туда мебель и гардероб епископа, переезжающего в римскую Курию, или бочки с греческим вином, которое какое-нибудь духовное лицо озаботилось в свое время выписать из королевства Неаполитанского. Все статистические данные, как относящиеся к порту Ливорно и очень богатые за интересующий нас период, так и почерпнутые в архивах Чивитавеккьи, Генуи или, наконец, Марселя, свидетельствуют о необыкновенном значении перевозок на малые расстояния: при доставке леса — от мыса Корсо до Ливорно или до Генуи; при доставке железа — из Рио на острове Эльба до того же тосканского порта… Любой груз оказывается на борту этих маленьких судов: барок, саэтт, laudi, liuti, тартан, фрегатов, полакр…⁶⁵. В таможенных регистрах Генуи суда, встающие у причала, заносятся в две графы — venuta magna^*GT и venuta parva^*GU в зависимости от того, превышает ли их вместимость 150 кантаров (т. е. около 30 тонн); так вот, в год Генуэзский порт принимал несколько десятков «больших» кораблей и одну-две тысячи «малых»: в 1586 году 47 больших против 2283 малых; в 1587-м⁶⁶40 против 1921, в 1605-м⁶⁷ 107 против 1787… (Эти цифры ниже реальных, потому что они учитывают только суда, уплачивающие проездную пошлину, к числу которых не относятся многочисленные перевозчики зерна, растительного масла и соли.)

Несомненно, каботаж, обслуживающий большие торговые потоки, является обычным делом, непременным для всех малых морей. Но здесь, на Тирренском море, он достигает необычайных размеров. Вкупе с необычайным количеством документальных свидетельств это позволяет нам убедиться в том, что в других случаях мы можем только предполагать, а именно в том, что маленькие грузовые парусники играли важнейшую роль в экономическом обмене. Нередко приезжающий в Ливорно хозяин корсиканской лодки, груженной несколькими бочками солонины и сырами⁶⁸, сам отправляется на городские улицы для распродажи своего товара, несмотря на протесты местных лавочников.

Однако эти скромные плавательные средства не могли удовлетворить всех потребностей. Если Карфаген, принятый в лоно «Сицилийского моря», если Марсель, затерянный на далекой окраине Тирренского моря, если, гораздо позднее, Генуя могли играть в нем столь важную роль, то только потому, как замечает Видаль де ла Блаш⁶⁹, что им удавалось справиться с трудной задачей плавания на запад, подчиняющегося восточным ветрам, опасному levante^*GV и мистралю. Для этого не годились обычные лодки. В эпоху мидийских войн Карфаген, как и Марсель, использовали для таких плаваний, по-видимому, более тяжелые суда, чем их противники. Отсюда успех их военных флотов. Много веков спустя Генуя лучше, чем другие, сумела подготовиться к дальним плаваниям благодаря техническим нововведениям и широкому использованию латинского паруса. Она воспользовалась всем этим настолько успешно, что с конца XIII века ее корабли оставляли за собой Гибралтарский пролив и доходили до Фландрии⁷⁰.

Впрочем, генуэзцы не оставили заботу и попечение о крупнотоннажных судах. В XV веке на протяженных маршрутах от Хиоса или Перы до Фландрии они располагают навами^*GW, или нефами, водоизмещением до 1000 т и более. «Как жаль, что ты не видел корабль «Форнара», — пишет в начале 1447 года один капитан своему флорентийскому приятелю, — tu avresti avuto piacere maximo a vedere questa nave ehe ti parebbe in magnificenza»^71*GX. Судов большего тоннажа тогда не существовало. Прибытие к порту Байи в день Святого Мартина в 1495 году двух больших «генуэзских нав», которые «встали на рейде и бросили якорь, не заходя в названный порт», могло бы, по словам Коммина, переломить ситуацию в пользу французов, «ибо двух этих кораблей на тот момент было достаточно, дабы защитить город Неаполь; это два больших и прекрасных судна грузоподъемностью одно 3000 ботт, а второе 2500 ботг, и первое называется «Галлиена», а второе «Эспинола»…»⁷² Но ни то, ни другое не стали переходить от Байи к расположенному рядом большому городу.

Эти подробности гораздо теснее связаны с нашим предметом и с нашей действительной задачей, чем может показаться. Ведь когда речь идет о жизни какого-то морского региона, разве не технические детали: типы используемых парусов, весел, рулей, профиль корпуса, тоннаж судов — дают перевес той или иной стороне? ^*

Адриатика

Адриатика⁷³

Адриатика — это, быть может, самая характерная из областей Средиземноморья. Ее изучение в отдельности и в сравнении с другими затрагивает все проблемы, связанные с изучением Средиземного моря в целом.

Вытянутое скорее в длину, чем в ширину, Адриатическое море является путем сообщения между Севером и Югом. На севере его низкие берега на протяжении от Пезаро и Римини до Триестинского залива служат барьером между средиземноморскими водами и Паданской равниной. На западе оно также ограничено берегами Италии, довольно низкими и заболоченными, хотя неподалеку от них простираются Апеннинские горы, выдвигающие к морю с подветренной стороны ряд холмистых возвышенностей, одна из которых, довольно обособленная, гора Монте Гаргано, знаменита своими дубовыми лесами. На востоке море сковано цепочкой гористых далматинских островов, которые прямо дублируют скудный высокогорный рельеф Балканского континента — нескончаемую белую стену динарийских Альп, окаймляющую огромное карстовое плато, лежащее позади далматинского побережья. Наконец, с южной стороны Адриатическое море соединяется с Ионическим посредством канала Отранто, расположенного между одноименным выступом в Италии и мысом Лингветтой в Албании. Ширина этого узкого канала, согласно указаниям морских карт, составляет всего 72 км. Начиная с III века до н. э. его переплывают при хорошем ветре еще лембы^*GY, идущие на всех парусах⁷⁴. В XVI веке с таким же успехом его пересекают фрегаты, везущие новости из Корфу или Кефалонии на неаполитанские берега и обратно по приказу вице-короля Неаполя. В испанских записках этого времени сказано, что dende Cabo de Otranto se veen las luces de la Velona^*GZ75. Пассажир самолета, летящего в Афины, может сегодня одновременно обозревать албанский берег, Корфу, Отранто и залив Таранто — все это видно сверху как на ладони.

Это сужение на юге характерно для данного бассейна: оно придает ему целостность. Обладание здешним тесным проходом развнозначно обладанию Адриатикой. Но проблема состоит в том, чтобы знать, откуда можно контролировать вход в море, какая точка над ним господствует. Наверняка ключевые позиции сосредоточены не в действующих портах Апулии: Бриндизи, Отранто, Бари, где Венеция безуспешно пыталась закрепиться дважды, в 1495 и 1528 годах, и где она мечтает обосноваться снова в 1580 году, исходя из своих экономических итересов⁷⁶. Турки тоже на какое-то время завладели Отранто, разграбив его в 1480 году — событие, потрясшее христианскую Италию. Но выход из Адриатики невозможно контролировать с итальянской стороны. Полуостров здесь «более чем наполовину погружен в море»; ключ к Адриатике лежит на противоположном, балканском, берегу, как мимоходом замечает Сен-Гуар, посол Христианнейшего короля в Мадриде, в своем письме Карлу IX от 17 декабря 1572 года: «Если верно, что султан сооружает порт в устье Которского залива, чтобы легче овладеть названным Каттаро^*HA, то я считаю его хозяином Адриатического моря, который может высадиться в Италии, а также окружить ее с моря и на суше»⁷⁷.

12. Остров Корфу, расположенный напротив Отранто, контролирует вход в Адриатику. Отмечены места крупных морских сражений: Ла Превеза, 1538 год; Лепанто, 1571 год.

Схема составлена Ж. Бертеном.

На самом деле ключ к Адриатике находится южнее, точнее говоря, на Корфу. Венеция владеет этим островом с 1386 года. Именно здесь под покровом восточного берега, скудного, но гористого и поэтому удобного для защиты, сосредоточены все навигационные маршруты⁷⁸. Войти в Адриатическое море или выйти из него чаще всего означает проплыть мимо Корфу. Этот остров, как наставляет один из документов Сената (17 марта 1500 г.), является «сердцем» всего Венецианского государства, «жизненно важным как для навигации, так и во всех других отношениях»⁷⁹. Поэтому Синьория посвящает ему все свои заботы⁸⁰. Она не жалеет усилий для его укрепления, тратя на это такие суммы, как говорится в одном документе 1553 года⁸¹, che chi potesse veder i conti si stupiria^*HB. Фрэн-Канэ, будучи здесь проездом в 1572 году, поражается видом расположенной над небольшим греческим городком, столицей острова, огромной крепости, выстрелы из семисот орудий которой, как говорят, достигают албанских берегов. Однако его удивляет, что годом ранее 500 турецких всадников осмелились грабить остров под самыми стенами этой крепости⁸². Но удивление пропадает, если продолжить чтение того же документа 1553 года, донесение «баила»^*HC, с отчетом о выполнении его обязанностей в Корфу: все эти расходы, говорит он, окажутся бесполезными, если не завершить перевооружение старинной крепости, чтобы приспособить ее к новым способам ведения войны и осады. Работа была начата, но почти не сдвинулась с места. И хотя на нее было издержано 200 тысяч дукатов, результатов не видно. Скоро ли она будет закончена? Судя по донесению 1576 года⁸³, не очень, потому что в нем снова содержится жалоба на недостатки крепости: противник, «не вынимая меча из ножен», может устанавливать свои пушки у самого подножия конрэскарпа! Из-под пера всех венецианских чиновников второй половины столетия выходят подобные жалобы: внушительные оборонные сооружения Синьории устарели, они не могут помешать корсарским рейдам. Поскольку в горах нельзя укрыться из-за недостатка воды, злополучные жители Корфу должны поневоле, с опасностью для жизни прятаться в крепости и в ее рвах. Турки, таким образом, рассеиваются по пустынной местности, заходя в брошенные деревни. В результате на Корфу, где до войны 1537 года насчитывалось 1400 жителей, в 1588-м числится не более 19 тысяч⁸⁴. Правда, Венеция в видах защиты острова больше всего рассчитывает на свои галеры с позолоченными носами, которые несут службу в Архипелаге и в «заливе».

В самом деле, благодаря Корфу и своему флоту Венеция удерживает за собой вход в Адриатику. Это равносильно господству на Адриатике в целом. Ведь на другом конце моря, на севере, сам великий город занимает вторую ключевую позицию в точке пересечения морских и наземных путей, которые, преодолевая Альпы, соединяют Центральную Европу с Адриатикой и Левантом. Миссия Венеции заключается в поддержании этой связи.

Таким образом, Адриатика является ее морем, ее «заливом», как Венеция ее называет. При желании она может здесь захватить любой корабль, она проводит здесь свою политику, тонкую или бесцеремонную, смотря по обстоятельствам. Триест мешает Венеции, она разрушает в 1578 году его солеварни⁸⁵. Венеции мешает Рагуза, тогда она шлет свои галеры в воды старой Рагузы для перехвата кораблей, снабжающих соперницу зерном; в 1571 году она натравливает на нее своих союзников по Священной лиге; в 1602 году поддерживает мятежных подданных Рагузы на знаменитом своими рыбными ловлями острове Лагоста⁸⁶; в 1629 году она все еще перехватывает корабли своих противников⁸⁷. Когда Венеции мешает Анкона, она пытается навязать ей таможенную войну⁸⁸. Если Венеции мешает Феррара, то она пытается завладеть этим крупным портом; если мешают турки, Венеция не колеблясь наносит им удары при каждом удобном случае, когда это можно сделать без особого риска⁸⁹.

Золотое правило, il ben noto principio^*HD, как его формулируют Cinque Savii alia Mercanzia^*HE, недвусмысленно гласит: ogni merce che entra nell’Adriatico о esce dall’Adriatico deve toccar Venezia, всякий товар, попадающий в Адриатику, должен пройти через руки Венеции⁹⁰, в соответствии с типично городской политикой насильственного сосредоточения торговых путей⁹¹. Только Синьория в случае необходимости, которая наступает очень редко, разрешает делать исключения из этого правила⁹². Для нее это способ управлять потоком товаров сообразно тому, что она считает выгодным для себя; защищать доходы своей казны, свой рынок, свои пути сообщения, своих ремесленников и свое море-плавание. Каждый шаг, даже предупредительный, такой как захват одной или двух триестинских барок, груженных железом⁹³, вписывается в совокупность хорошо продуманных мер. В 1518 году, чтобы обеспечить свою монополию, Венеция обязала грузоперевозчиков, отправляющихся с острова Кандия, из Неаполя ди Романия^*HF, с острова Корфу и из Далмации, перед выходом из порта оставлять залог, гарантирующий провоз их товаров через Венецию. На бумаге все выглядит наилучшим образом. Но в этом постановлении оказалась пропущена Истрия. Этого промаха было достаточно для беспошлинного провоза низкокачественных тканей — rasse, sarze, grisi^*HG, производимых в Истрии и Далмации, которые пользовались широким спросом на ярмарке в Реканати⁹⁴. Это наводит нас на мысль, что в этой игре в полицейских и воров участвуют ловкие мошенники и обманщики, действующие как на суше, так и на море, и что между Венецией и Феррарой циркулируют потоки контрабанды, которым невозможно поставить заслон. Более слабые соседи Венеции, вынужденные ей подчиниться, при первом случае обходят ее запреты.

Что касается сильных соседей, то они возвышают свой голос в защиту совершенно других принципов. Испанцы ведут со Светлейшей Республикой споры за первенство, постоянно вступают с ней в распри из-за захвата судов. «Вот уже много лет венецианская Синьория, не имея на то никаких оснований, объявляет залив своим, — пишет Франсиско де Вера, посол Филиппа II в Венеции, — как будто Господь не создал эту часть моря и все остальное на потребу всем»⁹⁵. Венецианцы упорно возражают, что они заплатили за обладание этим заливом не золотом, а своей кровью, «многократно здесь пролитой».

Совершенно очевидно, что Синьория не могла помешать могущественным соседям открывать окна и двери на Адриатику и пользоваться ими. Турки занимают Валону (1559 г.), испанцы — Неаполь; папа подчиняет себе Анкону и угрожает Ферраре (1598 г.) и Урбино (1631 г.); австрийский дом закрепляется в Триесте. С 1570 года Максимилиан II ведет речь об истребовании у Венеции negotium liberae navigationis^*HH96 И далеко не новые притязания сформулировал в свое время еще Святой Престол. В грозовые месяцы, предшествовавшие Аньяделло, а именно в феврале 1509 года, Юлий II предложил венецианцам снять с них отлучение при условии, чтобы они разрешили подданным Церкви свободно плавать по Адриатическому морю⁹⁷. В дальнейшем такие требования беспрестанно повторялись.

Наконец, есть еще рагузанцы с их грузовым флотом. Упрямая республика Святого Власия, находящаяся под покровительством папы и являющаяся одновременно вассалом султана, пользуется своим двойственным положением. Эта нейтральная позиция очень выгодна: рагузские корабли почти всегда безбоязненно бороздят неприветливые средиземноморские воды… Анкона и Рагуза сегодня, Триест в далеком будущем — это противники, которыми не следует пренебрегать. Двое первых в начале века сумели воспользоваться трудностями, переживаемыми Венецией во время кризиса торгоа\и перцем и пряностями, но Венеция преодолела этот кризис. С другой стороны, конкуренты связаны с ней страхованием морских путешествий, взаимными платежами, грузовыми перевозками. Они часто служат ей и не могут создавать для нее помех, разве что на небольших участках от одного берега Адриатики до другого. Это второстепенные маршруты, по которым железо из Триеста доставляют на продажу в Италию, сукна с запада, шерсть и вино из Апулии перевозятся в Далмацию без захода в Венецию. Венецианские власти пытаются наказывать подданных Синьории, которые принимают участие в сделках этого черного рынка. Но поскольку эти угрозы и взыскания постоянно повторяются, надо полагать, что они малоэффективны и не продиктованы жизненной необходимостью⁹⁸.

В конце концов речь идет всего лишь о повседневном и простом поддержании порядка. Разумеется, Венеция надзирает не только за контрабандистами и конкурентами, но и за корсарами, которых привлекает изобилие товаров, перевозимых по Адриатике: зерно, крепкие вина, оливковое масло из Апулии и Романьи, мясо, сыры из Далмации, не говоря уже о судах дальнего плавания, обслуживающих богатейшие экспортные и импортные потоки Синьории. Против корсаров венецианцы были вынуждены вести повсеместную войну, беспрерывно возобновляющуюся; изгнанные из одного места пираты с неумолимым постоянством появляются чуть поодаль. XV век знавал последние лучшие годы каталонского корсарства, базировавшегося на Сицилии. Борясь с ним, венецианцы вооружали в случае необходимости два или три крупных торговых судна, которые могли задержать, или по крайней мере, объединить противника. По прошествии времени эти набеги, нейтрализуемые с помощью больших судов, выглядят скорее внушительными, чем опасными".

В XVI веке усиливается активность турецких пиратов¹⁰⁰; они проникают в Адриатическое море через албанские порты Стаполу, Валону, Дураццо. С появлением берберов эта опасность усиливается¹⁰¹, особенно когда далеко в море проникают турецкие армады, которым предшествуют и за которыми следуют пиратские корабли… Однако не следует слишком сгущать краски. В целом до последней четверти XVI века турки или берберы не заходят глубоко внутрь залива»¹⁰²; только с 1580 года на Адриатике, как и повсюду, все меняется. Об этом свидетельствует венецианское донесение 1583 года: с некоторого времени, особенно после того, как берега Апулии ощетинились сторожевыми башнями, начиненными пушками и прикрывающими одновременно побережье и суда, которые могут укрыться под защитой их артиллерии, с этого момента корсары перенесли свои нападения на север и наводнили залив. Устраиваемые ими здесь частые и кратковременные набеги позволяют им обманывать бдительность галер¹⁰³.

Эти неприятности постепенно заслоняются другой, более серьезной. Она обнаруживается с середины века¹⁰⁴: это непрекращающиеся пиратские нападения ускоков из Сеньи и Фьюме. Эти города — рассадники славянских и албанских авантюристов находятся в двух шагах от Венеции и от средоточия ее торговых путей. Верно, что этих легких на подъем противников совсем немного, около 1000 человек, говорит проведитор Бембо в 1598 году¹⁰⁵: четыре сотни находятся на жалованьи у императора, а 600 sono li venturieri che altro non fano che corseggiare et del bottino vivono^*HI. Горстка людей, однако находящаяся под покровительством у императора и постоянно пополняющаяся за счет преследуемых законом беглецов с Балкан, per lо ріu del paese turco^*HJ. С другой стороны, что можно поделать с их миниатюрными быстроходными лодками, идущими на веслах и такими легкими, что они используют самые мелководные заливы на островах, где галеры не могут их преследовать без риска сесть на мель? Вот когда воры могут действовать почти безнаказанно, не опасаясь стражей порядка. Как сказал один венецианский сенатор, легче ловить руками птиц, чем гоняться за ускоками на галерах¹⁰⁶. Бывает, что галеры попадают в засаду (до 600 человек), и тогда уже не спастись: так произошло 17 мая 1587 года в устье Наренты¹⁰⁷. Если судно садится на мель, оно становится добычей ускоков.

Воодушевленные успехом, эти diavoli^*HK, эти грабители, эти persone… uniti per rubbare^*HL, как говорят венецианцы, не щадят более никого. Все становится их добычей. Даже турки угрожают им великой расправой. Даже рагузанцы в один прекрасный день отправляются против них в поход. Венеция дает волю своему гневу, осаждает Фьюме или Сенью^*HM и по такому случаю предает огню все, вплоть до «мельничных колес», «вешает предводителей». Но всего этого недостаточно, чтобы искоренить зло. Вдохновляет подобные авантюры не Сенья и не Фьюме (последний только пытался одно время организовать торговлю продуктами пиратства, но без особого успеха), а Триест, где все продается и перепродается: турецкие рабы, которых покупает для своих галер великий герцог Тосканский, прекрасная золотая парча и камлоты, награбленные у венецианцев — этот противник им подстать. За Триестом стоят эрцгерцоги, венские Габсбурги и, косвенным образом, Габсбурги испанские. Напрасно купцы из Италии и Венеции пытаются закрепиться в Крайне и Хорватии, в Штирии. Ширятся ряды деревенских торговцев, бродячих разносчиков, все более и более подчиняющих себе торговый оборот на материке, устанавливающих связи с пиратством и с внешней торговлей. Вот от этого многоликого противника Венеция должна защищать свои привилегии. На этом пути ее ждут и неудачи, и компромиссы, и неожиданности.

Масса подобных наблюдений, из которых можно было бы легко составить книгу об Адриатике, свидетельствует о единстве «залива», формирующемся под итальянским влиянием, единстве скорее культурном и экономическом, нежели политическом. «Залив», без сомнения, принадлежит венецианцам, но еще в большей степени в XVI веке он является областью триумфального распространения итальянского духа. Это не значит, что Далмация стала итальянской в том смысле, в каком это понимали еще недавно пропагандисты расовой экспансии. Вся прибрежная кайма Retroterra^*HN населена сегодня славянами¹⁰⁸. Несмотря на некоторые внешние отличия, так же было и в XVI веке. В Рагузе того времени итальянский образ жизни был вопросом удобства: итальянский язык является языком торговли по всему Средиземноморью, но принадлежность ко всему итальянскому — это также вопрос моды и предмет снобизма: мало того что сыновья из знатных семейств отправляются учиться в Падую, что секретари Республики являются столь же хорошими итальянистами, как и латинистами (документы в архивах Рагузы почти всегда составлены на итальянском языке), но представители правящих фамилий, заправляющих делами и политикой, без стеснения изобретают для себя итальянские генеалогии. И это при том, что сии гордые gentes^*HO происходят от какого-нибудь славянского горца, что итальянизированные имена выдают их славянские корни, что выходцы гор беспрестанно пополняют число прибрежных жителей, что славянский язык является обиходным языком, на котором общаются женщины и народ и, в конце концов, даже элита, потому что в протоколах города Рагузы можно прочитать неоднократно повторяющийся формальный приказ употреблять на заседании ректоров только итальянский язык. Если такой приказ был нужен…

Из этих уточнений со всей определенностью явствует, что Адриатика XVI века была увлечена утонченной цивилизацией соседнего полуострова, что она жила в его орбите. Рагуза — город итальянского искусства: Микелоццо работал во дворце ректоров, но из городов altra sponda^*HP это наименее затронутый влиянием Венеции, поскольку он был зависим от нее лишь короткое время. В многочисленных документах, происходящих из Зары, из Спалато^*HQ, с острова Керсо^*HR и из других мест, при необходимости можно найти имена школьных учителей, священников, нотариусов, деловых людей, даже евреев, прибывших с полуострова и являвшихся носителями и проводниками итальянской цивилизации, укореняющейся здесь¹⁰⁹.

Но Адриатика принадлежит не только Италии. Будучи вытянутым не только с севера на юг, но и с запада на юго-восток, море служит дорогой в Левант, изобилующей старинными маршрутами и торговыми связями, и открыто также, как мы увидим, для проникновения восточных болезней и эпидемий. Адриатическая цивилизация многослойна, в нее внедряется восточная культура, и в ней продолжается византийская. Все, таким образом, способствует своеобразию этой пограничной зоны. Ее католицизм является воинствующей религией, сталкивающейся с православным миром, угрожающим с высоты соседних гор, и с безмерной турецкой опасностью. Если Далмация, несмотря на все ее перевоплощения, остается верной Венеции, как в свое время заметил Даманский, то это потому, что, помимо венецианской Синьории, она сохраняет верность Риму, Католической церкви. Даже такой город, как Рагуза, столь чуткий к своей выгоде, окруженный со всех сторон и турецким, и православным миром, в общем живущий среди еретиков и неверных, проявляет поразительное католическое рвение. Рассмотреть ее религиозные устои было бы столь же любопытно, как и ее экономические структуры, впрочем, к самым высоким духовным порывам здесь примешивается — а почему бы и нет? — практический расчет. Преданность Риму защищает Рагузу от внешней угрозы; в этом можно убедиться на примере тяжелейшего кризиса 1571 года. А когда расцвет Возрождения, пришедшего сюда поздно, как в Венецию и Болонью, сменяется в начале XVII века великим экономическим спадом, выходцам из Рагузы уготованы блестящие духовные карьеры, которые приводят бывших купцов и банкиров в качестве князей и служителей Церкви во все уголки христианского мира, в том числе и во Францию.

Географические, политические, экономические, культурные, религиозные факторы — все способствует складыванию однородного адриатического мира. Границы этого мира повторяют контуры моря: в толще балканского континента они доходят до того места, где пролегает основной водораздел между латинским и греческим христианством. С другой стороны, на западе, они образуют тонкую разграничительную линию по всему Апеннинскому полуострову, с севера на юг. Обычно обращают внимание на очевидное различие между Северной Италией и Италией полуостровной. Но и менее явное противостояние Италии тирренской и Италии левантинской по линии восток — запад столь же существенно. Оно играло в истории роль некоей скрытой пружины. Длительное время восточная часть полуострова превосходила и опережала западную в своем развитии. Но именно в лоне западных городов, Флоренции и Рима, зародился Ренессанс. Этот порыв передался Ферраре, Болонье, Парме и Венеции только на исходе XVI века. Такие же маятниковые колебания наблюдаются и в экономической сфере: упадку Венеции сопутствует триумф Генуи; позднее Ливорно выходит на первое место среди городов полуострова. Восток, запад; Адриатика, Тирренское море: каждая из двух половинок полуострова, как бы раскачивая коромысло огромных весов, по очереди становится ареной, на которой решаются судьбы Италии и всего Средиземноморья.

На восток и на запад от Сицилии

Малые моря являются самыми оживленными участками водной стихии, по волнам которых беспрестанно снуют небольшие суда и лодки. Здесь происходят основные экономические и исторические события. Но наряду с ними немаловажное место в общей структуре Средиземноморья занимают благодаря своему безлюдью обширные пространства моря.

В XVI веке Внутреннее море, столь небольшое по меркам наших сегодняшних скоростей, включало в себя немало опасных и запретных участков, мертвых зон, которые отделяли друг от друга целые миры. Самой крупной из этих враждебных зон было Ионическое море. Вместе с пустынной областью на юге Ливии, продолжением которой оно является, оно образует территорию, как раз и отделяющую Восток от Запада, безлюдную в обеих своих частях, на суше и на море¹¹⁰.

За «Сицилийскими воротами» начинается другой обширный участок моря, который простирается от берегов Сицилии или Сардинии до Балеарских островов, Испании и Магриба. Это море (назовем его Сардинским), с его негостеприимными берегами и мощными порывами норд-веста и леванта, не сулит мореплавателю ничего хорошего… При движении вдоль параллелей все трудности плавания сливаются, сходятся воедино.

Разумеется, очень скоро мореплаватели преодолели эти препятствия и соединили Запад с Востоком. На севере они двигались с востока на запад и обратно вдоль балканских берегов, затем мимо Неаполя, с тем чтобы пересечь в дальнейшем Мессинский пролив, который был для них предпочтительнее Сицилийского прохода, менее надежного. Этот важнейший торговый маршрут был путем христиан. Менее удобный и менее оживленный исламский путь пересекает Сицилийский проход по диагонали. Это обычный маршрут турецких флотилий, шедший от побережья Албании до Валоны, от Валоны к берегам Неаполя и Сицилии, наконец, от Сицилии до Бизерты, иногда до Алжира. По этому пути следовало гораздо меньшее количество судов.

На юге препятствия обходили, двигаясь вдоль африканского берега, где навигация была довольно интенсивной, судя по донесениям христианских корсаров¹¹¹. Курсируя в открытом море, они должны были появляться неожиданно у берега и заставать врасплох суда, идущие из Египта, Триполи, Джербы и иногда из Алжира. В начале XVI века венецианские галеры еще охотились за судами у берберских берегов и настигали их по пути из Сицилии. В конце столетия англичане и голландцы, в свою очередь, ходили вдоль берега Северной Африки, от Гибралтара до Сицилийского прохода, которые они тоже пересекали поперек, чтобы достигнуть берегов Сицилии, а затем Греции, имея пунктом назначения Кандию, Архипелаг или Сирию. Так они поступали, без сомнения, почти всегда, чтобы уклониться от испанцев, контролировавших Мессинский пролив.

Все эти маршруты обходят, избегают Ионическое и Сардинское моря. Благодаря им осуществлялась важнейшая связь между восточной и западной частями Средиземноморья, или, если угодно, между Востоком и Западом; роль этих путей в большой истории трудно переоценить. Но наряду с ними следует иметь ввиду контакты, осуществлявшиеся на суше, по дорогам, пересекающим Италию. Апеннинский полуостров является как бы плотиной, разделяющей две половины моря. Анкона и Феррара соединяются с Флоренцией, Ливорно и Генуей. Венеция экспортирует товары через Геную и Тирренское море… К товарам, провозимым через Мессинский пролив и Сицилийский проход, добавляются те, которые доставляются от одного берега Италии к другому караванами мулов. Разумеется, по грузообороту и стоимости товаров эти вспомогательные торговые пути не выглядели бы в наших глазах очень значительными, даже если бы мы и располагали статистическими сведениями о них. Но, по меркам своего века, они играли существенную роль. Они формировали целостность средиземноморского пространства, которое является предметом этой книги. Однако существовала ли эта целостность?

Два мира Средиземноморья

Полагать, что препятствия, громоздящиеся на границе между двумя средиземноморскими бассейнами, решительным образом отделяют их друг от друга, означало бы не то что допустить неточность, но впасть в чрезмерный географический детерминизм. Справедливо, что неудобства материковых и морских путей сообщения постоянно препятствовали значительным миграциям населения из одного морского бассейна в другой. В книге генерала Брэмона, напоминающего своим пылом Эмиля-Феликса Готье, обращается внимание на то, что арабское завоевание, продолжавшееся с VII по XI век, нисколько не изменило Северную Африку в демографическом отношении; что завоеватели были немногочисленны и потому легко поглощены местным населением. По сути дела, речь идет о переносе тезиса Ганса Дельбрюка относительно германских нашествий V века. Но это не имеет значения! Нас в данном случае интересуют естественные препятствия, воздвигнутые природой на пути человека с запада на восток или с востока на запад как по воде, так и по суше. На пути этого движения находится как бы мелкое ячеистое сито, замедляющее его.

Несомненно, что в XVI веке были левантинцы, живущие на западном побережье, греки в Ливорно, киприоты на Балеарских островах и в Кадисе, рагузанцы во всех сколько-нибудь важных портах, левантинцы и азиаты в Алжире: оба Барбароссы и алжирские янычары являются выходцами с Эгейского моря и из Малой Азии¹¹². И, наоборот, сохранились следы латинской колонизации на востоке, и легион ренегатов занимается, по существу, новой колонизацией турецкого мира еще более успешно, чем торговые конторы. Но эти контакты не приобретают существенной важности. Несмотря на наличие торгового и культурного обмена, оба бассейна сохраняют свою самостоятельность и свой собственный круг общения. Настоящий сплав разных групп населения осуществляется внутри каждого из них, невзирая на любые — культурные, расовые или религиозные — преграды.

Зато все попытки навести мосты между двумя крайними точками Средиземноморья остаются рискованной затеей. По крайней мере, вероятность их успеха сомнительна.

Примеры? Финикийцы в свое время осели в Карфагене и отсюда проникали на запад, триумфально преодолевая на своих больших судах далекие расстояния средиземноморского «Дикого Запада». Равным образом древние греки обосновались в Марселе, который тоже служил им отправной точкой для дальнейшей колонизации. Византийцы тоже на какое-то время подчинили себе Сицилию и Италию, Северную Африку и Бетику. Так и арабы в VIII и IX веках завладели Северной Африкой, Испанией и Сицилией… Но все эти великие завоевания не имели будущего или сопровождались разрывом между наступающим войском и метрополией… Такова судьба Марселя, Карфагена и даже мусульманской Испании, которая в X и XI веках была полностью зависимой в культурном отношении от Востока, откуда она получала поэтов, врачей, учителей и философов, чародеев и даже танцовщиц в красных юбках. Затем произошел разрыв, и, слившись с африканскими берберами, здешние арабы зажили западной жизнью. Жители Магриба, которые позднее отправлялись на Восток, чтобы совершить паломничество или с познавательными целями, к своему удивлению, чувствуют себя там «почти как в другом мире». «На Востоке нет ислама», — пишет один из них¹¹³. Эта история повторяется на исходе XVI века, когда турецкие наместники в Африке фактически освобождаются от отгоманской опеки.

В восточной части моря подобные же события повторены как бы в симметричном отражении историей крестовых походов и латинских государств. Нужно ли продолжать?

Урок турецкой и испанской империй

Каждое море стремится жить собственной жизнью, организовать движение своих парусных судов в замкнутой и обособленной системе: таким образом, речь идет о двух крупных морских комплексах — западном и восточном. Между ними существуют связи и контакты, но, несмотря на наличие родства, союзных отношений и взаимной зависимости, они имеют тенденцию внутренней закрытости.

В политическом отношении этот факт применительно к XVI веку вырисовывается, пожалуй, даже чересчур ярко. Какую прекрасную геополитическую карту западного бассейна в период с середины XV до середины XVI века можно было бы начертить, стрелками указывая прежние и новые направления экспансии испанского империализма, позиции, на которых он закрепился и которые использовал для захвата западной части моря! Ведь она была им захвачена. Начиная с 1559 года, благодаря разоружению французского флота и ослаблению политических

13. Барселонский порт

14. Пролив Босфор

связей между христианнейшим королем Франции и султаном, западная часть Средиземного моря, бесспорно, стала принадлежать испанцам. Мусульмане сохранили за собой только один берег, и не самый лучший, североафриканский. И то он удерживался только благодаря корсарам, но их владения, ограниченные оборонительной линией испанских гарнизонов, подвергались постоянной опасности снаружи и изнутри. В 1535 году Карл V с успехом осадил Тунис; в 1541 году он едва не захватил Алжир, но эту неудачу можно было исправить. В бумагах Consejo de Guerra^*HS в Мадриде всегда хранился наготове проект нападения на город реисов^*HT, который в один прекрасный день можно было бы привести в исполнение. Он едва не был воплощен в эпоху Дона Хуана Австрийского и в 1601 году, во время стремительной вылазки Джован Андреа Дориа.

Ионическое или «Критское» море является, по аналогии, морем Оттоманской империи. Овладев берегами восточного бассейна после захвата Сирии (1516 год) и Египта (1517 год), турки ощутили необходимость стать хозяевами положения и на море, создав мощный военный флот.

И в первом, и во втором случае каждая из двух империй была в некотором смысле обязана своим появлением и развитием наличию двух половин Средиземноморья. Цинкайзен отметил этот факт в отношении Турции. Но не будет ли справедливо сказать то же и об Испании¹¹⁴? Две части Средиземноморья являются в XVI веке двумя сферами политики с противоположным знаком. Стоит ли после этого удивляться, что великие столкновения на море в эпоху Фердинанда Католика, Карла V, Сулеймана и Филиппа II упорно повторяются на стыке этих двух морей, на их условной границе? Триполи (1511, 1551 годы), Джерба (1510, 1520, 1560 годы), Тунис (1536, 1573, 1574 годы), Бизерта (1573, 1574 годы), Мальта (1565 год), Лепанто (1571 год), Модон (1572 год), Корон (1534 год), Ла Превеза (1538 год)…

Политика лишь отражает скрытую реальность. Две части Средиземноморья, в которых распоряжаются непримиримые противники, отличаются друг от друга в природном, экономическом, культурном отношении; каждая из них является отдельной исторической областью. С точки зрения физической географии климат на востоке более континентальный, более резко меняющийся, чреватый более сильными засухами, чем на западе, и более сильной жарой, поэтому здешние земли еще более лишены растительности, если это возможно, еще более неплодородны и «обожжены», как сказал бы Теофиль Готье. Зато моря здесь более благосклонны к человеку. Кто расскажет о движущей роли Эгейского моря в установлении здешних связей? Следует подчеркнуть легкость мореплавания в восточной части Средиземноморья, тем более что этот факт, похоже, мало известен. Вот важный документ 1559 года, касающийся данного вопроса. Один из советников выражает пожелание, чтобы Синьория Святого Марка снарядила на Кипре, как и на других венецианских городах, некоторое число галер; их можно было бы затем переправить без труда на остров Кандию, поскольку переход можно осуществить задолго до дня Святого Григория (12 марта), обычной даты выхода сторожевых кораблей из Александрии и с острова Родос. В самом деле, прибавляет он, 1і boni tempi usano in quelle parti рій a bon hora ehe in queste, благоприятная для плавания погода наступает там раньше, чем у нас¹¹⁵. Не в этом ли кроется источник того запаса времени, которым всегда располагал, по-видимому, турецкий флот? Быстроту его выдвижения следует отнести на счет раннего прекращения штормов на Эгейском море. Это серьезное преимущество в эпоху, когда смена времен года определяла собой ход войны.

По ту сторону политики

Экономические и культурные различия между двумя частями Средиземноморья в XVI веке лишь обостряются, в то время как они меняются ролями. Начиная с XIII века Восток беспрерывно теряет одно за другим свои преимущества в сфере материальной цивилизации и техники, крупной промышленности, в банковском деле, в накоплении серебра и золота. XVI столетие довершает его поражение беспрецедентной экономической драмой, которая разыгрывается из-за того, что торговые пути Атлантики покончили со старинной привилегией Леванта быть единственной сокровищницей богатств, поступающих из «Индий». После этого с каждым днем растет пропасть между уровнем жизни на Западе, изменяющимся благодаря техническому и промышленному прогрессу, и на Востоке с его дешевизной, при которой поступающие с Запада деньги автоматически вырастают в цене и приобретают более высокую покупательную способность.

Но это различие уровней воссоздает некоторое экономическое единство двух бассейнов, необходимость которого преодолевает все преграды, включая политические, и которое достигается всевозможными средствами, включая пиратство. Сила тока определяется разностью потенциалов: чем выше их расхождение, тем выше потребность в связывающих их потоках. Востоку нужно воспользоваться преимуществами Запада, получить в них любой ценой свою долю: он жаждет приобретения драгоценных металлов Запада, т. е. американского серебра; это заставляет страны восточного Средиземноморья перенимать европейские технические достижения. В свою очередь, растущая западная промышленность должна куда-то вывозить излишек своей продукции. К этим важным вопросам мы еще вернемся в нашей книге. Ведь именно эти глубинные потребности, нарушавшие и восстанавливавшие равновесие, эти вынужденные перемены приводили в движение все рычаги средиземноморской жизни и управляли ими на расстоянии¹¹⁶.

2. Побережье континентов

Средиземноморье всегда считалось второй родиной мореплавателей. Об этом говорилось много раз. Как будто бы наличия кромки берега уже было достаточно для того, чтобы заселить его, и заселить моряками! На самом деле Средиземное море не знает такого изобилия потомственных мореходов, как северные и атлантические моря. Здесь они рождаются только в некоторых областях и в незначительном количестве.

Народы моря

Причина, очевидно, в том, что море неспособно прокормить больше людей. Средиземноморские волны не более щедры, чем берега. Столь знаменитые frutti di mare^*HU присутствуют здесь в ограниченном количестве¹¹⁷, рыбы вылавливается немного, за исключением редких местностей, таких как лагуны Комаккьо, берега Туниса или Андалусии (где ловят тунца¹¹⁸)… В глубоком Средиземном море, образовавшемся при обрушении земной коры, недостает полузатопленных мелей, прибрежных платформ, которые вплоть до глубины 200 м кишат подводной фауной. Почти повсюду узкий скалистый или песчаный скат служит переходом от берега к большим глубинам. Жизненные ресурсы вод Средиземного моря, имеющего чересчур древнее геологическое происхождение, по словам океанографов, исчерпаны в биологическом отношении¹¹⁹. Большие экспедиции, в которых участвует множество лодок, устраиваются только для сбора кораллов, который не имеет отношения к рыболовству в полном смысле слова… Их невозможно сравнить с массовыми выходами в море на Севере, близ Ньюфаундленда и Исландии, или с ловлей сельди у берегов Северного моря. В феврале 1605 года ввиду недостатка рыбы генуэзская Синьория пытается ограничить ее потребление во время великого поста¹²⁰.

Нехватка съестного объясняет недостаток рыбаков, а следовательно, и моряков, который всегда был досадной помехой серьезным планам средиземноморских властителей. Между грезами политиков и реальностью всегда стояла эта преграда: нехватка людей, способных строить и снаряжать корабли, управлять флотилиями. Вот с чем сопряжены были трудности развития Ливорно: нужно было затратить целую жизнь, жизнь Козимо Медичи, чтобы наполнить новый город столь необходимыми ему мореходами, которых набирали по всему Средиземноморью. Точно так же потребовалось стечение благоприятных обстоятельств, чтобы турки могли построить свой флот или чтобы сформировался корсарский центр в Алжире. Снаряжение галер для всех эскадр, ведших военные действия в Средиземном море, заключалось прежде всего в наборе людей. Если бы не было рабов, военнопленных и каторжников, которых забирают из тюрем, чтобы приковать к веслам, откуда было бы взять столько гребцов? С середины XVI века в источниках встречаются жалобы на недостаток добровольных гребцов, buonavoglia: времена уже не столь суровы, чтобы люди сами продавали себя, как когда-то, заключает венецианский адмирал Кристофоро да Каналь в 1541 году¹²¹. Венеция даже была вынуждена учредить систему ополчения, обязательной в полном смысле слова службы на галерах Кандии, а также, начиная с 1542–1545 годов, набирать команды из condannati^*HV для галер этого же острова. И недостаток ощущался не только в гребцах. Кризис не пощадил и экипажей. Современные документы отмечают их неумелость и плохую организацию их набора в Венеции: если бы позаботиться о том-то или предусмотреть то-то, если бы платили лучше, моряки из венецианских владений не отправлялись бы служить на чужих кораблях, на турецких и даже западных эскадрах. Это, может быть, и верно. Но еще вернее, что для экипажей всех судов Средиземноморья людей все равно бы не хватило; и хотя они естественным образом переходят туда, где жизнь представляется им более легкой, но в XVI веке нет ни одной страны, которая могла бы похвастаться их избытком.

Вот почему с конца столетия средиземноморские города и государства нанимают или пытаются нанять моряков на Севере. В 1561 году некий шотландский католик прибыл со своей галерой на службу в Испанию¹²². Судя по одному документу, Филипп II и его советники даже после разгрома Непобедимой Армады были озабочены набором моряков в Англии¹²³. Отличительной чертой политики Фердинанда Медичи в Ливорно было обращение не только к морякам Средиземноморья, но и рекрутирование их в Северной Европе¹²⁴. Алжирцы также следовали этому правилу с конца XVI века¹²⁵.

Средиземное море заимствует на Севере, лучше оснащенном, чем оно, не только кадры, но и новые технические приемы. Например, новый корабль «кокку», Kogge, плотно сбитое грузовое судно, поначалу имевшее одну мачту с одним квадратным парусом и способное противостоять зимнему ненастью. Первыми продемонстрировали средиземноморцам ее качество баскские пираты из Байонны¹²⁶. Она стала распространенным круглым судном одновременно на Балтике и в Средиземном море в XIV и в XV веках. Напротив, прибытие в Данциг^*HW корабля «Пьер де ля Рошель» примерно 150 лет спустя познакомило его удивленных жителей с новым типом судна, караккой, бесспорно, рожденной на юге и являющейся усовершенсгвованной коккой, оснащенной дополнительной мачтой и парусами — как того требуют средиземноморские традиции, — а также сочетающей квадратные и латинские паруса. Назовем его южным судном, но порождением океанского Юга, поскольку его тип разработали, по всей видимости, бискайцы, после чего, приблизительно к 1485 году, оно стало обычным для Атлантического океана и Средиземного моря торговым судном¹²⁷.

Итак, океанские мореплаватели занимаются техническими усовершенствованиями, производят революцию в морском деле. Один из сторонников превосходства северян утверждает даже, что Средиземное море, будучи морем внутренним, не произвело на свет ни одного тина судна, значение которого выходило бы за местные рамки¹²⁸. Тем не менее именно жители Средиземноморья установили некогда пути прямого регулярного плавания из Внутреннего моря в Атлантику. Они были учителями ее моряков в XIV веке, но впоследствии постепенно уступили свои позиции. Сначала это произошло на атлантическом отрезке пути: достаточно вспомнить о той роли, которую играли с XV века и даже раньше бискайцы со своими balaneros, бретонцы, и фламандские гукары, обеспечивавшие после 1550 года сообщение между Испанией и Нидерландами. Затем на протяжении всего маршрута с конца XV века до 1535 года происходит массовый наплыв англичан в Средиземное море, которые после некоторого перерыва добиваются окончательного главенства на этом маршруте, опережая голландские конвои на добрых 15 лет. Отныне был предрешен окончательный проигрыш средиземноморцев в борьбе с моряками Севера и Атлантики за мировое господство, начатой в конце XV века.

Слабое развитие прибрежных районов

Если в Средиземноморье мало моряков, то мало и отрезков побережья, на которых они воспитывались поколение за поколением, создавая своей активной деятельностью иллюзорный образ Средиземного моря, прохладные воды которого бороздят толпы мореплавателей. Это в сущности, далматинский берег, острова и побережье Греции, сирийское побережье (но в XVI веке оно пришло в такой упадок, что им можно пренебречь: в корреспонденции венецианских баилов в Константинополе между 1550–1560 годами упоминается всего один корабль из Бейрута); берега Сицилии (особенно западные); часть неаполитанского побережья, оконечность мыса Корсо, наконец, почти соседствующие берега Генуэзской Ривьеры, Прованса, Каталонии, Валенсии и Андалусии… В общем, это лишь малая часть береговой линии Внутреннего моря. Но сколько из этих отрезков побережья так же густо населены, как Генуэзская Ривьера, ощетинившаяся колокольными шпилями¹²⁹?

Зачастую вся жизнь на большом участке побережья сосредоточивается в нескольких второстепенных портах, далеко отстоящих друг от друга. Расположенный перед Рагузой остров Меццо¹³⁰, узкий и ничем не прикрытый, поставляет городу большую часть капитанов его барж. Перасто¹³¹ на исходе столетия насчитывает всего 4000 мужчин da fatti (т. е. способных носить оружие), зато 50 больших и малых судов. Освобожденные от уплаты всех налогов, перастанцы должны только нести стражу вдоль Которского залива, вход в который они охраняют по поручению Венеции: благодаря им colfo е sicurissimo de mala gente^*HX. Вообразим, какую бурную и самостоятельную деятельность вели маленькие порты королевства Неаполитанского, такие известные, как Салерно¹³² или Амальфи¹³³, или такие, как находящиеся на побережье Калабрии Сан Маффео дель Чиленто¹³⁴, Амантея¹³⁵, Виестрис¹³⁶ или Пескичи¹³⁷. Последнее местечко, центр интенсивного кораблестроения, согласно документам неаполитанской Sommaria, никогда не оставалось без дела, тем более что его заказчиками были судостроители из Рагузы: на его верфях закладывали крупные корабли, например в июле 1572 года судно водоизмещением 6000 сальм, т. е. 750 тонн¹³⁸.

Независимо от степени своей населенности, эти приморские районы тяготеют прежде всего к северным частям полуостровов Средиземноморья; они в основном прилегают к горам, поросшим лесом. Средиземноморские хребты вследствие сухости климата были всегда обделены лесами, отчего страд ало и судостроение. Разве можно было иметь в XIII и в XIV веках флот, который еще Ибн Халдун находил вполне дееспособным, в отсутствие леса, который рос около Беджайи как редкое исключение? Не затормозило ли развитие мореплавания на сирийском берегу уменьшение лесных запасов Ливана? В Алжир со стороны должны были приезжать не только моряки, нужно было также привозить и материал для строительства судов, несмотря на использование лесов, росших за горой Шершель; весла сюда доставляли из Марселя.

Мы можем установить происхождение строительного леса во всех процветающих морских регионах как по документам (в том числе по счетам арсеналов, если они сохранились, как в Ливорно и в Венеции), так и по сохранившимся косвенным сведениям или трактатам, посвященным морскому делу. Рагуза, специализирующаяся, как и Португалия, на строительстве морских судов, получает лес из дубовых рощ горы Гаргано (ее называют также Сайт-Анджело). Как раз на этом, замечает один трактат 1607 года¹³⁹, основывается их превосходство над португальцами, у которых были бы самые лучшие в мире галионы, если бы они располагали своей горой Сайт-Анджело. Турецкие карамузалисы производятся из больших платанов, высококачественная древесина которых очень хорошо переносит контакт с водой¹⁴⁰. Чтобы продлить срок службы галер, при их изготовлении используются разные сорта дерева, в зависимости от тех частей судна, для которых оно предназначено: дуб, сосна, лиственница, вяз, ель, бук, орех¹⁴¹… Лучшие весла делали из древесины, доставлявшейся в Нарбонну по реке Од и ее каналам¹⁴². Можно было бы обратиться к путевым записям некоего рагузанца, объехавшего Южную Италию с апреля по август 1601 года¹⁴³ в поисках лесной делянки для ремонта корабля; или к документам по концессии на вырубку леса в Тоскане, выданной испанцам, а затем отобранной у них¹⁴⁴; а также к закупкам леса Генуей в той же Тоскане¹⁴⁵ или Барселоной в Неаполе¹⁴⁶, хотя Барселона чаще всего довольствовалась дубовой и сосновой древесиной, происходившей из каталонских Пиренеев и весьма ценившейся при строительстве галер¹⁴⁷. Можно также разыскать контракты, подобные тому, которые подписал с Sommaria^*HY Пьер Луис Суммонте, fornitore delle galere regie^*HZ (строящихся в Неаполе), — согласно этому контракту он обязуется отправить в Неаполь лес из Калабрии, который будет вырублен в местностях Нертикаро, Урсомарсо, Альтомонте, Сандонато, Поликастрелло¹⁴⁸…

Для нас важнее, разумеется, целое, чем исключения. Как можно понять на основании испанских или венецианских документов, общим явлением стала нехватка леса, истощение лесных ресурсов на западе и в центре Средиземноморья, особенно на Сицилии и в Неаполе (именно там, где разворачивался один из крупнейших судостроительных проектов Филиппа И). Особенно остро ощущался недостаток дуба, из которого изготавливается корпус судов. С конца XV века он становится редкостью. И Венеция принимает ряд драконовских мер для того, чтобы предупредить уничтожение остатков своих рощ¹⁴⁹. В течение следующего столетия подобные проблемы для Синьории все возрастают. В Италии, однако, остаются еще богатые лесные запасы, вырубка которых производится в больших масштабах на протяжении всего XVI века. Можно с уверенностью утверждать, что истощение лесных ресурсов идет вперед быстрыми шагами: гора Сант-Анджело, например, считается драгоценным исключением. У турок дело обстоит несколько лучше; они располагают густыми лесами на Черном море и в Никомедийском заливе (у города Измит)¹⁵⁰ на Мраморном море, почти рядом с Константинопольским арсеналом. После Лепанто Венеция прилагает всяческие усилия, чтобы убедить других членов Лиги казнить всех турецких пленных, сколько-нибудь понимающих в морском деле, невзирая на их принадлежность к высшему кругу. Ибо, как утверждают венецианцы, туркам, у которых нет недостатка ни в деньгах, ни в материалах, будет легко снова построить корабли, если они смогут rihaver li homini ^151*IA. Невосполнимым резервом для них являются только кадры.

Средиземноморские мореплаватели постепенно привыкают находить в дальних краях то, чего нет в их собственных лесах. В XVI веке с севера прибывают в Севилью целые корабли, груженные корабельным брусом и досками. Для строительства Непобедимой Армады Филипп И попытался закупить лес в Польше, по крайней мере приказано было пометить деревья, предназначавшиеся для вырубки и перевозки. Венеция даже отказалась от запрета, который некогда распространялся на всех ее подданных: покупать за рубежом не только лес, но и корпуса судов, которые затем оснащались такелажем на верфях города, и более того, приобретать целиком готовые корабли. Так, между 1590 и 1616 годами 11 судов прибыли сюда из Голландии, 7 — с острова Патмос, 4 — с Черного моря, 1 — из Константинополя, 1 — из Страны Басков и 1 — из Гибралтарского пролива¹⁵². Нет никакого сомнения, что этим сырьевым кризисом в значительной степени объясняется техническая и экономическая эволюция морского дела на Средиземном море¹⁵³. Она не прошла мимо уменьшения тоннажа судов, удорожания их конструкции, обеспечивавших успех конкурентам с севера. Но здесь сыграли свою роль и другие факторы, такие как движение цен и повышение стоимости рабочей силы, ведь не все зависит только от наличия сырьевых ресурсов¹⁵⁴.

Впрочем, если поначалу мореплавание всегда развивалось в непосредственной близости от гористых берегов, то это было вызвано не только потребностью в их лесных запасах, но и защитой, которую многочисленные бухты¹⁵⁵ на северном берегу Средиземного моря обеспечивают от безжалостного северного ветра, заклятого врага средиземноморских мореходов. «Ставь паруса, когда поднимается ветер с юга или стихает ветер с севера», — говорили на Эгейском море¹⁵⁶. В то же время для эмигрантов с гор естественным является движение к морю, и притягивающая к себе водная равнина часто оказывается кратчайшим, иногда единственным путем от одной точки берега к другой¹⁵⁷. Таким образом устанавливается связь между жизнью на море и горным хозяйством. Они переплетаются и дополняют друг друга¹⁵⁸. Отсюда это удивительное смешение пахотных земель, садов, огородов, рыбных и морских промыслов. На далматинском острове Млете, как и на соседних островах Далмации, по наблюдениям одного путешественника, и сегодня в трудовой деятельности жителей объединяются земледелие и рыболовство¹⁵⁹. То же самое на острове Пантеллерия, где рыболовство, виноградарство, огородничество сочетаются с разведением великолепной породы мулов… Эта мудрая житейская формула соответствует старинным заповедям Средиземноморья, учившим совмещать скудные ресурсы суши со скудными запасами моря. Нарушение этой заповеди почти всегда приводит сегодня к драмам: греческие рыбаки из области Пелион, «в большей или меньшей степени живущие только за счет морского промысла, вынуждены забросить свои сады и жилища и перевезти свои семьи ближе к порту». Но, оторвавшись от своего прежнего привычного и уравновешенного образа жизни, они пополняют ряды морских браконьеров, которые ловят рыбу только с помощью динамита, несмотря на запреты властей¹⁶⁰. Само по себе море недостаточно богато, чтобы прокормить живущего на нем человека.

Впрочем, и горы с их скудной почвой тоже — отсюда та роль, которую играли старинные сельские местечки в экономическом развитии лежащего рядом побережья. Плывя по волнам Каталонии, замечаешь возвышающиеся над водой белые деревенские дома, видные издалека за окружающими их деревьями: именно их хозяева поддерживают в порядке множество устроенных здесь террас и воплощают в жизнь свои садоводческие шедевры. Часто под этими горными поселками находятся рыбацкие деревни, построенные наполовину на сваях: Аринис де Мар под Аринис де Монт, Кальдетес под Ливанерес, Кабрера под Кабрилами¹⁶¹. Подобная же картина наблюдается на Генуэзской Ривьере, где старинные горные поселки так часто располагают собственной пристанью для рыбной ловли, своим scala^*IB на берегу моря¹⁶²; по всей Италии и в других местах можно насчитать сотни примеров таких объединений, между этажами которых то и дело снуют ослики с поклажей. Приморские поселки, имеющие более позднее происхождение, являются зачастую порождением сухопутных, с которыми они остаются тесно связанными. Причина и смысл их существования кроются в экономике прибрежных массивов, в крайне неприхотливом образе жизни последних, который даже после объединения двух поселков не отличается изобилием.

Еще недавно (1938 год) вполне привычно было наблюдать на берегу моря, довольно богатого рыбой, в Розасе или в Сан-Фелиу-де-Ги-шольс в Каталонии, какими маленькими порциями еда продавалась на рынке: пучок овощей, четвертинка курицы¹⁶³… В 1543 году жители Кассиса, моряки и при случае пираты, жаловались на бедность, которая заставляет их «плавать по морю и ловить рыбу, подвергаясь большой опасности и с риском для жизни»¹⁶⁴. Так вследствие истощения материковых земель, почти всегда лежащих в гористой местности, появились сотни поселков на Средиземноморском побережье.

Метрополии

Но приморские поселки, являющиеся как бы ячейками одной сети, сами по себе не в состоянии вдохнуть жизнь в прилегающие участки моря: для этого требуется незаменимое участие большого города, поставляющего полотно для парусов, реи, снасти, такелаж, смолу и финансовые средства; города с его торговыми лавками, нанимателями кораблей, страховыми компаниями и прочими многочисленными возможностями поддержки, которыми располагает городская среда. Развитие морской отрасли на каталонском берегу трудно было бы себе представить без Барселоны, без участия ее ремесленников, еврейских купцов и даже солдат, ищущих заработка, и квартала Санта-Мария дель Мар с его безграничными ресурсами. Для ее подъема требовалось наличие тесных связей с большим городом, проникнутым экспансионистскими устремлениями. Первые шаги морского дела на Каталонской Ривьере стали исторически ощутимыми с XI века. Но его развитие началось только двумя столетиями спустя одновременно с подъемом Барселоны. С этого времени и на протяжении почти трехсот лет вереницы суденышек, выходящих из маленьких портов Каталонской Ривьеры, непрестанно курсировали между ней и барселонским «пляжем», возле которого бросали якорь также парусники с Балеарских островов, всегдашние соседи-соперники из Валенсии, бискайские китобои и его завсегдатаи — марсельские и итальянские корабли. Да, но, когда Барселона после длительной борьбы с Иоанном Арагонским утратила независимость, когда она лишилась своих свобод и, что не менее важно, когда 20 лет спустя, в 1492 году, был закрыт ее еврейский квартал, ее juderia, наконец, когда ее финансовые воротилы постепенно отказались от рискованных сделок, предпочтя им более надежные доходы, поступающие от Taula de Cambi^*IC165, или скуку пригородных земель, тогда одновременно начался упадок большого торгового города и связанной с ним нерасторжимыми узами Каталонской Ривьеры. Он достиг такой степени, что каталонский рынок почти исчез с горизонта средиземноморской торговли, и побережье графства подверглось опустошению со стороны не встречавших почти никакого сопротивления французских корсаров, в ходе войн между Валуа и Габсбургами, а позднее со стороны не менее опасных алжирских корсаров, которые чувствовали себя как дома в заброшенном устье Эбро.

Ту роль, которую Барселона приняла на себя на каталонском берегу, Марсель, Генуя или Рагуза играли для окружавших их маленьких портов. Случалось даже, что метрополия находилась вдали от подчиненного ей побережья¹⁶⁶: таковы были взаимоотношения Венеции с портами Истрии, далматинского берега или далеких греческих островов. Подобную же роль играл Марсель, который собирал вокруг себя на самой оживленной в мире Провансальской Ривьере, которая полностью была в его распоряжении, значительную часть моряков с мыса Корсо. Сходным образом и генуэзцы используют рагузанские корабли…

Притягательные силы этих центров становятся понятнее, если учесть, что средиземноморские представители племени мореходов, как и другие, не склонны сидеть на одном месте, всегда готовы к переездам и к переменам. Это положение справедливо для всех времен и народов. В 1461 году венецианский Сенат высказывает беспокойство по поводу недостатка в экипажах и шиурмах^*ID, в связи с чем сообщается: моряки «перебираются в Пизу… где им лучше платят… с пользой для других и с ущербом для нас». Многие из этих моряков пускаются в бега из-за своих долгов или из-за высоких штрафов, к которым присуждает их Совет Пяти или Signor de nocte^*IE, читай: ночная стража Венеции¹⁶⁷. Благодаря судебным прениям до нас дошли счета корабля «Санта-Мария де Богонья», который в 1626 году совершил путешествие но Атлантике, сделал остановку в Кадисе и зашел в Лиссабон и на остров Сан-Томе, прежде чем прибыть на остров Санто-Доминго^*IF с грузом черных рабов¹⁶⁸. Это плавание не имеет прямого отношения к Внутреннему морю, но среди marineros и grumetes^*IG, находящихся на борту, встречаются греки, один тулонец, выходцы с Липарских островов, с Сицилии, с острова Майорки, из Генуи и Савоны… Какое пестрое сборище! В мае 1532 года в Гааге тоже высказываются жалобы, что «моряки всегда норовят сменить место службы», они покидают Голландию и Зеландию и уезжают в Любек¹⁶⁹… В 1604 году группа венецианских моряков, будучи «не в состоянии более выносить службу на кораблях Синьории из-за чрезвычайно низкого жалованья», переходит во Флоренцию и, вне всякого сомнения, в Ливорно¹⁷⁰. Это повседневные, обыденные факты. При благоприятном стечении обстоятельств число их множится, и подобные перемены места службы отмечаются в больших масштабах.

Подъемы и спады в жизни моря

Эти без конца повторяющиеся миграции завершают картину жизни отдельных областей моря, в целом довольно простую. Процветание, закат, возрождение, оживление этих областей подчиняются велениям целого, с которым они неразрывно связаны.

Обратимся еще раз к примеру Каталонии: важнейший толчок, побудивший к началу ее развития, пришел извне. Мореплавание Каталонии пробудилось к жизни в XI веке, за 200 лет до начала славной эпохи Педро Великого, Пер ло Гран^*IH, благодаря знаниям и выучке, полученным от эмигрантов из Италии, генуэзцев и пизанцев. Но то, что приносит с собой большая история, большая история и забирает раньше или позже. Экономический спад в Каталонии, заметный уже в XV веке, становится явным в XVI. И ее мореходческая активность сводится в это время к плаваниям барок до Марселя и Балеарских островов. Лишь изредка тот или иной корабль добирается до Сардинии, Неаполя¹⁷¹, Сицилии или до военных городков в Африке. В самом конце XVI века частично возобновилось сообщение между Барселоной и Александрией Египетской. Но до тех пор каталонская равнина находилась в таком оцепенении, что когда Филипп II на Большом Совете 1562 года решил приступить к созданию крупного военного флота, он был вынужден разместить заказы для него в Италии. А чтобы возродить судостроение в Барселоне, он приглашает специалистов из Генуи, с верфей Сан Пьер д’Арены¹⁷².

Эти периоды неожиданного спада, столь часто повторяющиеся в Средиземноморье, где так много морских народов сменили друг друга, означают главным образом вот что: малолюдные приморские местности не могут длительное время переживать то, что мы называем периодами расцвета, вследствие истощения трудовых и других ресурсов. Жизнь на море в большой мере является жизнью бедняков, которых богатство и сопровождающая его праздность, как правило, губят: в 1583 один проведитор венецианского флота говорит, что моряк похож на рыбу: на суше он быстро портится¹⁷³…

И когда появляются признаки истощения, оно часто используется и усугубляется конкурентами. Наличие в барселонском порту в начале XIV века бискайских баланерос является ранним предвестником этого истощения и этой конкуренции. Подобное же наблюдалось в истории Генуи, когда в XVI веке резко увеличилось число грузовых кораблей и моряков из Рагузы, стекающихся на службу Dominante^*II. Но это редкостное везение, в свою очередь, истощило чрезмерно расточаемые силы маленького рагузанского мирка, расположившегося на отрезке побережья длиной всего несколько километров и на небольших островах. Достаточно было произойти нескольким катастрофам между 1590–1600 годами, чтобы положить конец столь бурному недавно процветанию…

Это не означает, что в периоды спада деятельность, связанная с морем, вовсе прекращается в этих еще недавно столь благоприятных для нее районах. Она теплится в самых простых и почти неискоренимых формах повседневной жизни. Так, в XVI веке замирает жизнь на берегах Сирии и Каталонии, и одновременно стихает активность «флотилий» Сицилии, Неаполя, Андалусии, Валенсии и Майорки. Что касается регионов этой второй группы, то ясно прослеживается связь между их упадком и деструктивным влиянием берберских корсаров. Однако их жизнь продолжается, как частично продолжается и относительно активное каботажное плавание у их берегов, хотя привычные для нас источники об этом ничего не сообщают. Не случайно в Аликанте, Альмерии, старинном морском центре, в Пальма-де-Майорке в конце столетия появились быстроходные фрегаты-каперы, которые позволили христианам взять реванш за прежние поражения.

О неприметном течении этой жизни нам говорят только отдельные факты, бегло зафиксированные на полях истории. Мы уже упоминали о сборщиках кораллов из Трапани, которые отваживаются добираться до рифов близ африканского берега, несмотря на опасность со стороны берберских корсаров. Документы французского консульства в Тунисе, основанного 1574 году, пестрят упоминаниями о сицилийских барках, а также о небольших неаполитанских лодках¹⁷⁴. В то же время любопытно отметить отсутствие ловцов кораллов из Неаполя, в частности из Toppe Дель Греко, на рифах Сардинии, куда они обычно плавали в XV веке. Кроется ли какая-то важная причина за их отсутствием? Возможно, и нет, поскольку неаполитанские лодки в изобилии водятся и в Риме, и в Чивитавеккье, и в Ливорно, и в Генуе.

Такое же полчище баланселл, барок, бригантин, спешащих к берегам Северной Африки, наблюдается у южного побережья Иберийского полуострова. Один документ 1567 года свидетельствует о прибытии в Алжир группы валенсийских моряков, которые приехали сюда торговать именно потому, что им нечем заняться¹⁷⁵. На исходе столетия другие валенсийцы посвящают себя более рискованному промыслу, устраивая побеги пленных из алжирских острогов. Иные из их отчетов не уступают лучшим повестям Сервантеса¹⁷⁶.

В общем, видимое угасание мореходной отрасли означает лишь смену ее жизненного ритма. Периодически совершается переход от каботажного плавания к плаваниям на далекие расстояния или, если угодно, от жизни вне истории к жизни в истории, Но возврат к прежнему бесцветному существованию делает мореплавание почти незаметным для нашего наблюдения и недоступным для нашей любознательности. Этот процесс выглядит как закономерность циклического развития жизни моря и связанных с ним людей.

3. Острова

Острова Средиземноморья более многочисленны, и, главное, их роль не столь второстепенна, как обычно полагают. Некоторые из них, самые большие, — это континенты в миниатюре: Сардиния, Корсика, Сицилия, Кипр, Кандия, Родос… Другие, менее крупные, вместе со своими соседями образуют архипелаги, группы островов. Роль островов, больших или малых, заключается в том, что они позволяют делать остановки на морских маршрутах, а также в относительном спокойствии окружающих их вод, наиболее благоприятных для навигации между островами или между берегами островов и континентом. Таковы острова Эгейского архипелага, разбросанные по всему пространству восточной части моря, так что ее даже называют Архипелагом¹⁷⁸; группа островов средней части моря между Сицилией и Африкой; ионические и далматинские острова на севере, которые по очереди обеспечивают прикрытие судов, плывущих вдоль побережья Балкан под флагом Святого Марка на корме. Но эти острова делятся как бы на две эскадры: первая находится в Ионическом море и включает в себя Дзанте, Кефалонию, Санта-Маура и Корфу^*IJ; вторая, в Адриатике, растянулась от далматинских островов, теснящихся за Меледой^*IK и Лагостой^*IL на юге, до островов Кварнер, Велья^*IM и Керсо^*IN у берегов Истрии на севере. Между ионической и далматинской эскадрами существует довольно большой разрыв, преодолевая который кораблям приходится миновать негостеприимный берег Албании и небольшую территорию Рагузы. Но цепь этих перевалочных пунктов, следующих один за другим, открывает Венеции дорогу на Крит, а от Крита оживленный торговый путь ведет на Кипр и в Сирию. Эти острова, как неподвижные живые корабли, расставлены вдоль оси влияния Венеции.

Не менее важную роль играет группа островов, находящихся на западе. Это острова Стромболи, Подветренные острова^*IO, Липарские острова; далее на север — Тосканский архипелаг, где в середине XVI в. Козимо Медичи построил крепость Порто Феррайо на острове Эльба; у берегов Прованса — Йерские острова, Золотые острова; западнее — затерянные в морских просторах Балеарский архипелаг, Мальорка, Менорка, Ивиса — соляной остров — и неприступные скалы острова Форментера. Эти клочки суши всегда имели рещающее значение: они господствуют над целым участком моря.

Речь шла о больших и очень больших островах. Перечислять остальные, маленькие и крошечные (впрочем некоторые из них знамениты, такие как островок Алжир, острова Венеции, Неаполя или Марселя), было бы напрасной тратой времени. В самом деле, трудно отыскать отрезок берега, который не рассыпал бы рядом с собой острова, островки и скалистые утесы¹⁷⁹. Когда в корреспонденции вице-королей Сицилии идет речь о том, чтобы очистить ее берега от корсаров, ожидающих своего часа или пополняющих запасы питьевой воды, употребляется выражение limpiar las islas^*IP, т. е. проверить места стоянки вблизи от нескольких десятков островков, которые идеально подходили для устройства засады.

Изолированные миры?

Эти острова всевозможных форм и размеров, большие и маленькие, отличаются соответствующей социальной средой, характер которой зависит от внешних условий, делающих острова развитыми или отсталыми в контексте истории моря в целом; условий, которые часто не оставляют выбора между двумя прямо противоположными полюсами — консерватизмом или новаторством.

Сардиния являет собой рядовой пример: несмотря на свои размеры, остров никогда не был на первых ролях, что бы там ни говорили географы Средневековья или сардинские хронисты всех времен. Играть важную роль ей мешает само положение острова, затерянного в море, удаленность от плодотворных контактов, связывающих, например, Сицилию с Италией и с Африкой. Гористый, поделенный на множество плохо сообщающихся частей, обреченный влачить свои дни в бедности¹⁸⁰, остров варится в основном в своем соку, как особый континент со своим языком¹⁸¹, своими нравами, своей архаичной экономикой, своей всеобъемлющей пастушеской жизнью — во многих областях она еще осталась такой, какой ее застали когда-то римляне. Об этом консерватизме островов — Сардинии и других, — об их удивительной способности столетиями сохранять старинные формы цивилизации или совокупность своего фольклора говорилось так часто, что нет смысла далее распространяться на эту тему¹⁸².

Но в то же время бывает так, что вопреки этой предопределенности, благодаря неожиданной удаче или смене хозяина жизнь поворачивается к островитянам новой гранью, перед ними открываются возможности новой цивилизации: новые обычаи, новая мода, даже новый язык, который они могут аккуратно перенять и хранить в целости в течение веков, оставаясь, таким образом, живыми свидетелями давно забытых переворотов. Так что понятие «изоляция» относительно. Конечно, острова благодаря морю недоступны для внешних влияний и отделены от окружающего мира в несравненно большей степени, чем любое другое место, — в том случае, если они действительно лежат в стороне от морских путей. Но когда остров становится их средоточием, когда он по той или иной причине (часто посторонней или не особенно основательной) оказывается их важным связующим звеном, то о разрыве с внешним миром приходится забыть, напротив, его взаимодействие с этим миром оказывается более активным, чем взаимодействие некоторых горных местностей, доступ к которым закрыт каким-нибудь непроходимым ущельем.

Вернемся к примеру Сардинии, находившейся в Средние века в сфере влияния Пизы, а затем Генуи, пристальное внимание которых привлекали ее золотые рудники. В XIV и XV веках остров мимоходом был затронут каталонской экспансией: в местечке Альгеро, расположенном на западном берегу, до сих пор говорят по-каталански, и интерес знатоков вызывает его любопытная испано-готическая архитектура. В XVI веке и, без сомнения, еще ранее остров стал первым в Средиземноморье экспортером сыров¹⁸³. Таким образом, через посредство города Кальяри установились связи с потребителями на западе, причем сардинские сыры «кавалло» или «сальсо» вывозились целыми барками или галионами в близлежащую Италию, Ливорно, Геную, Неаполь, и даже в Марсель, несмотря на присутствие здесь конкурирующих сыров из Милана или Оверни; сардинский сыр вывозился также и в Барселону. Существовал и другой способ включиться в средиземноморскую жизнь, которым Сардиния обязана беспрерывно повторявшимся на протяжении XVI века набегам берберских пиратов. Эти набеги не всегда были удачными: иногда они заканчивались захватом корсаров, что, впрочем, случалось довольно редко. Чаще в плен к берберам попадали сарды, рыбаки или жители побережья, которые ежегодно пополняли ряды злосчастных рабов или богатых ренегатов Алжира.

Итак, Сардиния, которая изображается иногда герметически замкнутой в четырех стенах, распахива\а свои окна наружу, так что через них можно иной раз обозревать события общей истории моря, используя остров как наблюдательный пункт. Один историк, П. Амат ди Сан Филиппо, разыскал данные о ценах на рабов-мусульман в Кальяри XVI века¹⁸⁴. О чем они говорят? Снижение цен после 1580 года связано, естественно, со значительным увеличением количества рабов на рынке Кальяри.

До 1580 года на острове продавались только немногочисленные берберы, выброшенные на берег кораблекрушением или попавшие во время набега в руки островитян¹⁸⁵. Происхождение рабов, выставленных на торги после 1585 года, иное: их привозят корабли христианских корсаров, особенно легкие фрегаты из Альмерии и Аликанте, которым было удобно заходить в Кальяри. Так Сардиния была по-своему затронута этим возрождением активного христианского корсарства, которое было своего рода ответом на нападения берберов и развивалось особенно на Балеарских островах, на юге Испании, в Неаполе и на Сицилии. Без сомнения, можно заметить, что здесь речь идет о Кальяри, а не о Сардинии в целом; что Кальяри — особенный город, обращенный к морю, отвернувшийся от других частей острова… И да, и нет: Кальяри все же сардинский город, связанный с соседней равниной, с горами и со всей Сардинией.

Неуверенность в завтрашнем дне

На всех островах есть подобные города, чуткие к разноголосым призывам моря и одновременно (вероятно, вследствие того, что через них происходит ввоз и вывоз товаров) обращенные внутрь, куда не сразу проникает взгляд историка, погруженного в тексты большой истории; причудливая и беспокойная жизнь этих островов, их замкнутый биологический цикл давно описаны натуралистами¹⁸⁶. Нет острова, который не располагал бы, помимо своих этнических достопримечательностей, диковинками растительного и животного мира, которыми в один прекрасный день он сможет поделиться с другими. В своем сочинении, посвященном острову Кипр, которое появилось в 1580 году, преподобный отец Этьен¹⁸⁷ (по его словам, выходец из королевского дома Лузиньянов) описывает «особенные травы» и «ароматы» острова, белый апиуму разновидность сельдерея, который едят «отваренным в сахаре», олданум_у из которого приготовляют ликер того же названия; так называемое «кипрское дерево», похожее на гранат и цветущее гроздьями, подобно винограду; из отвара его листьев получают оранжевую краску, которой дворяне красят хвосты своим лошадям, «как это у них принято». Подивимся еще тому, что зернышки хлопка в смеси с рубленой соломой идут на корм скоту. Среди занимательных животных — «дикие быки, ослы и свиньи», а также птицы «живущие в виноградниках» (овсянки), которых тысячами ввозят в Венецию или в Рим, сохраняя их в бочонках с уксусом…

Но наличие столь редкостных ресурсов еще не означает изобилия. Ни один остров не может быть уверен в своем будущем. Большой трудностью для каждого из них, которую им редко удается преодолеть, является задача жить собственными запасами, плодами своей почвы, своих садов, своих стад, а в случае необходимости черпать ресурсы извне. Все острова, за малым исключением (в частности, за исключением Сицилии), живут на грани голодания. Больше других близки к этой грани левантийские острова Венеции: Корфу¹⁸⁸ и Кандия¹⁸⁹ или Кипр, которым во второй половине столетия постоянно угрожает голод. Отсутствие ожидаемых в определенное время карамузалисов с ниспосылаемым провидением фракийским зерном и истощение на крепостных складах запасов пшеницы или проса оборачиваются для них продовольственной катастрофой. Впрочем, эти левантийские острова вращаются в орбите черного рынка: отсюда многочисленные нарушения чиновников, о которых сообщают исследования.

Дела не везде обстоят так плачевно¹⁹⁰, однако на Балеарах торговым или военным городам трудно поддерживать свое существование¹⁹¹. Возделывание почвы здесь мало распространено: очистка полей от камня на равнине за Маоном, на острове Менорка, завершилась не ранее XVIII века¹⁹². Следовательно, нужно делать ставку на ввоз хлеба из Сицилии, а также из Северной Африки. В столь же затруднительном положении находилась и Мальта. Несмотря на многочисленные привилегии, которые позволяют острову импортировать зерно одновременно из Сицилии и Франции, нехватка продовольствия ощущается настолько сильно, что с наступлением лета галеры рыцарей останавливают груженные зерном суда, выходящие из сицилийских caricatori, в точности как триполитанские корсары!

Помимо угрозы голода, острова подвергаются опасности со стороны своего морского окружения, в обстановке XVI века, как никогда, агрессивного¹⁹³. Балеарские острова, Корсика, Сицилия, Сардиния, если ограничиться только тем, что нам хорошо знакомо, уподобляются осажденным крепостям. Оборону нужно постоянно укреплять, возводить сторожевые вышки, строить и перестраивать укрепления, оснащать их артиллерией, устанавливая там орудия либо предоставляя литейщикам отливать их на месте, так же как отливают колокола¹⁹⁴… Расставлять повсюду гарнизоны и, с приходом хорошей погоды и времени активных действий, силы подкрепления вдоль морского побережья. Для Испании было нелегкой задачей удерживать за собой Сардинию и даже обеспечивать безопасность такого близкого к ней острова, как Менорка¹⁹⁵. После разграбления Маона в 1535 году Карл V, предвидя возможности новых покушений, приказал попросту эвакуировать население Менорки на самый большой из Балеарских островов, Майорку¹⁹⁶. Не менее трагична судьба острова Эльба в Тосканском архипелаге. В XVI веке он был захвачен врасплох набегами берберских корсаров и стал морской границей, постоянно нарушаемой противником. Жизнь в его прибрежных городах — читай, больших приморских поселках — вымерла сама собой. Население должно было укрываться в горах внутренней части острова, пока Козимо Медичи не предпринял строительство укреплений в Порто Феррайо в 1548 году.

Указанными неудобствами объясняется скудость истории, которая гнездится в лоне любых островов, даже самых богатых. И тем более таких, как Корсика и Сардиния, где, как уже говорилось, господствовало примитивное скотоводство; таких, как Кипр или Крит, горы которых представляют собой самые характерные в Средиземноморье no man’s lands^*IQ, убежище бедняков, разбойников и беглецов от закона… Но что можно встретить во внутренних областях Сицилии, богатой Сицилии? Бездорожье, недостаток мостов, нищих скотоводов и настолько выродившихся овец, что в XVII веке для улучшения их породы выписывают баранов из Берберии¹⁹⁷.

На путях большой истории

Неуверенность в завтрашнем дне, стесненные обстоятельства, опасности — таков жребий островов. Такова их собственная жизнь, если угодно. Но внешняя сторона их жизни, роль, которую они играют на подмостках истории, неожиданно красочна для таких, в сущности, бедствующих мирков. В самом деле, события большой истории часто сосредоточиваются вокруг островов. Может быть, правильнее будет сказать, что она ими пользуется. Незаменима передаточная роль островов в культурных контактах: сахарный тростник, попавший в Египет из Индии, из Египта переходит на Кипр, распространяясь там в X веке; отсюда он завоевывает в XI веке Сицилию; из Сицилии начинается его путь на Запад, после того как Генрих Мореплаватель велел привезти растения из Сицилии на остров Мадейра, который стал первым «сахарным островом» Атлантики; с Мадейры культура тростника быстро дошла до Азорских островов, Канаров, островов Зеленого Мыса и затем достигла удаленных пределов Америки. Не меньшим было значение островов и при распространении шелкопряда, как и вообще большинства культурных влияний, передача которых шла иной раз такими окольными путями! Разве не роскошный двор Лузиньянов на Кипре в XV веке привил на Западе эту моду, дошедшую до него с большим опозданием, чем до нашей планеты доходит свет некоторых звезд, из древнего Китая и утраченную династией Тан! Башмаки с длинными носами, хеннины^*IR, которые так прочно связаны с определенной эпохой нашей истории, что один их вид напоминает о слегка сумасбродной Франции времен Карла VI и Часослова герцога Беррийского, — все это было когда-то утехой китайцев V столетия… И столь отдаленное наследие Запад принял в один прекрасный день от кипрских королей¹⁹⁸.

Стоит ли удивляться этому? Острова, расположенные на богатых морских путях, участвуют в становлении великих связей. Движение большой истории захлестывает их обыденное существование. При этом экономика островов обычно испытывает потрясения, будучи не в состоянии противодействовать брошенному вызову: как много из них подверглось нашествию чужеземных культурных растений, разведение которых имеет смысл только в расчете на средиземноморский и даже на мировой рынок! Экспортные культуры постоянно угрожают равновесию островной жизни: их экспансия часто бывает причиной упоминавшейся выше нехватки продовольствия. О том, каких масштабов может достичь это явление, с ослепительной ясностью свидетельствует пример островов «атлантического Средиземноморья»: Мадейры, Канаров, Сан-Томе, которые подверглись в буквальном смысле оккупации со стороны монокультуры сахарного тростника. Как впоследствии случится с северо-западом колониальной Бразилии. Мадейра, когда-то лесной остров, быстро утратила большую часть своих лесов вследствие распространения сахарных заводов, остро нуждающихся в топливе. Этот переворот произошел исключительно из-за потребности Европы в их ценной продукции, но он отнюдь не был выгоден для островитян. Пагубное воздействие сахарного тростника состоит в том, что, захватывая почвы, он останавливает развитие всех остальных растений и сужает жизненное пространство продовольственных культур. Этот новичок, разрушающий прежнее равновесие, тем более опасен, что он пользуется поддержкой мощных капиталов, в XVI веке поступающих отовсюду — из Италии, Лиссабона, Антверпена. От него нет спасения. Островные народы в основном плохо перенесли это нарушение привычного образа жизни: на Канарских островах сахар не в меньшей степени, чем жестокость первых завоевателей, послужил причиной исчезновения местных аборигенов — гуанчей. И, наконец, именно его производство побудило в поисках рабочей силы обратиться к рабскому труду, для которого стали использовать берберов африканского побережья, опустошаемого христианскими корсарами с Канарских островов, и негров из Гвинеи и Анголы, которых с середины столетия стали вывозить на плантации великого Американского континента. Все это относится к океаническим островам. Но нет недостатка и в собственно средиземноморских примерах. Вспомним об экспансии злаковых культур на Сицилии; по меньшей мере до 1590 года и еще позже Сицилия была Канадой или Аргентиной западных стран, окружающих Внутреннее море. На острове Хиос — это мастика, получаемая из нее смола и напиток¹⁹⁹. На Кипре — хлопок, виноград и сахар²⁰⁰. На Кандии и Корфу — виноград²⁰¹. На острове Джерба — оливки. Навязываемая извне, чуждая экономика часто губительна для того, что немцы называют у себя Volkswirtschaft^*IS.

На Кипре это стало заметным после 1572 года, когда турки отобрали его у Венеции. Богатство острова во времена Синьории составляли наряду с виноградниками хлопковые плантации и посевы сахарного тростника. Мы сказали «богатство» — но какое богатство? Это было богатство генуэзских и венецианских аристократов, сохранившиеся роскошные дома которых до сих пор заметны в старой части Никосии. Но оно не имело никакого отношения к коренным жителям, православным грекам. Таким образом, турецкое завоевание развязало социальную революцию: об этом свидетельствуют любопытные записки английского моряка, сделанные в 1595 году. Один кипрский купец рассказал ему об истории острова, показывая развалины дворцов прежних генуэзских и венецианских вельмож, которые, по его словам, понесли заслуженное наказание от турок за чудовищные поборы с местных крестьян²⁰². Впрочем, в день катастрофы венецианцы были попросту брошены греческим населением городов и деревень. При штурме Никосии турками в 1570 году «представители всех ее сословий… почти поголовно мирно спали в своих домах»²⁰³. Правда, уход венецианцев сопровождался падением экспорта хлопка, сырца и пряжи, и таким массовым запустением виноградников, что Венеция смогла выкупить дорогие мехи, используемые при изготовлении вина, поскольку на острове они оказались ненужными. Но следует ли в этом случае говорить о закате Кипра? Ничто не свидетельствует о том, что турецкое господство принесло с собой понижение жизненного уровня населения острова²⁰⁴.

Пищу для подобных же размышлений дают Кандия и Корфу. Как и на Кипре, их ландшафты свидетельствуют об усилиях человека, направленных на разведение виноградников, то есть на производство изюма и вина, известного под названием мальвазии. На Корфу виноградники спустились с гор и холмов на равнины, pianure, которые легче обрабатывать²⁰⁵. Виноград вытеснил хлеб; но распространение монокультуры всегда угрожает кризисами перепроизводства и убытками. Можно вообразить, какими душераздирающими криками сопровождалась вырубка винограда на Кандии, приказ о которой был отдан в 1584 году. Ее жертвы даже заявляли, что они не видят «никакой разницы в том, чтобы быть подданными Синьории или турок²⁰⁶. Эта «колониальная» экономика, очевидно, имела свои успехи и провалы. Требуется выполнить немало условий, чтобы система, объединяющая виноградарей, землевладельцев, мореплавателей, купцов и самых дальних потребителей, функционировала без сбоев. На самом деле вино и изюм издревле являются объектом обширной международной торговли. Даже англичане привычны к мальвазии и высоко ценят вкус этого предмета роскоши, который в обществе XVI века играл ту же роль, что и португальский портвейн в нашем. «Юноша был так смущен и подавлен, — говорит Банделло об одном из персонажей своих новелл, — что она решила поднести ему стакан мальвазии».

Последний пример монокультурного развития связан с островом Джерба, расположенном у южных берегов Туниса. Как венецианские острова — острова вина, так и Джерба — остров растительного масла. При малоизученных обстоятельствах, в то время как континентальный Тунис лишился своих оливковых рощ, столь многочисленных в римскую эпоху, Джерба сохранила их на своей территории. Это сбереженное богатство позволило ей и в XVI веке пользоваться привилегией исключительности²⁰⁷. Остров стал оазисом оливкового масла в окружении прилегающих к Тунису и Триполи земель, где в основном, особенно на юге, господствовало прогорклое сливочное масло. Здесь производилось отличное и недорогое растительное масло, пригодное на все случаи жизни, даже для обработки сукна и других тканей; масло, которое было легко экспортировать, как отмечает в начале века Лев Африканский. После 1590 года англичане обратились именно к Джербе в поисках оливкового масла, которое до тех пор поставлялось им из Испании.

Однако в географии Джерба известна как остров, лишенный возвышенностей, с каналами, где отмечаются сильные приливы²⁰⁸, а в большой истории — как поле ряда сражений, в частности в 1510, 1520, 1560 годах. Тем не менее в ходе последнего и самого важного сражения оливковое масло сыграло свою роль. Христианский флот остановился у Джербы, будучи не состоянии пробиться к Триполи. Он был застигнут здесь эскадрой Пиали-Паши, о приближении которой было получено известие, именно потому, что христианские корабли не успели загрузить товары, и в частности масло. Об этом говорится в докладе визитадора Кироги, составленном после катастрофы²⁰⁹.

Итак, если островам не приходится платить слишком высокую плату за разрушительное влияние монокультуры, ее бурное развитие существенно обогащает их, обеспечивая поступление необходимых продуктов извне. Монокультуры придают островам известность. Ивиса — эго остров соли; так же ценится соль с острова Наксос, не меньше, чем его вино, «белое, как кларет»²¹⁰; Эльба — остров железа. Нужно ли еще напоминать об острове Табарка, центре добычи кораллов, владении семейства Ломеллини, который, впрочем, обеспечивал себя за счет различных занятий (экспорт зерна, кожи, выкуп пленных, находивших там убежище)? Или о знаменитых рыбных ловлях на острове Ла Галита^*IT, близ берберских берегов? Или об изобилии рыбы у далматинского острова Лезина^*IU, которое неожиданно прекратилось, когда стада сардин, как говорится в одном документе 1588 года, перешли в один прекрасный день к утесам Пелагосы²¹¹? Родосу подсказало выход само его местоположение, обеспечивающее ему во времена рыцарей, а затем, после 1522 года, турок «господство над другими островами и первенство в мореплавании («адмиралтейство») на всем Средиземноморье²¹².

Патмос в Эгейском архипелаге за неимением лучшего живет за счет «самых отчаянных негодяев из жителей этих островов, после Самоса», занимающихся исключительно грабежом «как христиан, так и турок»²¹³.

Эмигранты с островов

Но самой распространенной формой сношений островов с миром была эмиграция. Все острова (как и все горы — впрочем, горы и многие средиземноморские острова суть одно и то же) занимаются экспортом людей²¹⁴.

Напомним, не возвращаясь к уже сказанному, о греческих миграциях, которые затрагивают Эгейский архипелаг в целом, включая крупнейший остров Кандия. Сомнительно, однако, чтобы они приобрели в XVI веке такой размах, как на Корсике, острове эмигрантов по преимуществу. Избыток жителей сравнительно с его ресурсами заставляет их покидать остров, устремляясь во всех направлениях, и, вне всякого сомнения, трудно припомнить какое-либо происшествие в средиземноморском мире, в котором бы не был замешан корсиканец²¹⁵. Они обретаются в Генуе, проклятой Dominante^*IV, поскольку чем-то надо жить. Корсиканцы есть и в Венеции. Уже в XV веке они отправляются на заработки в земли тосканской Мареммы; в XVI столетии жители местечка Ниоло, потревоженные Генуей, осваивают эти зараженные лихорадкой итальянские территории и даже Сардинию, где часто сколачивают себе состояние²¹⁶. Много корсиканцев в Риме, некоторые из них торгуют скотом²¹⁷, и их лодки посещают римский порт на Тибре — Чивитавеккью и Ливорно²¹⁸. В Алжире полно корсиканских эмигрантов, особенно Capocorsini^*IW. Когда в июле 1562 года в город попадает Сампьеро, в ходе своего драматического путешествия, которое привело его в Константинополь, соотечественники стекаются в порт, чтобы приветствовать его как «своего короля» — выражение из генуэзского донесения²¹⁹. И этот Сампьеро, враг генуэзцев, сторонник французов, едущий выпрашивать помощь для своих земляков у султана, был все же популярен и любим ими!

Кто же такие эти алжирские корсиканцы? Некоторые из них каторжники. Другие, купцы и моряки, занимаются в порту торговыми сделками. Кое-кто живет здесь постоянно, в том числе богатейшие ренегаты: разве не был Гассан Корсо одним из «королей» Алжира? Около 1568 года, согласно испанскому донесению²²⁰, на десять тысяч алжирских отступников в целом насчитывается шесть тысяч корсиканских ренегатов. Город кишит корсиканскими посредниками, активно участвующими в сделках по выкупу пленных, как свидетельствуют генуэзские документы, но также выступающими в качестве официальных агентов иностранных держав. Среди них загадочная личность Франсиско Гаспаро Корсо, проживавшего сначала в Валенсии, а в 1569 году обосновавшегося в Алжире, куда он прибыл по поручению вице-короля Валенсии. Здесь он беседует с Элудж-Али, пытаясь склонить его, в довольно критический момент войны в Гранаде, к изменению позиции в пользу католического короля. Кто же скрывается под этим именем, скорее всего под одним из использовавшихся имен? Известно, что этот человек курсирует между Валенсией и Алжиром на бриге, перевозящем разрешенные товары, то есть те товары, которые не входят в список контрабанды, запрещенной испанским законом: к ней относятся соль, железо, селитра, порох, весла, оружие… В Алжире у него живет брат, еще один или несколько братьев — в Марселе, другой брат — в Карфагене, и переписка с ними охватывает, таким образом, все западное Средиземноморье. Добавим, чтобы все запутать, что некий испанский пленник в акте, составленном по всей форме и заверенном доморощенным нотариусом в алжирской тюрьме, обвиняет Гаспаро Корсо в занятиях контрабандой и в секретной службе двум хозяевам²²¹ … Не пытаясь прояснить этот маленький вопрос, отметим распространенность этой удивительной фамилии, совпадающей с названием острова, на всем Средиземноморье.

Корсиканцы живут в Константинополе, Севилье и Валенсии. Но город, который они предпочитают всем остальным, как в XVI веке, так и сегодня, — это Марсель, наполовину населенный корсиканцами, если судить по его порту, каким он предстает по имеющимся у нас документам²²².

Без сомнения, ответственность за эту эмиграцию не следует возлагать на генуэзских хозяев острова, хотя отчасти они в ней повинны. Очевидным для XVI века фактом является то, что корсиканцы недовольны правлением Генуи. Независимо от того, насколько эти настроения были обоснованными, не следует обвинять в их разжигании исключительно французские интриги и золото Валуа. Мы не собираемся отрицать связи, существовавшие между Францией и островом, совпадение взглядов по многим вопросам, факты посылки эмиссаров, фрегатов, пороха, а также денег. Франция ведет на Корсике ту же игру, которую со своей стороны ведет Козимо Медичи, более последовательный в своих планах и затрачивающий на нее гораздо больше средств, но менее удачливый. Так вот (это проясняет данный вопрос и возвращает нас к нашему предмету), если французская политика с легкостью, как бы сама того не желая, вызывает волнения среди корсиканских горцев, то это происходит не вследствие определенных расчетов, а благодаря жизненно важной связи между Францией, в то время располагающей свободным пространством, и островом с избыточным населением. Франция открыта для корсиканской эмиграции как самое обширное и многообещающее поле деятельности, в то время как Италия чрезмерно перенаселена и рассматривает Корсику, в противоположность Франции, как территорию, подлежащую освоению для собственных нужд.

Это не считая выгоды, которую представляет для корсиканцев покровительство Христианнейшего короля, весьма ценное для мореплавателей. Обосновавшись в Марселе, они становятся подданными французского короля и в качестве таковых, начиная с 70-х годов XVI века, участвуют в развитии города. Не находим ли мы в XVII веке корсиканцев во французском Бастионе, расположенном напротив Табарки, острова генуэзцев Ломеллини, на побережье, которое в одном из их документов названо la costa che guardano i francesi in Barberia^*IX223? Занятно, что на этом коралловом берегу корсиканцы встречают своего противника, «Владычицу» в лице крепости Табарка, вблизи которой погиб Сансон Напольон при попытке ее штурма в мае 1633 года.

Острова, окруженные сушей

Не существует ли в средиземноморском мире, распределенном на множество отсеков и оставляющем огромное пространство необработанным землям, не говоря уже о море, других островов, похожих на настоящие? Других оторванных от окружающей территории уголков — сам эпитет напоминает об островах, — как, например, Греция или другие регионы, отгородившиеся от мира стенами гор и не имеющие с ним других путей сообщения, кроме морских? Разве не является в этом смысле островом королевство Неаполитанское, путь к которому с севера преграждают могучие горные хребты, отделяющие его от Рима? В наших учебниках встречается название «острова» Магриб, Джезират-эль-Могреб, остров Заката, который расположен между океаном, Средиземным морем, морем Сиртов и Сахарой. Это мир на редкость стремительных перемен, каким описал его Эмиль-Феликс Готье.

О Ломбардии также можно сказать, что это своего рода континентальный остров, лежащий между Альпами и Апеннинами, между сельским Пьемонтом и наполовину византинизированным Венето. Не впадая в большое преувеличение, можно сказать, что Кастилия соединяет с основным массивом Иберийского полуострова ряд окраинных островов: Португалию, Андалусию, Валенсию, Каталонию. Посмотрите, как Каталония, обращенная к морю, охотно следует направлению ветров истории, ориентируясь то на Францию во времена Каролингов и позднее, в эпоху трубадуров и куртуазной любви, то — в XIII, XIV, XV веках — на Средиземноморье и, наконец, в XVIII веке — на суровые и еще незатронутые промышленным переворотом страны полуострова… Что касается Испании в целом, то Морис Лежандр даже называет ее более чем островом, желая тем самым подчеркнуть ее непередаваемую оригинальность и островную неприступность.

На другом, восточном, краю Средиземноморья находится еще один остров — Сирия; именно отсюда начинают свой путь люди, технологии, империи, цивилизации, религии. В один присест Сирия наделила средиземноморский мир алфавитом, искусством изготовления стекла, пурпурной краской для ткани, секретами dry-farming^*IY (во времена финикийцев); она поставляла императоров в Рим, а потом в Византию; Финикийское море, которым некогда распоряжались ее корабли, было первым, или почти первым, из Средиземных морей в истории; наконец, благодаря тому, что наступающий ислам (арабы в VII веке, турки в XVI) овладел этим решающим плацдармом, ему удалось в 1516 году — как и в 634-м — разом выйти на передний план большой средиземноморской истории.

Вне всякого сомнения, мы не станем чересчур увлекаться этой игрой с идеей островной обособленности. Но она объясняет многие вещи. Средиземноморские страны представляют собой группы изолированных друг от друга областей²²⁴, которые, однако, нуждаются друг в друге: отсюда, несмотря на разделяющие их многие дни пути или плавания, наличие постоянных сообщений между ними, облегчаемых кочеванием населения. Но эти контакты похожи на электрические разряды, мощные и прерывистые. В истории островов, как в своего рода увеличительном стекле, хорошо видны особенности этой средиземноморской жизни. Пожалуй, эта история очень хорошо помогает понять, как каждая из стран Средиземноморья сумела сохранить неповторимое своеобразие, свой ни с чем не сравнимый региональный аромат посреди такого необыкновенного смешения рас, религий, нравов, цивилизаций.

Полуострова

Жизнь моря увлекает в свою орбиту не только такие участки суши, как острова или узкие полоски побережья. Отголоски этой жизни достигают самых удаленных уголков континента. Море без труда входит в жизнь обращенных к нему миров и особенно таких обширных блоков суши, как полуострова. Тем более что линии соприкосновения полуостровов с разделяющими их морскими пространствами чрезвычайно растянуты. Полуострова представляют собой отдельные континенты: Иберийский полуостров, Италия, Балканский полуостров, Малая Азия, Северная Африка, которые внешне кажутся неотделимыми от Африканского материка, но на самом деле отгорожены от него громадой Сахары. То, что сказал Теобальд Фишер об Иберийском полуострове — «Это самостоятельный мир», — можно отнести и к другим полуостровам, которые похожи друг на друга и составлены из одинаковых компонентов: непременных гор, плоскогорий, равнин, из цепочек побережий и верениц островов. Сходство их ландшафтов и обычаев вызывает невольные ассоциации между ними. Упоминания о Средиземноморье, его климате, его небе, вызывают в воображении блестящие образы… Все они относятся к этим большим блокам суши, более или менее вытянутым в длину, но выдвинутым именно в море. Западные путешественники судили обычно о Внутреннем море именно по этим странам — Италии и Испании. И было бы, конечно, ошибкой вслед за ними переносить первые впечатления, составившиеся в ходе знакомства с этими привилегированными мирами, на все Средиземноморье в целом. Да, существенная часть. Но не все.

Ведь между полуостровами лежат связывающие их страны: на берегах Лионского залива — Нижний Лангедок и долина нижней Роны, эта своего рода Голландия; на Адриатике — Нижняя Эмилия и Венето; еще восточнее, на север от Черного моря — безлесные и голые территории, протянувшиеся от устья Дуная до оконечности Кавказа; наконец, уже на юге — весьма протяженная полоса берегов, к которым иногда трудно пристать, простирающаеся от южной Сирии до Габеса и Джербы в Тунисе, растянутый и бедный фасад чуждого Внутреннему морю мира.

Этому не противоречит то, что полуострова располагают самыми богатыми в средиземноморском пространстве человеческими ресурсами и возможностями. Их роль решающая, они устанавливают правила игры, они накапливают силы, а затем каждый в свое время их растрачивает; это своего рода личности, если употребить выражение Мишле, примененное им к Франции, но притом личности с более или менее развитым самосознанием. Их тяготение к единству очевидно, однако у них нет той последовательности и веры в себя, которая была у Франции эпохи Валуа, нет таких бурных порывов политической страсти, которые вспыхивали, например, в 1540 году, когда от власти был отстранен Монморанси, сторонник сотрудничества с Габсбургами²²⁵; или во время длительного кризиса 1570–1572 годов, который был остановлен, хотя и не разрешен, Варфоломеевской ночью; или во время другого кризиса, еще более показательного, разразившегося на исходе столетия и принесшего молниеносный успех Генриху IV.

Но, быть может, патриоты этого полуостровного единства, предопределенного природой, стремились к нему с такой же страстью, как и сторонники объединения Франции, не столь явно предначертанного свыше?

Проявления испанского национализма не менее очевидны, чем французского. Из-за него в 1559 году оставили свои посты все советники Филиппа II неиспанского происхождения. Это ему мы обязаны многократно повторяемым суждением о французах того времени, что им нельзя доверять, что они забияки, спорщики, что они готовы отступить при первой неудаче, но упорствуют в своих притязаниях и настаивают на достигнутом. Этот национализм далеко не был однороден или широко распространен. Лишь постепенно, год за годом переживая времена великих свершений, он предстает в полном свете, вырабатывает свои каноны, цепляется за призрачную имперскую идею. В такой сложной форме он набирает силу не при Карле V или Филиппе II — его создателях, но только в XVII веке, когда империя уже клонится к закату, во времена короля-«Светила», Филиппа IV, и его советника, графа-герцога Оливареса, в эпоху Веласкеса, Лопе де Веги, Кальдерона.

В Италии все обстоит сложнее. Однако невозможно отрицать наблюдающегося и здесь подъема национального чувства, по крайней мере чувства гордости за принадлежность к итальянской нации, вытекающей из убеждения каждого итальянца, что он принадлежит к самому цивилизованному миру, в прошлом покрывшему себя неувядаемой славой. Но так ли плачевно обстоят дела в настоящем? «Нам целыми днями твердят, что испанцы и португальцы открыли Новый Свет, в то время как первыми проложили для них дорогу мы, итальянцы», — писал Банделло в начале одной из своих новелл²²⁶. Историк Токко старательнейшим образом описывает горечь и раздражение итальянских патриотов (опередивших в этом качестве свое время), вызванные подписанием договора Като-Камбрези, который положил конец свободе Апеннинского полуострова и предопределил окончательную побед) испанцев²²⁷. Как тут не вспомнить об унитаристских мечтаниях, о крике души Макиавелли, о Гвиччардини, который представил недавнее итальянское прошлое в виде единого и цельного блока²²⁸? Эти разрозненные приметы указывают все же на наличие чувства национального единства.

Есть и еще один, более важный признак (поскольку политика непосредственно на него не влияет), — это расцвет тосканского языка. То же самое относится к кастильскому наречию, которое в XVI веке распространяется по всему Иберийскому полуострову. В качестве литературного языка его используют арагонские писатели эпохи Карла V. Один арагонский дворянин, современник Филиппа II, пишет свою книгу памятных записей на кастильском²²⁹. Этот язык завоевывает себе место даже в лиссабонских литературных кругах в славные времена Камоэнса. В то же время на нем говорят представители высших классов всей Испании, и за оборотами речи, сюжетами кастильской литературы тянутся ее религиозные сюжеты, формы ее культа: любопытна история святого Исидора, местного мадридского святого, который даже в Каталонии вытесняет старых святых, святого Авдонна и святого Сенна, покровителей многочисленных братств. В каждой стариной церкви стоят их статуи, но каталонские крестьяне в XVII веке забросили их ради нового культа²³⁰.

В связи с этим возникает вопрос об исторической цельности пространств, замкнутых в полуостровных границах. Эти границы вовсе не неприступны; они совсем не похожи на ту воображаемую «электрическую цепь», которая, как недавно писал Рамон Фернандес, окружала Испанию. Таких границ никогда не существовало ни на Пиренеях, ни на Альпах, а тем более на Дунае, или на Балканах, или в горах Армении с их переплетением дорог и на редкость пестрым этническим составом, или в горных системах Тавра или Атласа и Сахары, на юге Северной Африки. Тем не менее на рубежах с материками, от которых полуострова отмежевываются со всей решительностью, они защищены преградами, мешающими сношениям и обменам. Перефразируя слова Меттерниха^*IZ, Огюстен Реноде сказал об Италии XVI века, раздробленной и неопределенной (за исключением Пьемонта) в своих очертаниях, что это всего лишь географическое название²³¹. Но так ли мало значит географическое название? Оно эквивалентно совокупности исторических территорий, сформированных и непосредственно затрагиваемых одними и теми же великими событиями, которые протекали как бы в плену этих пространств, никогда не находя в себе сил выйти за их пределы.

Согласно Джоаккино Вольпе, именно это надо понимать под итальянским единством, когда о нем заходит речь. То же самое относится и к Иберийскому полуострову; драма мусульманского завоевания и Реконкисты, находившаяся в центре его истории на протяжении семи веков, разыгрывалась внутри его границ. Эта обособленность была решающей для его объединения, позволила ему переработать культурные заимствования извне; усвоить европейскую готику, но при этом обогатить ее украшениями платереско и искусства мудехаров; позже по-своему воспринять барокко, из которого родился churriguerismo^*JA. Подобная же обособленность Северной Африки, поглощенной исламом, позволила ей сохранить свое своеобразие и постепенно заглушить с помощью своих марабутов «исламские и ориентальные мотивы берберскими»²³². За высокими оградами полуостровов формируются своеобразные окраинные миры, обладающие своим неповторимым ароматом, своим особым звучанием ²³³.

Установление йа каком-либо из полуостровов политического единства всякий раз предвещает великие перемены. Вспомним последствия объединения Греции, осуществленного Македонией в далеком прошлом, или объединение Италии под властью Рима. В начале XVI века католические короли собирают воедино испанское государство, обладающее настоящей взрывчатой силой.

Если острова более чем наполовину закрыты со стороны континентальных масс Европы, Азии или Африки, то они, напротив, легко доступны с моря, отсюда их агрессивность, когда они чувствуют свою силу, и беспомощность, когда они не в состоянии себя защитить.

В чем причина странного распределения полуостровов по парам? Хотя Италии удалось в римское время подчинить себе их все благодаря ее господству на море, это исключение только подтверждает правило. В целом, проникновение одних полуостровов на территорию других не имело таких масштабов. Их столкновения похожи на абордажные стычки между кораблями. Такие, как нападение, позволившее Малой Азии завладеть огромным Балканским полуостровом в конце XIV и начале XV века и открывшее путь грандиозному турецкому нашествию; или еще более стремительный выпад, совершенный Северной Африкой на территорию соседнего Иберийского полуострова в начале VIII века. Так начиналась более или менее продолжительная жизнь вышеупомянутых сдвоенных континентов: Анатолии и Балкан во времена Византии, а затем турецкой империи; в Средние века — Северной Африки и соседней с ней Испании, прочный союз которых²³⁴ был прерван на многие столетия только после их разрыва в 1492 году. Но плодотворность этого союза такова, что он никогда не будет окончательно расторгнут… Столетие, которое рассматривается в этой книге, знало еще два абордажных штурма: один из них привел к соединению Испании и Италии, утвержденному в 1559 году и продлившемуся более столетия, несмотря на разделяющее их пространство западного Средиземноморья и множество препятствий²³⁵; другой заключался в наступлении с Балкан на издавна находящиеся без присмотра территории Северной Африки — как известно, турки подчинили ее себе только наполовину.

Эти связи, эта, с одной стороны, уходящая, а с другой — утверждающая себя жизнь в общих чертах повторяют историю моря. В спокойные периоды жизни полуостровных миров, по очереди выступающих в роли завоевателей и жертв завоевания, в их недрах зреют будущие взрывы. Так, перед нападением берберов на Испанию в VIII веке наблюдался демографический подъем в Магрибе; точно так же намного позднее походам турок на Балканы предшествовало постоянно растущее перенаселение Малой Азии, где осуществлялся, по-видимому, сам по себе знаменательный переход от кочевого в полуоседлому образу жизни. И, наоборот, всякое завоевание ведет к истощению ресурсов: к тому дню, как Италия во главе с Римом увидела завершение своих чудовищных усилий по подчинению всех стран на море, она обезлюдела.

Так один полуостров по очереди уступает другому политическое первенство, а вместе с ним и экономическое, и культурное превосходство, первенство во всех областях. Но эти перемены не происходят одномоментно: нечасто один из средиземноморских полуостровов бывает наделен всеми дарами сразу. Каждый из них представляет собой развивающийся мир, поэтому они не поддаются классификации. Можно ли отдать одному их них предпочтение перед другими в силе, блеске или прогрессе цивилизации? Ответить сложно. Ведь Магриб вовсе не был таким вечным аутсайдером, каким его представляет в своих книгах Эмиль-Феликс Готье; у него были свои периоды великолепия и даже верховенства. Один пунический Карфаген что-нибудь да значит. А как расценивать завоевание Испании в VIII веке, Сицилии в IX, Египта в X? В духовном отношении во времена Апулея и святого Августина Северная Африка являлась главным оплотам Церкви и латинской культуры. Италия в эту эпоху была несравненно беднее ее²³⁶.

Согласно гипотезам Л. М. Уголини²³⁷, спешно выстроенным по следам важных археологических раскопок на Мальте, цивилизация Внутреннего моря зародилась не на Востоке, как полагали раньше, а на Западе, в Испании и Северной Африке, намного раньше второго тысячелегия до христианской эры. Из Испании и из Африки эта цивилизация достигла Италии и Востока. Впоследствии, но только впоследствии, движение повернулось вспять, снова на Запад. Даже если схема и неточна, нам приятно представить себе эту эстафету, тянущуюся вдоль берегов и морских путей, огонь, передаваемый с одного острова на другой, от одного полуострова к другому. Спустя века или тысячелетия огонь возвращается туда, где он был зажжен. Но это уже другое пламя…

Игра воображения? Но в бездонной тьме прошлого действовал все же более или менее последовательный своего рода физический закон. Можно без труда себе представить, и это вполне вероятно, что жизнь моря захватывает благодаря своей силе сначала самые легкие, наименее массивные частицы (острова, отрезки побережья) и увлекает за собой, постоянно играет с ними, как моря при северном приливе играют с камешками гальки²³⁸. Становясь все более мощным и ненасытным, это общее движение втягивает в себя более крупные тела, такие как полуострова, — тогда история моря возвышает голос… Наступают великие моменты, когда она силой своего притяжения заставляет наклониться к себе громадные массы целых континентов. Цезарь в Галлии или Германик по ту сторону Эльбы, Александр на Инде, арабы в Китае, марокканцы на Нигере…

В эти великие мгновения понятие исторического Средиземноморья безгранично расширяется. Так как эта проблема сама по себе является сложной и спорной, то, быть может, ее решение проливает свет на главный вопрос — вопрос о судьбе Средиземноморья?

Примечания

¹ Éric de Bisschop, Au delà des horizons lointains, Paris, I, 1939, p. 344. Если выразиться словами Сервантеса: «Navegando de tierra a tierra con intencion de no engolfarnos»^*JB, Nouvelles exemplaires, I, 254. Речь идет о путешествии из Генуи в Испанию.

² Петр Мартир^*JC в письме графу де Тендилья и архиепископу Гранадскому из Александрии Египетской от 8 января 1502 г. (письмо № 231), опубликованном Luis Garcia у Garcia, Una embajada de los Reyes Catolicos a Egipto, 1947, p. 55, note.

³ Costeggiare, держаться берега, означает также продвигаться с осмотрительностью: венецианский дож советует герцогу Феррарскому ехать «costegiando», A. d. S., Modene, Venezia 77 IX, f° 43, письмо Дж. Тебальди герцогу, Венеция, 29 апреля 1526 г. Движение по прямой, напротив, обозначается понятием «углубиться в море», плыть «а camin francese»^*JD. Главнокомандующий морскими силами^*JE Томмазо Контарини пишет из Корфу 10 июля 1558 г.: «…la notte, si comme le scrissi, levatomi me ne venni qui a camin francese, senza tochar alcun loco…»^*JF. A. d. S. Venise, Proveditori da Terra e da Mar, 1078. Другое выражение, менее точное, — venire de lungo^*JG. A. d. S. Venise, Senato Mar 19, Г 34, 28 декабря 1517 г. корабли с зерном, загрузившиеся на Кипре… «sono venute de longo a Venetia senza tocar Corphu»^*JH. Соответствующее испанское выражение — a largo mar^*JI COON LV, p. 8 (1628).

⁴ Рагузский архив, точная ссылка отсутствует. См. Bertrand de la Borderie, Le Discours du Voyage de Constantinople, Lyon 1542, p. 6; Белон дю Ман (op. cit., p. 85) проходит так близко от мыса Магнезия, «что мы могли бы добросить камнем с корабля на сушу». О кораблях, находящихся в плену у берега, Saco de Gibraltar, pp. 134, 136.

⁵ J. de Barros, Da Asia, Dec., I, livre IV, ch. XI (édition A. Baiâo, p. 160): «Jantando em un porto e ceando em outro».

⁶ Damiâo Peres, História de Portugal, 1928–1933, IV, p. 214; Thomé Cano, Arte para fabricar… naos de guerra y merchante… Séville, 1611, p. 5 v°. Эскаланте де Мендоса, 1575 г., различает «моряков прибрежных и тех, что плавают в открытом море». В число последних не входят ни моряки, которые ходят из Бискайи во Францию… ни те, что совершают плавания «по всему Леванту»; Henri Lapeyre, Une famille de marchands: les Ruiz, 1955, p. 194.

⁷ Op. cit., p. 25.

⁸ Cp. путешествие эрцгерцогов Рудольфа и Эрнста {Е. Mayer-Loewenschwerdt, Der Aufenthalt der Erzherzoge R. und E. in Spanien, 1564–1571, Wien, 1927) или кардинала Камилло Боргезе (A. Morel Fatto, L’Espagne au XVI et au XVII siècle, 1878, p. 160–169), который в 1594 г. делает такие остановки в Ливорно, Савоне, Паламосе и Барселоне, «плывя вдоль Каталонской Ривьеры». Мария Медичи на путь от Ливорно до Марселя затратила 22 дня, с 13 октября по 3 ноября 1600 г., Agrippa d’Aubigné, Histoire Universelle, édit, pour la Société de l’Histoire de France par A. de Ruble, 1886–1897, X, pp. 338–339.

⁹ Ла Превеза, Лепанто… Но также ла Уг^*JJ, Абукир, Трафальгар. Не являются ли войны, ведущиеся на просторах океанов, приметой сегодняшнего дня? R. La Bruyère, Le drame du Pacifique, 1943, p. 160.

¹⁰ Paul Masson, Histoire du commerce français dans le Levant au XVII siècle, 1896, p. 487–488. Это старый марсельский путь с той разницей, что в XIII веке лишь немногие суда достигали Сирии, проходя мимо Мессины без остановки.

¹¹ Belon du Mans, op. cit., p. 81 v° et sq.

¹² Ugo Tucci, «Sur la pratique vénitienne de la navigation au XVI siècle», in: Annales E. S. С., 1958, pp. 72–86.

¹³ Simancas E° 1392, письмо Фигероа королю из Генуи от 30 апреля 1563 г.: герцог Монако остановил три escorchapins, двигавшихся из Тортосы с грузом шерсти, поскольку они не уплатили пошлину за транзит. Товары предназначались испанским торговцам во Флоренции. Герцог утверждает, что его привилегия была подтверждена Карлом V. А. d. S., Genova, L. М. Spagna, 10—2419: савойская галера захватила (в октябре 1588 г.) уже на Генуэзской Ривьере, в миле от берега, барки, груженные растительным маслом, поскольку они не заплатили пошлину в Вильфранше. Об этом сборе, взимавшемся с 1558 г., см. Paul Masson, Histoire du commerce français dans le Levant au XVII siècle, 1896, p. 72–73, et Histoire du commerce français dans le Levant au XVIII siècle, 1911, p. 192–193; C. S. P. VII, p. 229, 25 juin 1560; A. N., Marine В 31; Gênes Manoscritti n° 63,1593; A. D. S. Florence, Mediceo 2842, 11 août 1593; A. N., Affaires Étrangères Bl, 511 Gênes, 17 juin 1670; Lettres de Henri IV, VI p. 126.

¹⁴ Считалось, что, владея одним Пьомбино (известно, что Пьомбино, независимая Синьория, в период с 1548 по 1557 г. был оккупирован Козимо Медичи), можно было парализовать судоходство во всей Италии. В самом деле, Пьомбино, если бы Генуя ускользнула от Испании, оставался единственным портом, связывающим последнюю с Италией: Ливорно — неудобный порт, Монако — «poco capaz»^*JK (Инструкция X. де Веги Педро де Маркине). Огромное количество документов, посвященных Пьомбино, находится в Arch. Hist. Nacional, Madrid, Catalogue no. 2719. X. Липпомано пишет дожу (Л d. S. Venise) из Мадрида 26 января 1587 г.: великий герцог Тосканский готов заплатить миллион золотых за форпосты, хотя бы за один из них. Филипп II не соглашается на это, «поскольку, наряду с прочим, у него не осталось бы ни одного стоящего порта от Каталонии и от всех берегов Испании до Неаполя…»

¹⁵ Richard Ehrenberg, Das Zeitalter der Fugger, 1922,1, 373, Paul Herre, Weltgeschichte am Mittelmeer, 1930, pp. 229–231.

¹⁶ P. Caffarel, Histoire du Brésil français au XVI siècle, 1878, p. 100–101.

¹⁷ A. d. S. Venise, H° Lippomano au doge, Madrid, 19 novembre 1586.

¹⁸ A. d. S. Florence, Mediceo 2079, fos 337 et 365. Навы, вероятно, итальянские. Переход непосредственно из Бразилии в Ливорно, но, по-видимому, португальского корабля упоминается в ркп. Медичео 2080, 29 ноября 1581 г. Есть известие о наве, посланной великим герцогом Фердинандом «в Индию» для открытия новых земель в 1609 г., in: Baldinucci, Giornale di ricordi, Bibliothèque Marciana, VI, XCIV. Нет ли здесь ошибки в один год? О том, что великий герцог Фердинанд договорился с голландцами о колонизации части Бразилии в начале XVII в., см. Giuseppe Gino Guameri, Un audace impresa marittima di Ferdinando I dei Medici, con documenti e glossario indo-caraibico… Pisa, 1928, p. 24, notes.

¹⁹ J. Cvijić, La péninsule balkanique, 1918, p. 337.

²⁰ Édouard Petit, André Doria, un amiral condottiere au XVI^e siècle, 1466–1560,1887, p. 175; Об этом хорошо пишет Белон, op. cit., p. 92: «Древние мореплаватели сталкивались с гораздо большими трудностями, чем те, которые встречаются нам теперь… и чаще всего они не теряли из виду землю. Но сейчас, когда повсюду известны качества магнита, кораблевождение стало легким». И он ссылается на использование магнита корсарами. Но не нуждаются ли действительно корсары в том, чтобы выходить в открытое море, растворяться в его просторе? Компас, как полагают, был занесен в Средиземноморье из Китая в XII веке. Но так ли это? F. С. Lane, «The Economie Meaning of the Invention of the compass», in: The American Historical Review, vol. LXVIII, n° 3, aprii 1963, p. 615.

²¹ Замечания Bisschop, op. cit., p. 332, о сухом и неприветливом побережье средиземноморской Испании. Наблюдения Siegfried, op. cit., p. 319, относительно сухих и часто пустынных берегов Средиземного моря. Аналогичные замечания R. Recouly, Ombre et soleil d’Espagne, 1934, p. 174; сотни километров без малейших признаков жилья. Берега пустынны и открыты всем ветрам. На испанском побережье от мыса Палое до мыса Салон, за исключением Валенсии и Аликанте, также можно укрыться только от ветров, дующих с суши (Instructions Nautiques, n° 345, p. 96). Все испанское побережье Средиземного моря лишено защиты от морских ветров (ibid., p. 1). О гористых и покрытых голыми скалами берегах Прованса см. Honoré Bouche, Chorographie, ou des descriptions de la Provence…, 1664, p. 18.

²² Richard Hennig, Terrae Incognitae, 2^e ed., 1953, III, p. 261.

²³ Joâo de Barros, Da Asia, Dec. I, livre I, chap. 2, Venise, 1551, p. 7.

²⁴ Georg Friederici, Der Charakter der Entdeckung und Eroberung Amerikas durch die Europäer, 1936, II, p. 23.

²⁵ Vitorino Magalhah-Godinho, L’Économie de l’Empire portugais aux XV et XVI siècles. L’or et le poivre. Route de Guinée et route du poivre, Paris, 1958, Thèse dactylographiée, Sorbonne, p. XLVIII et sq.

²⁶ Y. M. Goblet, Le Temps, 30 avril 1938.

²⁷ Разноцветные лодки Эгейского моря с приподнятыми бортами (W. Hebung, Braconniers de la mer en Grèce, trad, fee, 1942, p. 133.) R. Recouly, op. rit., p. 179. На море y Балеарских островов и сегодня можно встретить изящные голеты^*JL, развозящие апельсины.

²⁸ Emmanuel Grévin, Djerba l’île heureuse et le Sud Tunisien, 1937, p. 35.

²⁹ Théophile Gautier, in: Voyage à Constantinople, 1853, p. 36. Сравните с современным зрелищем порта Кавалла (M. N. «Kawalla die Stadt am weissen Meer», Kölnische Zeitung, 16 Juli 1942); здесь можно видеть парусники, груженные табаком, маслинами, сушеными кальмарами…

³⁰ Cdt. A. Thomazi, Histoire de la Navigation, 1941, p. 23.

³¹ Отдельные описания: Неаполитанского залива, ср. Instructions Nautiques, n° 368, p. 131; залива Волос с его бесчисленными островами, Helwig, op. cit., p. 16; залива Кварнер, Н. Hochholzer, «Die Küsten der Adria als Kultur-Siedlungs-und Wirtschaftsbereich», in: Geogr. Zeitschr., 1932.

³² Письмо Долю епископу Дакскому, Константинополь, 18 февраля 1561 г., E. Charrière, op. cit., II, p. 650–652, относительно набегов, совершаемых на Тану московитами. Последние передвигаются по рекам, покрывающимся льдом. Они уходят восвояси весной (cf. ibid., p. 647–648 et 671–672,5 fevr. et 30 août). См. указание 1608 года на русский морской разбой: Avisos de Constantinople, 12 juin 1608, A. N., K 1679. Управляющий морскими делами паша намеревается выставить против русских галеры, но галеры, говорят ему, бессильны против этих легких суденышек. Лучше направить против них «каики, то есть средние барки». В 1622 г. отмечены нападения казаков, состоящих на польской службе, на Черноморское побережье и разорение Каффы, «татарской столицы», Naples, Storia Patria, XXVIII, В 11, f°^s 230 et 230 v°; J.B. Tavernier, op. cit., p. 274.

³³ Мингрелия, отмечает Тавернье (op. cit., I, р. 275) в 1664 г., всегда находится в приязненных отношениях с Турцией, «поскольку большая часть железа и стали, потребляемых в Турции, поступает по Черному морю из Мингрелии…»

³⁴ Belon du Mans, op. cit., p. 163.

³⁵ «Это бушующее море…», 19 мая 1579 г. Е. Charrière, op. cit., Ill, p. 799. Черноморские корабли часто плохо загружены. Ср. о кораблекрушении судна, груженного доской, Tott, Memoires, op. cit., II, p. 108.

³⁶ Донесения из Константинополя от 17, 18, 24 октября, Simancas Е° 1334.

³⁷ Черное море стало доступным для итальянцев с 1265 г. в результате снижения политического влияния Византии: G. Bratianu, Etudes byzantines, 1939, p. 159.

³⁸ A. Philippson, «Das Byzantinische Reich als geographische Erscheinung», in: Geogr. Zeitschr., 1934, p. 448.

³⁹ J. Nistor, Handel und Wandel in der Moldau, 1912, p. 23.

⁴⁰ Западная торговля на Черном море представляет собой серьезный вопрос. По поводу торговли рагузанцев см. стр. 429–430 Венеция время от времени еще направляла свои корабли в Черное море (H.F° au doge, Péra, 25 mai 1561, A. d. S. Venise, Sen® Secreta, Const., Fza 3C. Речь идет о небольшой венецианской наве, отплывшей в Мингрелию). Следует заметить (A. d. S., Florence, Mediceo 4274), что в проекте капитуляций^*JM между Флоренцией и Константинополем флорентийцы запрашивают свободу мореходства в Черном море, 1577 г.

⁴¹ G. I. Bratianu, «La mer Noire, plaque tournante du trafic international à la fin du Moyen Age», in: Revue du Sud-Est Européen, 1944, p. 36–69.

⁴² Ср. том III, гл. III, § 2. По важному вопросу о канале Волга — Дон см. работы J. Mazzeiy Politica doganale differenziale, 1931, p.40, и еще лучше W. E. D. Allen, Problems of turkish Power in the Sixteenth Century, 1963, p. 22 et sq.

⁴³ J. W. Zinkeisen, Geschichte des osmanischen Reiches in Europa, 1840–1863, III, p. 299 et sq.

⁴⁴ Robert Mantran, Istanbul dans la seconde moitié du XVII siècle, 1963, перечисляет типы турецких судов с именами, которые нетрудно расшифровать: фриката (фрегат), зайка (саик или каик), калион (галион), р. 318, прим. 2; следует ли отличать саик, греческое судно, служившее преимущественно для перевозки хлеба в Эгейском и Мраморном морях, от карамузалиса, Haramursel, использовавшегося только в Мраморном море и получившего свое имя «от названия соседнего с Измитом (Никомедией) порта, где их строили», р. 488–489: полупалубного судна с тремя парусами и гребцами? В западных текстах по этому вопросу нет полной ясности…

⁴⁵ Casa Grande e senzala, Rio de Janeiro, 5^e édit., 1946, I, p. 88; Paul Achard, La vie extraorginaire des frères Barberousse, op. cit., p. 53.

⁴⁶ Gmzalo de Reparaz, Geografia y politica, Barcelona, 1929, passim.

⁴⁷ E.-F.Gautier, Les siècles obscurs du Maghreb, 1927, p. 280.

⁴⁸ По документам серии Estado Castilla, в Симанкасе. Ср. том II.

⁴⁹ 14 mars 1565, Simancas E° 146.

⁵⁰ R. Ricard, «Les Portugais au Maroc», in: Bulletin de Г Ass. Guillaume Budé, juill. 1937, p. 26.

⁵¹ D. de Haedo, Topographia…, op. cit., p. 19 v°.

⁵² F. Braudel et R. Romano, Navires et marchandises à l’entrée du port de Livourne, 1547–1611, 1951, p. 45.

⁵³ Ibid., p. 45.

⁵⁴ J. Denucé, L’Afrique au XVI^e siècle et le commerce anversois, 1937, p. 12.

⁵⁵ Письмо Филиппа II кастильскому Аделантадо^*JN, С. Лоренцо, 4 сентября 1594 г., Simancas Е° Castilla 171, Р 107, ему стало известно, что Аделантадо, находящийся со своими кораблями в Сеуте, намеревается прочесать побережье до мыса Сан-Висен-те; король велит ему дойти до Лиссабона.

⁵⁶ Ustariz, op. cit., pp. 260–261 (1724).

⁵⁷ A. d. S. Venise, письмо Альвизе Koppepa дожу, Мадрид, 28 апреля 1621 г. Довольно сложная задача, замечает венецианец, «учитывая большое расстояние от одного берега пролива до другого».

⁵⁸ Xavier A. Flores, Le «Peso Polidco de todo el mundo» d’Anthony Sherley, 1963, p. 176.

⁵⁹ Ibid., p. 111.

⁶⁰ A. d. S., Venise, письмо X. Липпомано дожу, Мадрид, 19 ноября 1586 г., о проходе через пролив «темной ночью» Мурада, корсарского короля Алжира.

⁶¹ R. В. Меrriman, The Rise of the Spanish Empire, 1934, IV, p. 248, 434. Были ли в этом повинны арагонцы, чрезмерно поглощенные своими насущными делами, как полагает R. Konetzke, op. cit., p. 148? В этом пункте я не очень склонен с ним соглашаться.

⁶² Giovanni Livi, La Corsica e Cosimo dei Medici, Firenze, 1885.

⁶³ A. d. S. Florence, Mediceo, 2080.

⁶⁴ Jean Delumeau, Vie économique et sociale de Rome dans la seconde moitié du XVI siècle, I, 1957, p. 128.

⁶⁵ Danilo Presotto, «Venuta Terra» e «Venuta Mare» nel biennio 1695–1606, thèse dactylographiée, Faculté d’Economie et Commerce de Gênes, 1964, p. 31 et sq.

⁶⁶ Giovanni Rebora, Prime ricerche sulla «Gabella Caratorum Sexaginta maris», thèse dactylographiée, Faculté d’Économie et Commerce de Gênes, 1964, p. 31.

⁶⁷ Danilo Presotto, op. cit., p. 53.

⁶⁸ A. d. S. Florence, Mediceo, 2080.

⁶⁹ Principes de géographie humaine, p. 265.

⁷⁰ См. стр. 414.

⁷¹ Jaques Heers, Gênes au XV siècle, 1961, p. 275.

⁷² Mémoires de Messire Philippe de Comines, augmentés par M. l’abbé Lenglet du Fresnay, éd. Londres et Paris, 1747, IV, p. 103. Эти навы имели водоизмещение до 2100 и 1750 тонн, во всяком случае не менее 1500 и 1250 тонн^*JO.

⁷³ Мара del Mar Adriatico, 1568, Sim. Е°, 540. Этому предмету посвящена огромная литература: ср. несколько строк Le Danois, op. dt., p. 107; A. PhiUppson, op. cit., p. 40–41; J. Boucard, «L’histoire recente de l’Adriatique» in C. R. S. de la Soc. géologique de France, no. 2, mars, 19256. Позаимствуем кое-какие цифры из статьи: Н. Hochholzer, art. cit., in: Geogr. Zeitschr., 1932, p. 93–97: от Венеции до пролива Отранто расстояние по морю 700 км; площадь Адриатики — 140 000 кв. км — лишь на одну шестую больше площади Финского залива. Если бы она имела круглую форму, то диаметр был бы равен 492 км. Протяженность ее берегов составляет 3887 км, длина побережья островов — 1980 км, всего — 5867 км. За исключением Венецианской и Албанской Ривьеры средняя глубина вдоль берега составляет около 10 м.

⁷⁴ Maurice HoUeaux, Rome, la Grèce et les monarchies hélleniques, 1921, pp. 176–177.

⁷⁵ B. N. Paris, Esp. 127, P 7. Начало XVII в.

⁷⁶ E. Alberi, Relazioni degli ambasciatori veneti, II, V, p. 465.

⁷⁷ B. N. Paris, Fr., 16104

⁷⁸ Ha западном берегу портов нет, Instructions Nautiques, n° 408, p. 32.

⁷⁹ A. d. S. Venise, Senato Mar, 15, P 2.

⁸⁰ Венеция решила укрепить Корфу из-за надвигающейся турецкой опасности; письмо епископа Дакского^*JP королю, Венеция, 29 июля—12 августа 1559 г.; E. Charrière, op. cit., И, pp. 600–601.

⁸¹ V. Lamansky, op. cit., pp. 610–611.

⁸² P. Canaye, op. cit., pp. 190–192, 1573 r.

⁸³ V. Lamansky, op. cit., p. 611.

⁸⁴ Correr, D. delle Rose 21, P 29.

⁸⁵ Felke Toffoli, «Del commercio di Veneziani ai tempi della Repubblica, con accenni a Trieste», 1867, p. 24, extrait de l’Osservatore Triestino, mai 1867.

⁸⁶ Serafino Razzi, La storia de Raugia, 1595, éd. 1803, p. 260.

⁸⁷ A. d. S., Venezia, Cinque Savii alla Mercanzia, Busta 4, copie (извлечения из истории Джов. Бат-ты Нани). Предшествовавшим инцидентам несть числа. Ср. письмо ректора Рагузы рагузскому консулу в Венеции (16 января 1567 г.) по поводу товаров, захваченных графом де Корзола, который требует заплатить таможенный сбор в размере 10 проц. (Arch, de Raguse, L. P., I, P 34, A. d. S.Venise, Cinque Savii, Busta 3, copie, 10 août 1597).

⁸⁸ Venise, Cinque Savii alla Mercanzia, Busta 3, письмо Совета пяти дожу, 29 декабря 1634 г., копия. Борьба против Анконы и ее торговли кожей с помощью упразднения таможенных пошлин (с 1545 по 1572 г.) на ввоз чернильных орешков из Верхней и Нижней Романии^*JQ…

⁸⁹ К 1559 г. относится серьезный инцидент, связанный с Дураццо^*JR: преследуя турецких корсаров, укрывшихся в этом порту, венецианский проведитор Пандольфо Контарини подвергает город бомбардировке… Ср. Сатрапа, la vita del catholico… Filippo II, 1605, II, XI, p. 82–83, и письмо епископа Дакского королю, 30 апр., 20 мая 1559 г., E. Charrière, op. cit., II, p. 573–575. В 1560 г., на этот раз мирными средствами, Венеция добивается уступки «тридцати трех cazalz»^*JS в окрестностях Шибеника, присвоенных турками (письмо Долю епископу Дакскому, Константинополь, 21 сентября 1560 г., E. Charrière, op. cit., II, 625–628).

⁹⁰ A. d. S. Venise, Cinque Savii, 9 P 175.

⁹¹ Очевидно такая политика проводилась в отношении соли из солеварен Адриатики, находящихся почти полностью в руках Венеции, но также и соли, ввозимой издалека. Это, без сомнения, необходимая политика: за три года, в 1583–1585 гг., оборот морского экспорта из Венеции составил 1600 000 дукатов «внутри залива до Корфу» и 600 000 за его пределами (A. d. S. Venise, Papadopoli, codice 12, P22 v°). Расчет произведен современником на основании «пошлины на вывоз», составлявшей 5 проц, от стоимости товара. О соли, которая была настоящим дополнительным платежным средством на Адриатике, ср. Fernand Braudel, «Achats et ventes de sel à Venise (1587–1793)» in: Annales E. S. C., 1961, p. 961–965, a также приложенную карту. Посредством соли Венеция привязывает к себе балканских скотоводов.

⁹² A. d. S. Venise, Cinque Savii, 13 мая 1514 г.: право грузить и перевозить в Александрию Египетскую без захода в другие порты оливковое масло, миндаль, орехи, каштаны.

⁹³ A. d. S. Venise, Senato Маг, 186, 6 mars 1610.

⁹⁴ Ibid., 19, 20 juin 1520.

⁹⁵ Письмо Франсиско де Вера Филиппу II, 7 октября 1589 г., А. N., К 1674.

⁹⁶ Письмо императора Дитрихштейну, 2 мая 1570 г., P. Негге, Europäische Politik im cyprischen Krieg, 1570—73, 1902, p. 148; о стычках и переговорах между Веной и Венецией см. G. Turba, op. cit., XII, p. 177, note (23 nov. 1550), XIII, p. 148 (9 juin 1560). Германия «получила свободный доступ в Адриатику только при Карле VI», ср. Krebs, art. cit., p. 377–378 и еще лучше J. Kulischer, Allgemeine Wirtschaftsgeschichte, 1928–1929, II, 236–237.

⁹⁷ A. Le Glay, Négociations diplomatiques entre la France et l’Autriche durant les trente premières années du XVI siècle, I, 1845, p. 232.

⁹⁸ Например, A. d. S. Venise, Cinque Savii, 2, 26 февр. 1536 г.: венецианские суда, перевозящие товары, загруженные в Леванте за счет венецианцев или иностранцев, часто доставляют их непосредственно в города Sottovento^*JT, это им формально запрещается. О винах из Апулии, ввозимых в Далмацию, ср. донесение Джустиниано 1576 г., В. N. Paris, Ital. 220, Г 72, copie. И уже 5 октября 1408 г. встречается формулировка (Cinque Savii, 2) запрещения вывозить зерно за пределы «залива».

⁹⁹ Многочисленные указания, напр. в A. d. S. Venise, Senato Terra 4, f° 123 v°, f° 124, 27 сентября 1459 г., Senato Mar 6, P 89 v°, 28 сентября 1459 г. Также о генуэзских корсарах см. Senato Маг 6, Р 196 ѵ°, 16 июня 1460 г.

¹⁰⁰ Об одном из первых появлений турецких корсаров см. А. d. S. Venise, Senato Маг 18, P 119 v°, 9 сентября 1516 г., речь идет о корсаре Куртоголи, который привел 12–15 парусников ко входу в залив.

¹⁰¹ В 1533 г. в море близ Валоны отвлекающий маневр спас две венецианские галеры от 12 берберских галиотов, Giuseppe Cappelletti, Storia della Repubblica di Venezia del suo Principio al suo fine, Venezia, t. Vili, 1852, p. 199.

¹⁰² Положение ухудшилось в 1570-е гг., Museo Correr, D. delle Rose, 481, 1 октября 1570 г.: пиратам досталось на 76 000 дукатов вина и масла.

¹⁰³ V. Lamansky, op. cit., pp. 600–601.

¹⁰⁴ Письмо Джакомо Тебальди герцогу Феррарскому, Венеция, 28 марта 1545 г. A. d. S. Modena Venezia XXIV, 2383/72 «Quelli diavoli Scorili hano preso certi navilii richi et impicato tutti quelli v’erano dentro, com’intesero ch’erano venetiani»^*JU.

¹⁰⁵ Correr, D. delle Rose 21, P 78.

¹⁰⁶ Correr Cicogna, 1999 (s. d.).

¹⁰⁷ A. d. S. Venise, Papadopoli 12, P 25.

¹⁰⁸ Среди сотен свидетельств см., в частности, Н. Hochholzer, art. cit., p. 150. Не следует принимать за чистую монету преувеличения, содержащиеся в книгах и речах Attilio Tamaro, в L’Adriatico golfo d’Italia, 1915. С этой оговоркой можно признать, что его исследования не лишены таланта и значения: «Documenti inediti di storia triestina, 1298–1544», in: Archeografo triestino, XLIV, 1931, или ero Storia di Trieste, 2 voi., Roma, 1924. Интересную точку зрения высказывает Bozzo Baldi, L’isola di Cherzo, pref. di R. Almagià, fase. 3, Studi geografici pubblicati dal Consiglio Nazionale delle Ricerche, 1934; социальными и экономическими основаниями для распространения итальянского влияния на этом острове^*JV были крупная собственность и оснащение судов.

¹⁰⁹ Antonio Teja, «Trieste е Г Istria negli atti dei notai zaratini del 300», in: Annali del R. 1st. Tech. Rismondo, 1935; Silvio Mitis, Il governo della repubblica veneta nell’isola di Cherso, 1893, p. 27.

¹¹⁰ A. Philippson, «Das Byzantinische Reich als geographische Erscheinung», in: Geogr. Zeitschr., 1934, pp. 441–455.

¹¹¹ Инструкция Пандольфо Строцци командующему галерами, отправляющимися в корсарский рейд, Ливорно, 1 апреля 1575 г., A. d. S. Florence, Mediceo, 2077, P 540 et v°. Их маршрут должен был быть следующим: Мессина, мыс Пассеро, мыс Мизурата на африканском берегу, возле которого проходят навы из Леванта в Триполи, Тунис, Бону и Алжир.

¹¹² По поводу миграций из одного бассейна в другой: два грека были осуждены на аутодафе в Мурсии 14 мая 1554 г. (A. H. N., L° 2796). О греках, приезжающих в Мадрид, письмо Террановы Е. В.^*JW, Палермо, 20 дек. 1572 г. (Simancas Е° 1137).

Сохранилось множество документов о греках, находившихся в Ливорно в XVI в. Один грек из Кадиса был захвачен в плен турками из Алжира в 1574 г., D. de Haedo, op. cit., p. 175 v°. О киприоте на Майорке, 19 февр., 1589 г., Rybay Garcia, El consejo supremo de Aragon en el reinado de Felipe II, 1914, p. 285. О греках, служивших в испанском флоте; письмо Тьеполо дожу, 19 августа 1560 г. Calendar of State Papers (Venetian), VII, 247.

¹¹³ J. Sauvaget, Introduction à l’histoire de l’Orient musulman, 1943, pp. 43–44.

¹¹⁴ Цель, которую преследовал Фердинанд Католик в 1509–1511 гг., во время великих походов Педро Наварро, заключалась не просто в блокировании корсарских портов Магриба или в поисках путей для новой Гранадской войны, ставкой в которой была бы Африка (об этом мечтала Изабелла, а не он). Он намеревался проложить морскую трассу, проходящую вдоль берега от южной Испании до богатой хлебом Сицилии. Оран был взят в 1509 г., а уже в 1511-м испанская эскадра овладела берберским Триполи. Эта поспешность вскрывает смысл его^*JX миссии. (Fernand Braudel, «Les Espagnols et l’Afrique du Nord», in: Revue africaine, 1928).) Люсьен Ромье предполагал, что подобные намерения питал и Карл V в ходе кампании в Провансе.

¹¹⁵ V. Lamansky, Secrets d’État de Venise, Saint-Pétersbourg, 1884, pp. 563–564, венецианское донесение 1559 г.

¹¹⁶ О великом противостоянии Востока и Запада во времена римской античности — в подтверждение выдвигаемых мной положений — см. G. /. Bratianu, Études byzantines, 1939, pp. 59–60, 82–83. Jacques Pirenne, Les grands courants de l’histoire universelle, 1944,1, p. 313. Pierre Waltz, La Question d’Orient dans l’Antiquité, 1943, p. 282.

¹¹⁷ R. Pfalz, art. cit., p. 130, note 1, указывает, что в 1928 г. на генуэзском побережье было выловлено 10 280 ц рыбы, в то время как потребности города составляют 20 000 ц. Итальянский рыбак зарабатывает в 4 раза меньше, чем французский, и в 8 раз меньше, чем английский, тем не менее во Франции и в Англии рыба не дороже, чем в Италии.

¹¹⁸ О ловле тунца см. письма Филиппа герцогу Альбе от 4 мая 1580 г. (CODOIN, XXXIV, р. 455), 19 мая 1580 г. (ibid., р. 430) и 18 апреля (ibid., XXXL, р. 108). А. de Morales, Las andgüedades de las ciudades de Espana, Madrid, 1792, P 41 v°, говорит, что в 1584 г. ловля тунца принесла в Андалусии герцогам Медина Сидония и Аркосскому^*JY 70 000 дукатов. Живописная подробность: во время ловли «tocase а tambores у hazese gente para yr a su tiempo a esta pesqueria con el atruendo y ruydo que se aparaja una guerra»^*JZ. В период рыбной ловли в Кониле, с мая по июнь, море становится красным от крови. Pedro de Medina, Libro de grandezas y cosas mémorables de Espana, éd. augmentée par D. Perez de Messa, 1595, p. 108.

¹¹⁹ E. Le Danois. od. cit.. d. 197–198.

¹²⁰ Danilo Presotto, op. cit., p. 364.

¹²¹ Alberto Tenenti, Cristoforo da Canal, 1962, p. 82.

¹²² Патент Филиппа II, выданный 1 окт. 1561 г. на имя шотландца Шатенье^*KA, снарядившего галеру для войны с неверными. В. N., Paris, Fr. 16103, fos 69 et 69 v о.

¹²³ A. d. S. Florence, Mediceo (неполная ссылка).

¹²⁴ G. Vivoli, Annali di Livorno, IV, pp. 10–11.

¹²⁵ Ibid., IV, p. 10.

¹²⁶ F. C. Lane, Venetian ships and shipbuilders of the Renaissance, 1934, p. 378—38.

¹²⁷ Ibid., p. 42.

¹²⁸ B. Hagedorn, Die Entwicklung der wichtigsten Schiffstypen, Berlin, 1914, pp. 1–3 et 36; ссылки y F. C. Lane, op. cit., p. 41.

¹²⁹ Instructions Nautiques, n° 368, pp. 66–70. Andrea Navagero, Il viaggio fatto in Spagna, 1563, p. 2 (1525): дороги, ведущие из Генуи в Рапалло, ужасны, но местность густо заселена.

¹³⁰ V. Lisicar, Lopud. Eine historische und zeitgenössische Darstellung, 1932; Лопуд — остров Меццо.

¹³¹ Museo Correr, D. delle Rose, 21, f° 17 (1584), f° 19 (1586), f° 70 v°(1594).

¹³² A. d. S. Naples, Sommaria Partium, volume 559, f° 158, 9 октября 1567 г., например.

¹³³ Ibid., 532, 5 ноября 1551 г.

¹³⁴ Ibid., 560, f° 209, 10 июня 1568 г.

¹³⁵ Ibid., 543, f° 128, 10 января 1568 г.

¹³⁶ Ibid., 575, f° 40, 17 июля 1567 г.

¹³⁷ Ibid., 577, f° 37–39, 10 октября 1568 г.; f° 89–93, 21 января 1569 г.

¹³⁸ Ibid., 596, f° 193—6, июль 1572 г.

¹³⁹ Bartolomeo Crescendo Romano, Nautica mediterranea…, 1607, p. 4.

¹⁴⁰ Ibid., p. 4.

¹⁴¹ Ibid., p. 7.

¹⁴² Fourquevaux, Dépêches, I, p. 12, дерево из лесов Кийяна^*KB.

¹⁴³ Archives de Raguse, Diversa de Foris X, f° 81 v° et sq.: Подсчет моих расходов, Бьяджо Водопия…

¹⁴⁴ А. d. S. Florence, Mediceo, 4897 bis, f° 6 et 6 v°, 15 янв., 1566 г.

¹⁴⁵ Ibid., 2840, f° 3, 23 июля 1560 г.

¹⁴⁶ Simancas Е° 1056, f° 185, 22 августа 1568 г.

¹⁴⁷ Geographia General de Catalunya, p. 336.

¹⁴⁸ A. d. S. Naples, Sommaria Partium, 562, f° 83, 10 сентября 1567 г.

¹⁴⁹ F. С. Lane, op. cit., p. 219 et sq.

¹⁵⁰ Robert Mantran, Istanbul dans la seconde moitié du XVI^e siècle, 1962, p. 445, note 2 et passim.

¹⁵¹ V. Lamansky, pp. 83–89. Simancas E° 1329, Венеция, 25 ноября 1571 г. По-видимому, усилия Венеции не увенчались успехом. Можно усомниться в действенности ее предложений, даже если бы они были приняты: в письме французского посла в Константинополе от 8 мая 1572 г. говорится, что за пять месяцев турки уже построили 150 кораблей, снабдив их артиллерией и экипажами (Е. Charrière, op. cit., Ill, p. 269).

¹⁵² F. C. Lane, op. cit., p. 232.

¹⁵³ C. Trasselli, «Sul naviglio nordico in Sicilia nel secolo XVII», неопубликованная статья (опубликовано в 1967 г. в Барселоне в Homenaje a Jaime Vicenc Vives, vol. II).

¹⁵⁴ Можно, хотя и не просто, произвести подсчеты себестоимости судов. Ценные сведения о стоимости северных лесоматериалов см. в: Dispacci scritti al Senato dal Secretano Marco Ottobon da Danzica dalli 15 novembre 1590 sino 7 septembre 1591, copie A. d. S. Venise, Secreta Archivi Propri, Polonia 2.

¹⁵⁵ Instructions Nautiques, n° 368, p. 7. Ha побережье между Генуей и Ниццей нечасто бывает очень плохая погода. О порте Розас, защищенном от всех ветров, кроме редко дующих ветров с юга, см.: Instructions, n° 345, р. 135. Постоянный штиль стоит в порту Антиб: Instructions, n° 360, р. 175. Мистраль свирепствует даже в Валенсии (имеется в виду залив). Он не опасен для корабля, находящегося близко от берега, но, застигая судно в открытом море, вынуждает его искать спасения на Балеарских островах: Instructions, п° 345, р. 12.

¹⁵⁶ Werner Helwig, Braconniers de la mer en Grèce, trad, française, 1942, p. 199.

¹⁵⁷ И по сей день в некоторые точки лигурийского побережья можно добраться только по морю, R. Lopez, «Aux origines du capitalisme génois», in: Ann. d’hist. écon. et soc., IX, 1937, p. 434, n° 2. Железные и автомобильные дороги до сих пор обходят стороной также «costa brava»^*KC Каталонии.

¹⁵⁸ Ср. забавный пассаж в кн. Paul Morand, Lewis et Irène, 1931, p. 17, по поводу Сицилии.

¹⁵⁹ E. Fechner, in: Benndorf, Das Mittelmeerbuch, p. 99.

¹⁶⁰ Werner Helwig, op. cit., passim.

¹⁶¹ Pierre Vilar, op. cit., I, p. 249.

¹⁶² Между разноэтажными деревнями курсируют ослики: P. Vidal de La Blache, Principes de Géographie humaine, 1948, p. 86.

¹⁶³ Данные соображения справедливы и по отношению к «вечно недоедающему обитателю побережья Лигурии», о котором говорит Мишле.

¹⁶⁴ А. С. de Cassis, В. В. 36. Архив имущества коммуны, 24–25 сентября 1543 г. В ходе исследования выясняется, что «виноградников много, но они приносят небольшой доход, оливковые деревья плодоносят иногда раз в пять лет из-за сухости: почва в основном не поддается обработке…» Жюлю Сиону принадлежит следующее превосходное замечание: «Прованс чуть было не стал одним из тех регионов Средиземноморья, в которых прибрежные жители вынуждены подражать берберским корсарам вследствие недостатка плодородной земли и изрезанносги береговой линии» {Frame Méditerranéenne, 1934, р. ПО).

¹⁶⁵ А. Р. Usher, «Deposit Banking in Barcelona 1300–1700», in: Journal of Economics and Business, IV, 1931, p. 122.

¹⁶⁶ Мне также представляется сомнительным, когда при попытке оценить значение морской профессии в жизни населения такого острова, как Корсика, которую предпринимает Jean Brunhes, op. cit., p. 69, не учитываются корсиканские моряки, находящиеся за его пределами. И сегодня их можно во множестве встретить в Марселе.

¹⁶⁷ A. d. S. Venise, Senato Маг, 7, P 2 v°.

¹⁶⁸ Archivo General de Indias, Séville, Justicia, legajo n° 7. Процесс относится к 1530 г. Этим замечательным документом я обязан любезности моего коллеги Энрике Отте. Происхождение матросов установлено по их именам.

¹⁶⁹ R. Марке, Niederländische Akten und Urkunden, 1913,1, p. 35.

¹⁷⁰ Domenico Sella, Commerci e industrie a Venezia nel secolo XVII, 1961, p. 24, nota 1.

¹⁷¹ В неаполитанских документах начала XVI в., которые я просматривал, чаще упоминаются каталонские купцы, перебравшиеся в Неаполь, чем суда из Каталонии, как та нава, принадлежащая Жоану Осталю, которая загружается зерном в Сицилии и доставляет его в Неаполь (апрель — май 1517 г., A. d. S. Naples, Dipendenze della Sommaria, fascio 548). Во второй половине столетия подобных упоминаний становится совсем мало.

¹⁷² Simancas Е° 331, Aragon 1564: список из 16 мастеров, плотников, конопатчиков и строителей галер, направленных в Барселону из Генуи «para la fabrica de las galeras»^*KD.

¹⁷³ V. Lamansky, op. cit., p. 564.

¹⁷⁴ Сицилийские барки, см. P. Grandchamp, La France en Tunisie, à la fin du XVI^e s., Tunis, 1920, p. 32, 36, 46, 63, 81, 95; неаполитанские, ibid., p. 30, 31, 33.

¹⁷⁵ 24 янв. 1560 г.,

¹⁷⁶ См. том II, гл. VII, § 2

¹⁷⁷ См. любопытную и убедительную статью в духе Ратцеля: Franz Olshaussen, «Inselpsychologie», in: Kölnische Zeitung, 12, VII, 1942. Отправной точкой для его замечаний служит чилийский остров Мас-а-Тьерра, который послужил прообразом острова Робинзона Крузо.

¹⁷⁸ И, наоборот, острова получили от нее свое имя, достаточно вспомнить этимологический смысл слова архипелаг^*KE.

¹⁷⁹ В качестве локального примера можно указать острова и островки Буш де Бонифасио: Instructions nautiques, n° 368, p. 152 et sq. Пример, относящийся к более обширной территории, острова и островки у североафриканского побережья, Instructions, n° 360, рр. 225, 231,235,237,238,241,242,244,246,247,257,262,265,266, 267, 277, 282, 284, 285, 287, 291, 297, 305, 308, 309, 310, 311, 313–314, 331.

¹⁸⁰ E. Albèri, op. cit., I, III, p. 267, о низкой стоимости жизни, о ее «brutta»^*KF населении. В 1603 г. в Сардинии насчитывалось 66 669 семей, что дает при умножении на 4 — 266 673 жителя, Franceso Corridore, Storia documentata della popolazione di Sardegna, Turin, 1902, pp. 19, 20.

¹⁸¹ О «сардинском языке» и трех его диалектах см.: Ovidio et Meyer Lübke, in: Grundriss der romanischen Phil., de G. Groeber, 2 éd., p. 551.

¹⁸² Известно, например, что остров Хиос, находившийся под властью турок с 1566 г., сохранил приверженность к католической вере и заслужил в Леванте славу «малого Рима». Еще в XIX веке Шатобриан отмечал его итальянский вид. Мы знаем также, что на Мальте, в городе средневековых рыцарей, и на острове Пантеллерия, напротив, и в наши дни можно встретить жителей-арабов и услышать их местные наречия. В качестве любопытной лингвистической аналогии можно было бы сослаться на пример Крыма, где еще во времена Лютера существовала память о местных готских диалектах. Но Крым — не совсем остров, и факт их наличия не вполне доказан.

¹⁸³ Была налажена регулярная связь с Ливорно. Сардинский сыр экспортировался и в Валенсию: Simancas Е°335, 6 sept. 1574, Р 46.

¹⁸⁴ Pietro Amai di San Filippo, «Della schiavitù e del servaggio in Sardegna», in: Miscellanea di storia italiana, 3 serie, t. II, 1895.

¹⁸⁵ Письмо Стефано Спинолы маркизу Мантуанскому, Генуя, 30 апреля 1532 г., A. d. S. Mantoue, А. Gonzaga, Genova 759, шторм выбросил на берега Сардинии две галеры, четыре галиота и одну турецкую фусту, экипаж последней почти полностью спасся.

¹⁸⁶ P. Vidal de La Blache, Tableau de la géographie de la France, 1908, p. 25–26, Théodore Monod, L’hippopotame et le philosophe, 1943, p. 77.

¹⁸⁷ R. P. F. Estienne de Lusignan, Description de toute l’isle de Cypre, Parids, 1580, p. 223 v° et sq.

¹⁸⁸ На Корфу не хватало также мяса: Philipp de Сапауе, Le voyage de Levant, 1573, p. p. H. Hauser, 1897, p. 191. О положении на Корфу в 1576 г. см. донесение Джустиниано, В. N. Paris, Ital. 1220, P 35 et sq.: 17 000 жителей. На острове, где имелись плодородные, но не обрабатываемые равнины, выращивался запас хлеба, которого хватало лишь на четыре месяца, но отсюда на континент вывозились вино, растительное масло и стада скота.

¹⁸⁹ На Кипре даже в XVIII в. ощущался недостаток хлеба (Tott, Mémoires, IV, p. 3). Крит был в это время прежде всего поставщиком оливкового масла и мыла (ibid., р. 3). О доставке хлеба карамузалисами в Кандию как бы контрабандой см. письмо Иеронимо Ферро, 6 октября 1560 г., A. d. S. Venise, Sen° Secreta Const., Fza 2/B, f° 274. Без помощи соседей Кандия может прожить не более четырех месяцев. Отсюда частые периоды голода и постоянная озабоченность: в Кандии плохой урожай, нет зерна на продажу, объясняет Совету Десяти Джакомо Фоскарини, генеральный проведитор королевства Кандия, (А. d. S. Venise, Capi del Consiglio dei Dieci, Lettere, Ba 286, f° 5). О голоде 1573 г. в Дзанте см. Philippe de Сапауе, op. cit., р. 184.

¹⁹⁰ В особенности, как ни парадоксально, на отсталых и бедных островах, которые менее населены и, главное, не так тесно связаны с экспортным производством, выжимающим последние соки. Так, Сардиния может иногда позволить себе роскошь вывозить зерно. G. Ryba у Garcia, op. cit., pp. 317–318 (1587) или p. 320 (1588). Но в неурожайные годы и она испытывает голод, как другие. (Письмо вице-короля Сардинии Его Величеству, Каллер, 22 сент. 1576 г., Simancas, Е° 335, Р 356). На Корсике вывоз зерновых, в 1590 г. разрешенный без ограничений на пять лет, был сразу же остановлен из-за неурожаев. A. Marcelli, «Intorno al cosidetto mal governo genovese dell’isola», in: Archivio Storico di Corsica, 1937, p. 416.

¹⁹¹ Правда, E. Albèri, I, III, p. 226, утверждает, что Майорка в 1558 г. была способна самостоятельно покрыть свои потребности. В это время население острова насчитывало от 45000 до 90 000 человек (здесь было 30 городов по 500–600 семей в каждом). Но и в этом случае не редкостью были голодные годы. Например, в 1588 и 1589 гг., когда островитяне не сумели получить хлеб из Орана, G. Ryba у Garcia, El consejo supremo de Aragón, pp. 288–289.

¹⁹² Pierre Monbeig, «Vie de rélations et spécialisation agricole, Les Baléares au XVIII siècle», in: Ann. d’Hist. éc. et soc., IV, 1932, p. 539.

¹⁹³ Письмо вице-короля Майорки Его Величеству от 20 дек. 1567 г.: «… que todo el ano estan cercadas de fustas de moros de manera que muy pocos bateles entran о salen que no se pierdan y este ano se han tornado siete о ocho bergantines у toda su substancia se va en Argel…»^*KG. Об этом окружении Балеарских островов см. также, под 10 января 1524 г., в кн.: Tomiciana, Vili, p. 301; М. Sanudo, op. cit., VI, p. 236, 16 марта 1532 г.

¹⁹⁴ Сьюдадела^*KH, 10 июля 1536 г., A. N., К 1690. Сыодадела после набега Барбароссы. Ср. также о литейщике, который сделал неудачную отливку, ibid., Майорка, 29 августа 1536 г.

¹⁹⁵ О защите Сардинии, см. ниже, том. II, гл. VII, § 1, постройка башен. Вот в качестве примеров несколько документов о размещении на острове летом войск: 8 сент. 1561 г., Simancas Е° 328; 25 июля 1565 г., ibid.; Е° 332,6 августа 1565 и 5 июля 1566 гг.

¹⁹⁶ Эти сведения сообщил мне в Симанкасе Федерико Шабо. Об острове Менорка ср. Cosme Parpaly Marqués, La isla de Menorca en tiempo de Felipe II, Barcelona, 1913.

¹⁹⁷ B. Com. Palermo, Qq. D 56, f° 259–273. Ряд любопытных и интересных писем.

¹⁹⁸ G. Brattami, op.cit., p. 269 et sq.

¹⁹⁹ L. F. Heyd, Histoire du Commerce du Levant au Moyen Age, 1885–1886, p. 336; Th. Gautier, Voyage à Constantinople, p. 54, J. W. Zinkeisen, op. cit., II, p. 901, note 2. Jérosme Justinian, La description et l’histoire de l’isle de Scios, 1606. Остров Хиос после турецкого завоевания в 1566 г. с опустевшими улицами его городов и разрушенными дворцами, ср. Jacobus Paléologus, De Rebus Constandnopoli et Chii, 1573. О жевательной смоле, ср. J. В. Tavernier, op. cit., I, p. 264.

²⁰⁰ В отдельные моменты и зерно. Что касается кипрских золотых и серебряных нитей, то я полагаю, как и J. Lestocqouy (in: Mélanges d’histoire sociale, 111, 1943, p. 25), что это не более чем название. С Кипра вывозили также птиц овсянок в бочонках: J. В. Tavernier, op. cit., I, p. 181^*KI.

²⁰¹ Baron de Busbec, op. cit., p. 178, пьет в Константинополе «много вина с острова Крит».

²⁰² R. Hakluyt, The principal navigations…, London, 1600, p. 309. О пособничестве туркам полукрепостных крестьян с острова в 1570–1571 гг., во время турецкого завоевания, ср. письмо Хулиана Лопеса Его Величеству из Венеции 26 октября 1570 г., Relacion de Venecia, 28 sept. 1570, Simancas, E° 1327. Письмо кардинала Рамбуйе Карлу IX, Рим, 5 ноября 1570 г., E. Charrière, op. cit., Ill, p. 124. Во время волнений на Хиосе в 1548–1549 гг. его жители, желавшие избавиться от ига Маонны^*KJ, предложили свой остров Козимо Медичи, который благоразумно предпочел отказаться (.Darmi, L’isola di Chio offerta a Cosimo dei Medici, Rassegna Nazionale, 1912, p. 41–53). Какую прекрасную книгу можно было бы написать о подданных Венеции и Генуи и об их экономической и социальной эксплуатации! Богатые документы об этом собраны в ценной публикации В. Ламанского.

²⁰³ A. d. S. Venise, Annali di Venezia, Фамагуста, 8 октября 1570 г.

²⁰⁴ Говоря о судьбах Кипра при турецком владычестве, не следует забывать, что в венецианскую эпоху остров был пустынным, малонаселенным (около 1570 г. его население насчитывало 180 000 жителей, из которых 90 000 были крепостными и 50 000 villani liberi, e «il restante è nelle città et terre»^*KK, B. N., Paris, Ital. 340, P 55). Турки приступили к заселению острова анатолийскими землепашцами (H. Kretschmayr, Gesch. von Venedig, 1920, III, p. 62). Все крестьяне получили одинаковый статус подданства, и старые различия были стерты. Католическое духовенство почти лишилось паствы. Многие киприоты сделались турками, чтобы избежать уплаты «хараджа»^*KL. При этом все не так просто, потому что сохраняются приметы итальянской цивилизации. Ж. Б. Тавернье около 1560 г. пишет: «Все они, и мужчины, и женщины, одеты на итальянский манер» (op. cit., I, р. 180).

²⁰⁵ Museo Correr, D. delle Rose 21, P 32 v°.

²⁰⁶ Marciana, 7299, 9 июня 1584 г. О смуте в Кандии в 1571 г. существует множество свидетельств, особенно в Annali di Venezia, 20, 22, 30 августа, 16 сентября 1571 г.

²⁰⁷ На острове Джерба рядом с оливами растут пальмы, а также яблони и груши. С этой точки зрения он тоже представляет собой особый мир. Добавим к этому, что Джерба, как некий заповедник, приютила у себя еврейские общины, которые, как утверждают, поселились здесь во время гонений Тита, и главное, что здесь сохранился маленький хариджитский мирок, аналогичный М’забу^*KM, надежно оберегающий древние обряды и старинные архитектурные приемы.

²⁰⁸ Instructions Nautiques, n® 360, р. 338, 359–363.

²⁰⁹ См. том III, гл. II, прим. 61.

²¹⁰ J. В. Tavernier, op. cit., I, p. 286.

²¹¹ Museo Correr, D. delle Rose, 21, f° 29.

²¹² Comte de Brèves, op. cit., p. 18.

²¹³ Ibid., p. 15.

²¹⁴ Даже сегодня: пример тому выходцы с Джербы, которые рассеяны по всей Северной Африке и по всему свету; или садовники с Мальты и из Маона, P. Vidal de la Blache, Principes de Géographie humaine, p. 97.

²¹⁵ Даже в списках бомбардиров в Гоа за 1513 г. имеется некий Сильвестр Корсо, Fortunato deAlmeida_t Historia de Portugal, 1926–1929, III, p. 267.

²¹⁶ R. Russo, «La politica agraria dell’officio di San Giorgio nella Corsica (1490–1553)», in: Riv. st. ital., 1934, p. 426.

²¹⁷ Carmelo Trasselli, art. cit., in: Archivio storico di Corsica, 1934, p. 577.

²¹⁸ Относительно Ливорно, Mediceo 2908. О прибытии многочисленных корсиканских барок с грузом вина в Рим говорится в письмах И® де Торреса Цуньиге из Рима от 29 и 30 января 1581 г., Cartas у Avisos, р. ЗЗ.

²¹⁹ Он прибывает в Константинополь в январе 1563 г. О его переезде на Хиос: А. d. S. Gênes, Sezione Segreta, n. g., 5 июня 1563 г.

²²⁰ Simancas Е° 487.

²²¹ О Франсиско Гаспаро см. выше, с. 50 и прим. 88. О нем и о его семье говорит граф Бенавенте (который придерживается весьма дурного мнения о корсиканцах) в письме Его Величеству из Валенсии от 13 ноября 1569 г., Simancas Е° 333. Information hecha en Argei а Г de junio 1570, a pedini® del cap. don Geronimo de Mendoça, 13 juin 1570, Simancas E® 334. Письмо дона Херонимо де Мендоса Его Величеству, Валенсия, 7 июня 1570 г., Граф Бенавенте Его Величеству, Валенсия, 8 июля 1570 г.: Франсиско, вероятно, — шпион — двойник. «… Estos son criados en Francia y tratan alli en Argel y Valencia y tienen su correspondancia en Marsella»^*KN. Наконец, письма братьев Франсиско из Марселя, датированные 24 и 29 июля 1579 г., с новостями из Леванта, не представляют большого интереса (копия A. N., К 1553, В 48, п° 77).

²²² О семье Ленче и по вопросу о сборе кораллов см., кроме P. Masson, Les Compagnies du Corail, 1908, книгу P. Giraud, Les origines de l’Empire français nord-africain…, 1939.

Многочисленные сведения о роли Томмазо Корсо в Марселе, где он действовал в интересах корсиканских повстанцев, содержатся в переписке испанского посланника в Генуе Фигероа, в частности в его письме королю, Генуя, 9 января 1566 г., Simancas Е° 1394.

²²³ Le Bastion de France, Alger, 1930, n° 1.

²²⁴ A. Philippson, op. cit., p. 32: «Jedes Land ist ein Individuum für sich»^*KO. То же самое говорит по поводу больших островов Архипелага^*KP J. W. Zinkeisen, op. cit., III, p. 7: «…jedes für sich… eine eigene Welt»^*KQ.

²²⁵ Исследование по истории этого национального чувства еще не написано. В «Гаргантюа» Рабле оно выражено прекрасно, хотя и грубовато: «Ей-богу, я бы выхолостил всех, кто бежал из-под Павии!»^*KR И в Четвертой книге: «…нашего доблестного, древнего, прекрасного, цветущего и богатого французского королевства»^*KS

²²⁶ G. Bandelle, op. cit., II, p. 208.

²²⁷ Vittoria Di Tocco, Ideali d'indipendenza in Italia, 1926, p. 1 et sq.

²²⁸ A. Renaudet, Machiavel, 1942, p.10.

²²⁹ Algunas efemerides de Miguel Pérez de Nueros, in: Fr° Belda y Pérez de Nueros, marqués de Cabra, Felipe Secundo, s. d. (1927), p. 30 et sq.

²³⁰ Geographia General de Catalunya, p. 496 et sq.

²³¹ A. Renaudet, L’Italie et la Renaissance italienne (Курс лекций в Сорбонне, Sedes, 1937, p. 1).

²³² Augustin Berque, «Un mystique moderne», in: 2^e Congrès des Soc. Savantes d’Afrique du Nord, Tlemcen, 1936 (Alger, 1938), t. II, p. 744. В этом же тоне пишет R. Montagne, op. cit., p. 410.

²³³ Оригинальность Балкан вытекает из их положения на стыке Европы и Азии (Busch-Zantner, op. cit., p. IV). Об их отчужденности от нас, западноевропейцев, (ibid., р. 111). Единство Малой Азии, второго Иберийского полуострова {Ulrich von Hassel, Das Drama des Mittelmeeres, 1940, p. 22).

²³⁴ «Северная Африка всегда будет подчинена влиянию Иберийского полуострова и соседних островов». P. Achard, Barberousse, op. cit., p. 53, note 1. «Иберийский мир выступает как одно неразделимое целое от стран Атласа до Канарских островов включительно и даже до больших островов западного Средиземноморья: Сардинии и Корсики», P. Vidal de La Blache, Tableau géographique de Іа France, р. 28. «Андалусия… кажется как бы продолжением Магриба», Georges Marçais, Histoire du Moyen Age, III, 1936, p. 396 (Histoire générale de Gustave Glotz).

²³⁵ Согласно von Hassel, op. cit., p. 20–22, внедрение Испании в Италию носит скорее династический, чем политический характер (в смысле династической политики). Это довольно спорный тезис. Об их культурных связях пишет в своих работах Бенедетто Кроче. О вкладе Испании в развитие итальянских учреждений см. Fausto Niccolini, Aspetti della vita italo-spagnuola nel Cinque e Seicento, Napoli, 1934. О контактах в области литературы, Hugues Vaganay, «L’Espagne en Italie», in: Rev. Hispanique, t. IX, 1902. Léopold von Ranke, Les Osmanlis et la monarchie espagnole pendant les XVI et XVIII siècles, 1839, pp. 383–387. Согласно W. Plaizhoff, Geschichte des europäischen Staatensystems, 1928, p. 32, мир в Като-Камбрези надолго определил судьбы Италии. Пожалуй, во всех этих книгах осутствуют указания на необходимость сохранять связь с Испанией, ощущавшуюся на Апеннинском полуострове по экономическим (американское серебро) и военным причинам (оборона против турок). Было бы неправомерным говорить без обиняков, как делает Стендаль (Promenades dans Rome, II, p. 191), о «нашествии испанского деспотизма <в Италию>».

²³⁶ Е. Albertini, in: Mélanges Paul Thomas, Bruges, 1930.

²³⁷ L. AL Ugolini, Malta, origini della civiltà mediterranea, Roma, 1934.

²³⁸ A. Philippson, Das Mittelmeergebiet, op. cit., p. 37.

III