Тогда Йева не понимала, почему ее не ругали за подобные шалости. А сейчас и сама радовалась детскому смеху, чувствуя в нем необходимость, будто звук этот будил в ней жизнь.
Около нее спал маленький Ройс. Подогнув колени, разлегшись на подушках, он положил голову на пышную юбку матери. И под ухо просунул ладошки, да к тому же причмокивал губами во сне. Йева ласково пригладила его черные мокрые кудри, прилипшие к лицу, затем вытерла сбегающую по его лбу каплю пота. Самой ей было не жарко, хотя по лицам жнецов она видела, что солнце их морит. Они сидели у стогов, прятались в тени; кто-то дремал, отдыхая, кто-то ел или пил воду из принесенных женщинами кувшинов. И графиня чувствовала странную сопричастность к этой жатве, к самой жизни, находясь среди уставших людей, пусть на деле и сидела в повозке, медленно катящейся к Брасо-Дэнто.
Прикрыв глаза, она откинулась на подушки и обвила руками своего сына, не отпуская даже сейчас. Йева чувствовала, что ее счастье стало целиком зависеть от его счастья. Она радовалась, когда радовался он. Она плакала, когда плакал он… А когда произошел тот ужасный случай на опушке леса, она думала, что умрет на месте: от сердечной боли и вины. Тогда Ройс бесстрашно играл с вурдалаками, как дитя, не знающее, что перед ним лежит мохнатая озлобленная смерть. На миг позабыв обо всем, Йева залюбовалась цветением трав, поглядела на голубое небо. И случилась беда… Доселе глухо рычащий демон скинул с себя оковы хозяйки и резко вцепился зубами в ногу достающего его ребенка. Ей тогда показалось, что Ройс закричал не своим голосом. Но то кричал не он, а она. Ее сын же, странно сосредоточенный, молчаливый, пытался бить вурдалака по морде кулачками, лупил по глазам. Услышав крик, вурдалак оторвался от его ноги и заскулил. Непонятно было, кто испугался больше: Ройс, Йева или он. Но тогда Йева вдруг поняла, что нет для нее ничего важнее и дороже сына и что сердце ее дрожит за него, как за родного. С тех пор Ройс захромал, и эта его неуклюжая хромота, пока еще милая из-за детского возраста, стала напоминанием.
Потом неведомо откуда пришла болезнь, гулявшая по городам: страшная, забравшая многих детей. Йева тогда сидела на подстилке, гладила своего лихорадящего ребенка и плакала от собственной беспомощности, представляя, что будет с ней, если его жизнь, столь хрупкая, но ценная, оборвется.
Вздохнув, она воздела очи к небу, разглядывая его кусочки сквозь плетеную крышу повозки. Рукой она продолжала перебирать кудри вспотевшего Ройса. Он захныкал во сне, скривил губы и снова погрузился в блаженную детскую дрему. Ну а графиня опять выглянула из повозки, любуясь жарким простором, бесконечными полями, но более всего – небольшой точкой у подножия горы, которая росла, чтобы превратиться в город-крепость.
Вскоре она увидит отца.
Предпоследние два его письма были нежны и полны родительской заботы, и, читая их, Йева понимала, что он ее по-прежнему любит. Может, он принял решение дочери по поводу Ройса? Простил? Однако она была полна сомнений из-за письма, пришедшего накануне… Оно выглядело странно. Обычной бодрости и энергичности в нем не чувствовалось, зато было вялое согласие на приезд нетерпеливой дочери…
Что произошло в совете после того, как обмен сорвался, она точно не знала. Говорят, велисиал Гаар тогда порушил часть зала и напугал Йефасу своими воплями. А когда его тело изрубили на куски, то он в своей бесплотной форме пополз в сторону города. Однако он так и не вернулся. В Брасо-Дэнто его тогда тоже не увидели, хотя именно там он должен был появиться в первую очередь, ведь мир был обещан лишь после передачи карты. Потерпев поражение от объединенных сил старейшин в недолгой стычке у границ Солрага, Кристиан запросил недолгий мир и вернулся в Глеоф. Офуртгос тоже остался цел. Йева ничего не понимала. Она даже не понимала, каков статус отца в совете, после того как он покинул его после продолжительного скандала и вернулся сюда. Говорят, его поддержали многие северные старейшины, поэтому Летэ ничего не сделал. Все ждали ответной войны, но ее отчего-то не случилось. Йева хотела сама все узнать от отца, поэтому то нервно выглядывала из повозки, то гладила своего сына. А тому все снился какой-то сон, судя по всему, превеселый.
Встретил ее Брасо-Дэнто своей живостью и вечерним шумом. К тому моменту, когда графиня получила разрешение вернуться в отчий дом, следы кратковременной войны уже исчезли. Только больше, чем обычно, стражи громыхало обитой железом обувью. Зато купцы, менялы, праздная знать – все вновь собрались внутри стен.
Когда графиня въехала под арку ворот, изнуряющая жара уже спала, поэтому много кто еще сновал по улицам.
Повозка везла графиню по чистой, широкой Парадной улице, взбираясь вверх, к замку. Колеса звонко гремели по мостовой, добавляя шума к народному гулу. Ройс, который из-за жары изможденно спал, к вечеру оживился и весело запрыгал на коленях.
– Мама, мама! Что это? – пропищал он и показал пальчиком на высящийся замок.
– Это мой дом, – улыбнулась печально Йева.
– Дом? Твой?
– Да. Когда-то я здесь выросла.
Но Ройс, как всякий ребенок, уже отвлекся на пестро украшенные закрывающиеся прилавки. Он вытянул палец и бойко заголосил дать ему тех зеленых лент, что обвивали деревянную опору, на которой держался второй этаж магазинчика, отчего Йева лишь терпеливо усадила его обратно на колени.
Она вдыхала хлебный запах пекарен, глядела на Воронью площадь, где высился знаменитый Вороний камень. Затем увидела до сих пор стоящие друг напротив друга бордель и храм Ямеса. С улыбкой она вспомнила их вечное соперничество, кому быть на главной площади. И все это ей казалось и старо и ново, ибо она не узнавала никого из проходящих мимо: даже одеваться здесь стали иначе, предпочитая уже не котарди, а рубахи со штанами. Она все глядела вокруг, чувствуя, что теперь не принадлежит миру Брасо-Дэнто. С ее колен постоянно норовил спрыгнуть непоседливый Ройс, волосы которого растрепались и выбились из-под соломенной шляпы.
Наконец, уже на подступах к замку, когда дорога дала круто вверх, Йева увидела знакомую мантию управителя. Однако силуэт ей был незнаком. Услышав грохот копыт и шум повозки, мужчина обернулся. Это был Базил Натифуллус. Он удивленно вскинул и так вечно поднятые в удивлении брови и шепнул хрипло, будто не веря:
– Ах, Йева? То бишь Ваше Сиятельство… Ваше Сиятельство! – И подбежал к повозке раскланяться. – Вы явились!
– Явилась, – улыбнулась Йева, разглядывая его.
Как же скоротечно время, размышляла она. Базил сильно постарел за почти четыре десятилетия, несмотря на то что был вампиром. Стройность его сменилась сутулостью, лицо осунулось, а на макушке заблестела плешь. Одни только уши, как обычно, торчали в стороны гордыми знаменами.
Пользуясь случаем, управитель Базил тоже разглядывал свою госпожу. И он думал о прошедших летах, но думал с явной печалью, понимая, что песок времени сыплется между его пальцев, но никак не пальцев Йевы, которая до сих пор молода. Граф Филипп тоже не менялся с годами: все рождались, а он оставался в одном возрасте, старели, а он оставался таким же, – поэтому всем был привычен его вечный облик. А вот его дочь, которая росла вместе с Базилом, растревожила в нем воспоминания о молодости и их любовных отношениях.
«Вот оно, как жизнь поворачивается», – горько подумал управитель и неожиданно почувствовал, как состарился. Впрочем, вслух он высказал иное, тем более появление графини напомнило ему о текущих проблемах.
– Вы, госпожа, как нельзя вовремя.
– Почему, Базил? Что-то случилось после возвращения отца из Йефасы? – она снова вспомнила странный тон письма.
– Много что случилось… – Он оглянулся.
– Но что именно? Отцу не пришлось по душе ваше управление с Брогмотом? Серчает?
– Если бы… Лучше бы серчал! Вот недавно Портон провинился, напутал серьезно с арендными платежами. Это юный помощник Брогмота. За такое господин наказал бы его в былые времена. А сейчас…
И Базил неуклюже замялся, не зная, как объяснить.
– Да вы сами увидите, госпожа… – тихо закончил он. – Вы нужны здесь, как никогда! Всегда были нужны, но сейчас без вас будет сложно! И Брогмота надо поумерить… его пыл поумерить. Он совсем совесть потерял. Обнаглел, вьется вокруг господина лозой, чувствуя, что тот растерял живость. Подлизывается!
– О чем ты? Что стало с отцом?
Базил совсем растерялся. Он пошел рядом с медленно едущей повозкой, рассеянно разглядывая ребенка на руках Йевы, и они уже приблизились к железной решетке, которую сопровождение требовало поднять. Между тем из верхних окон высунулась почти вся прислуга, гадая, что за гости явились. Поэтому Базил и потерял желание говорить. Темные дела сейчас происходили в замке… Никогда не знаешь, не лучше ли промолчать и сделать вид, что тебя все это не касается.
Йева поняла, что управитель чем-то смущен. Тогда она подозвала к себе гвардейца и приказала поторопиться. Ее радость от возвращения в отчий дом сменилась тревогой. Что происходит?..
Отряд въехал под высокие ворота каменной крепости, которую никто и никогда не брал осадой. Хотя, надо сказать, никто и не пытался. Слава Брасо-Дэнто и его хозяина отваживала врагов лучше стен. Йеву встретили вышколенные слуги. Все здесь было чисто, светло, просторно, не в пример офуртскому двору, отчего ей даже стало стыдно. Как только представилась возможность, Ройс тут же соскочил с колен матери и, прихрамывая, заковылял по двору, удивленно разглядывая огромных вороных коней подле конюшен, такие же огромные стены, и отчего-то весело хохотал, пыхтел и сам с собой говорил – перед ним распахнулся огромный мир. От этого зрелища Йева поневоле улыбнулась, приказала кормилице последить за ребенком, чтобы он не угодил под копыта или колеса, а сама поспешно ступила внутрь замка.
Там все осталось как и в ее детстве. Все те же скамьи, а может, и не те, да сделанные по тем же чертежам, чтобы ублажить взор хозяина. Все те же серые стены, украшенные гобеленами с распахнувшим крылья вороном. Тревога ненадолго отступила. И Йева, пока управитель остался во дворе раздавать распоряжения насчет прибытия гостей, стала медленно подниматься по лестничным ступеням.