Поспешив скрыться в направлении левой башни, где жила семья Форанциссов, Горрон пропал за углом. Филипп остался глядеть ему вслед, еще чувствуя витающий в воздухе запах соленой воды и дерева корабельной обшивки, будто герцог не сменял одежды после того, как сошел с трапа. Впрочем, этот запах скоро истончился, а граф вернулся в свои покои.
Лишь когда молодой месяц висел над замком, Филипп тихо, но настойчиво постучал в гостевые покои Горрона. Не успел слуга приблизиться к двери, чтобы открыть ее, как из глубин спальни послышалось тихое одобрение, и граф вошел. Он обнаружил герцога лежащим в постели на боку лицом к стене, укрытым одеялом и дрожащим от бессилия. Его руки, а также глотка были перевязаны, а на полу валялась груда старых бинтов, потемневших от крови. Резким взмахом руки Филипп отослал прислугу прочь. Впрочем, чуть погодя он прислушался, усмехнулся и приоткрыл створку двери – застывшие около угла тени всколыхнулись от страха, чтобы окончательно раствориться в черноте замка.
Теперь они точно остались одни.
– Как вы себя чувствуете? – спросил граф, присаживаясь на край кровати. Герцогу с трудом удалось перевернуться на другой бок, чтобы посмотреть на вошедшего. Лицо его было уставшим, кожа побледнела от малокровия, но глаза продолжали гореть лихорадочным синим огнем, как у всякого, кто даже в моменты бессилия своего тела продолжает путешествовать по чертогам памяти, не приемля отдыха для ума.
– Я мог бы сказать «сносно», если бы не было так отвратительно… – И он поморщился.
– Что за проблема возникла с Гейонешем? Слуги шептались, будто вам пришлось испивать его три раза.
– Не три, а четыре!
Горрон вымученно улыбнулся, попытался лечь на спину, но сразу сдался, чувствуя, что на боку ему и удобнее, и не так болит.
– Скажем так… – продолжил он со вздохом. – Когда ты мнемоник и в твоей голове тысячи и тысячи воспоминаний… Тогда испитие Гейонеша, чтобы показать кому-либо свою память, – это, в общем-то, не лучшая затея. Особенно для того, кто хочет увидеть эти воспоминания и вычленить из них воспоминания владельца. Это сродни ловле вечно ускользающей блестящей рыбешки среди тысяч таких же, запутавшихся в одних сетях.
– Как я понимаю, у сир’ес не вышло?
– Только отчасти. Погляди! – И герцог болезненно осклабился, выгнул шею, которую будто порвал голодный пес. – Потратил весь день, начав с рук и закончив глоткой. Думает продолжить завтра. Таких «завтра» ему потребуется еще тысячи – по дню на каждую оборванную мной жизнь. Но он хотя бы убедился, что я – это я, иначе я бы оттуда совсем не вышел. А еще он хоть что-то, но смог получить из воспоминаний, так что позволил мне пока отдохнуть.
Если герцог лежит здесь, в отдельной спальне, и к тому же имеет посланных к нему сиделок, то это значит, что в неподмененности приехавшего действительно убедились.
– Вы в силах рассказать, что узнали? Он жив? Вы его нашли?
– Ты всегда постоянен, Филипп, и всегда о делах. Да, я нашел Уильяма. Он добрался-таки до Элегиара, – печально улыбнулся герцог.
– Давно?
– Весьма, еще в 2150 году. За эти годы он успел побыть и веномансером во дворце, и храмовым Вестником, и даже под попечительством влиятельных придворных особ и был одарен лаской важных дам.
– Что за Вестник? – спросил Филипп.
– Это почетный титул для вампира, участвующего в религиозных церемониях, посвященных нашему общему знакомому Гаару. Там Гаара почитают как божество долголетия и здоровья, поэтому ежегодно приносят ему жертвы.
– И зачем он участвовал в этой церемонии? – граф свел брови на переносице.
– Сложно сказать… Мне кажется, он старался жить на чужбине обычной жизнью, как старается жить всякий, кто настойчиво избегает своего прошлого.
– Вы говорили с ним?
– Довелось. Я успел к нему раньше, чем велисиалы. Мы с ним встретились в саду дворца Элегиара. Туда он вышел прогуляться во время пира. Он не желал идти со мной, не верил ни моим словам, ни моим попыткам убедить его. – Выдержав паузу, чтобы набраться сил, герцог продолжил: – Мариэльд в свое время преуспела обратить его против тебя и против меня как посланца твоей воли…
– Как он мог отказаться уйти?
– Не гляди на меня так… Я не вру.
– Вы ему рассказали о том, что ему угрожает опасность?
– Само собой!
– Поклянитесь, друг мой, что все было именно так.
– Клянусь, – произнес Горрон. – Клянусь тебе, что виделся с ним. Клянусь, что пытался убедить его вернуться к тебе, чтобы спасти его жизнь от нависших над ним туч. Но он отказался, и мне пришлось ненадолго оставить его.
– Почему вы оставили его?
– Ночь, в которую я с ним встретился, в истории Элегиара будет зваться ночью Пламенной птицы. Или еще как-нибудь в подобном поэтическом духе. Пока мы разговаривали, изменники с помощью пиромантии едва не сожгли дворец, а потому мы расстались – он побежал внутрь. Для него куда важнее его южная жизнь, чем его прошлое. Он не собирался никуда возвращаться. Ну а дальше за Уильямом пришли, поэтому я не знаю, куда он делся после рассвета. Не гляди так… – Горрон тяжело вздохнул, увидев острый взгляд родственника. – Клянусь тебе, что он исчез после рассвета.
Большего граф об Уильяме не узнал. До полуночи он просидел у своего родственника, поведав ему о расследовании после пропажи герцога, а также о заточении Мариэльд в горах. В свою очередь герцог принялся с трудом, но рассказывать и про задержку в тюрьме, и про то, как далеко он продвинулся на Юг в поисках вражеских Теух. Он поведал, что дошел практически до одного из великих городов – Нор’Алтела, лежащего в красном ущелье, но не нашел ни единого намека на возрождение кланов старейшин.
– Теух разобщены, – говорил герцог, уже уставший от беседы. – Летэ полагал, что на той стороне залива против него веками зрел заговор. Он думал, что Теух вновь едины и сильны. Искал следы их деятельности… Но Юг не даст старейшинам поднять головы. Поэтому им поодиночке безопаснее. Ведь стоит лишь одному раскрыться, как ненасытные южные златожорцы, у которых есть маги, доберутся и до остальных…
– Надеюсь, он вас послушает. Я видел его, Горрон, в зале после переговоров. Он верит, что его старый враг еще жив.
– Тяжело будет, но постараюсь ему объяснить. Если глядеть назад, а не вперед, то нам не избежать войны сначала в Солраге, а когда мы лишимся его, то велисиал дойдет с войском и сюда, осадив стены этого замка. Но все это завтра… Война начнется завтра: и с Летэ, и с велисиалами. А пока что я хочу хорошо, по-человечески выспаться, чтобы набраться сил…
Оставив своего родственника отдыхать после череды Гейонешей, Филипп покинул покои и вернулся в свои. Там он предался размышлениям, пока над замком бледнел лунный серп. Замок был на удивление тих, спокоен. Пока пальцы привычно поглаживали лежащий у сердца промасленный лист бумаги, граф думал о причинах, по которым Уильям мог отказаться от возвращения на Север. Получается, его родившаяся тридцать лет назад ненависть продолжала зреть, пока окончательно не закостенела?
Незадолго до возвращения герцога из южных земель к Молчаливому замку прибыл человек из Йефасы – обычный ремесленник. Ремесленник казался пьяным, речь его была спутанной, похоже, он сам себе не отдавал отчета в своих действиях. Однако сообщил, что является звеном, через которое старейшины смогут оповестить об изменениях сделки. Когда вернулся Горрон и всем стало известно о малочисленности вражеского клана, обитающего на Юге, Летэ послал своего вестника в Йефасу, к этому зачарованному ремесленнику.
Все это значило ровным счетом одно: Летэ осознал абсурдность своих притязаний и готов уступить. Оставалось лишь удивляться способности Горрона решать любой вопрос без кровопролития.
Буквально на следующий день явился все тот же аристократ в широкополой шляпе с желтым пером, хотя и в другом табарде. Он прибыл один, без помощников, просто выйдя пешком из дубовой рощи. Его сопроводили в огромный зал с троном, на котором снова восседал неподвижной статуей Летэ фон де Форанцисс. Переговоры длились долго. И на этот раз в ближайшей комнате притаился сам герцог Донталь, которому пришлось ради этого больным покинуть постель. Филиппа там не было.
– Выходит, в общей сумме к Саммамовке я обязуюсь доставить сюда шестерых бессмертных, в числе которых должны быть Юлиан и Генри. Правильно? – спросил аристократ, подытоживая.
Величественно кивнув, Летэ устремил взор вдаль. В его глазах гость был лишь приглашенным просителем, но никак не равным и уж тем более не превосходящим его. На это аристократ только иронично усмехнулся, прекрасно различив застарелое высокомерие.
– Хорошо, что мы наконец пришли к единому мнению, – голос его сделался хитрее. – Но я хочу предупредить.
– О чем же? – глава поглаживал подлокотники.
– Дело в том, что вашими усилиями, когда вы оторвали меня от моих дел, бессмертный паразит внутри Генри… Как бы выразиться… С ним не получилось, – снова ухмыльнулся аристократ. – Его дни сочтены. Спустя пять, десять, может быть, двадцать лет с большой вероятностью он окончательно умрет.
– Почему же? – Летэ впервые взглянул на гостя.
– Вас это не касается, но, помимо Генри, я хотел бы оставить у себя Юлиана. Конечно, я могу отдать их вам. Только один из них почти мертвец, а второй больше похож на южанина, чем на северянина, к тому же бывший человек, из-за чего многие из совета в свое время проголосовали против.
– К чему все это сказано? – нахмурился Летэ.
– Я просто хочу предложить кое-что другое. Я все-таки осведомился насчет Теух. Их действительно почти не осталось. Но в далеких южных горах, там, куда не дотягиваются ваши соглядатаи, где почти нет письменности, уже долгие века прячется бывший воевода Теух. Его имя Баммон. Ему служат несколько потомков тех, кто бежал вместе с ним. Как насчет того, чтобы вместо Генри и Юлиана, бесполезных для клана, доставить сюда шестерых южных паразитов, в числе которых будут Баммон, его нареченный сын и последователи? – глаза аристократа сверкнули.