Он продирался сквозь толпу, крича и бранясь, и чувствовал, как его охватывает ненависть, как в руки возвращается былая мощь, как слабость сменяется кипучей злостью, а голод нарастает ежеминутно. Его убили год назад, лишив головы! Его изуродованный труп достался Илле! Кто же, как не советник, был способен это сделать? Как он сразу не догадался, что во дворце, помимо охранника Тамара, могли быть и другие прислужники Раума, с которыми тот не пересекался? Но как они подобрались к нему? Или он был так плох, что не услышал их шагов? Ему казалось, что все произошло буквально вчера, но он понял, что сон его был не сном, а долгой смертью, безысходной пустотой, и длилась эта пустота не день и не два, а больше года. Между побоищем во дворце и сегодняшним прекрасным весенним днем – пропасть!
Но почему он еще жив? Получается, Илла не смог перелить бессмертие в свое чахлое тело… Неужели местные демонологи оказались слишком несведущи в Хор’Афе?
Мариэльд де Лилле Адан рассказывала, что передача дара его хозяином не так сложна, ибо он может взывать к своей крови. Однако, предупреждала она, это вовсе не значит, что дар нельзя передать вопреки. Его вполне можно вырвать с корнем, заставив перетечь в следующий сосуд. Во время Кровавой войны не было такого случая, чтобы рано или поздно, но дар не переходил в новое тело, покинув прежнего хозяина, который всячески препятствовал этой передаче.
Злые мысли метались в Юлиане, пока конь нес его по тракту, ведущему в пустынные земли. О нет, он ехал не на север, а на юго-запад! Теперь он знал, куда ему следует отправиться. И то был трудный, опасный путь, пролегающий между южными провинциями. Но ему необходимы ответы на все вопросы, поэтому он решительно скакал по пыльной дороге, чтобы их найти.
Спустя два дня
Юлиан добрался до большого поселения на Полях Благодати. К этому моменту он уже успел выменять украденного породистого скакуна на золото, а также заглушить жажду. Спрыгнув с измотанной лошади, он снял в таверне комнатушку, зная, что ненадолго оторвался от преследователей, когда свернул с тракта. Знал он и то, что за ним сейчас начнут погоню силы совершенно иные – и им не нужно мчаться за беглецом, чтобы отыскать его.
К вечеру он спустился в зал.
Это было дешевое заведеньице. Здесь царили гам, рыгания и зловония, и Юлиан присел на табурет в самом дальнем углу, аккурат за бочкой с вином, чтобы не привлекать внимания. Пока за окном посреди оливковых деревьев пели цикады, народ живо обсуждал происходящие вокруг вещи – войну Трех королей. Скрытный гость сидел и слушал, сколько всего он пропустил за год своего мертвого сна. Королевство Нор’Мастри наконец подняло голову и начало возвращать назад все свои утерянные земли. Во многом благодаря элегийским войскам оно смогло отбить большую часть Рабского простора. После этого, когда был обеспечен спокойный тыл, объединенные силы Элейгии и Нор’Мастри пошли на город, с которого и началась братоубийственная война, – на Нор’Куртул. Его захват назвали величайшей за полвека победой, потому что это означало прохождение половины пути до взятия уже самой столицы змеиного королевства.
Следующей целью был сам Нор’Алтел.
О, Нор’Алтел, город золота, бронзы и зелени! Сколько жадных взоров устремилось к твоим украшенным изразцами особнякам, к твоим порочным богатствам, храмам и мудрым библиотекам. Все твои непоколебимые враги готовы положить свои жизни на алтарь войны, только бы подступить со знаменем победы к твоему пышному дворцу, упрятанному за красными стенами. Сколько крови было уже пролито ради этого, а сколько еще прольется у Нор’Алтела, прозванного среди народа Змеиным градом!
А ведь скоро родится Владыка владык! Юная принцесса Бадба уже носила под сердцем дитя. Все замерли в благоговейном ожидании мальчика, который, возмужав, станет хозяином горизонтов. Он сядет на трон трех столпов, на трон, который ему сейчас добывают его отцы, проливая реками кровь, и будет править почти всем Югом. Об этом судачили за каждым столом, у каждой конюшни, на каждом перепутье, обмениваясь новостями. Причем обсуждали это и богачи, и нищие крестьяне – гордость за величие своего королевского рода поселилась в каждой верующей душе.
«А ведь я был вне этого мира всего лишь год», – думал беглец.
Отвлекло его от мыслей то, что он вдруг уловил чей-то пристальный взор. Юлиан сидел в маленьком закутке, укрывшись около бочки с вином, и никому не был интересен в своем самом обычном дорожном костюме с капюшоном. Однако примостившийся подле окна мужчина продолжал украдкой рассматривать незнакомца. На его голове устроилась соломенная шляпа, какие обычно надевают в поле. Скорее всего, это был свободный крестьянин, возделывающий арендованную землю.
Заметив, что его взгляд заметили, мужчина сразу же поднялся и направился прочь из харчевни.
Юлиан пошел следом. И тут же обнаружил, что мужчина никуда не уходил, лишь спрятался за ящиками с овощами, откуда и зыркал. Снова увидев направленный на него взгляд, крестьянин неуклюже попятился, нырнул за угол харчевни в попытках исчезнуть. Но Юлиан не собирался отпускать его. Оба они миновали грязный от недавнего дождя задний двор, пересекли невысокие ограды, какие коза перепрыгнет, и растворились во тьме оливковых рощ. Мужчина пытался уйти быстрым шагом, но его уверенно нагоняли.
Наконец Юлиан схватил незнакомца за плечо. Крестьянин обернулся и промямлил:
– Что вам, почтенный? На кой я? А?
– Зачем следил за мной?
– Нет-нет… На кой вы мне? Отпустите несчастного бедняка…
Он заканючил, затрясся от страха, будто боясь быть избитым. Однако Юлиана это не обмануло. Он внимательно разглядел простолюдина: его сутулость, его просторную одежду, под которой торчало распухшее брюхо, – затем услышал тяжелое дыхание, выдававшее болезненность.
– Я знаю, – сказал он, – Илла приказал тебе найти меня.
Крестьянин промолчал. Лишь перестал ныть.
– Ты ведешь его ищеек по моему следу. И я не смогу укрыться, потому что на каждой тропе меня будешь поджидать ты. Куда бы я ни побежал, ты найдешь меня. Так знай. Я не бегу, а иду целенаправленно к тебе!
– Зачем? – спросил мужчина, и речь его стала внятнее. – Зачем тебе это потребовалось, дитя Гаара? Зачем ты ищешь того, кто тебя преследует?
– Я хочу поговорить.
– Нам не о чем разговаривать…
– Открой мне путь к своему храму, чтобы я пришел туда, отдавшись под твою власть! – сказал Юлиан с нажимом.
– Зачем мне впускать тебя?
– Я могу дать тебе то, что ты давно ищешь! Если наша беседа тебя не устроит, тогда верни меня, закованного в кандалах, этому изменнику. Тому, кто клялся тебе в пожизненном служении, а сам лишь воспользовался тобой, не дав ничего, кроме своей крови и тела. Разве не поставил Илла под угрозу твой святой храм, когда явился во дворец с мулом, набитым мешками с древним золотом? Разве потом не хлынули в твои земли волной златожорцы, которые желали раскрыть секрет богатства Иллы и присвоить его?
Крестьянин помолчал, раздумывая. Затем шепнул:
– Скачи к мраморным рудникам у Желтых хребтов.
– А дальше?
– Дальше я направлю тебя.
Умолкнув, он развернулся и с тяжелым дыханием, неся в себе сотрапезника, который пожирал его изнутри, побрел обратно. Юлиан же вернулся в таверну, где с восходом солнца вскочил на коня и помчался дальше, растворившись в бесконечных Полях Благодати.
Он знал, что теперь его никто не будет преследовать, а те, кто уже шел по следу, будут временно сбиты с него. Но лишь временно.
«Заключай союзы и бей в спину, чтобы выжить, – думал Юлиан, вспоминая разговоры с советником. – Что ж, достопочтенный, вы не оставляете мне выбора. Но если выяснится, что меня убили не раумовские головорезы, то в таком случае столь быстро мог действовать только Горрон де Донталь. Насколько оправданны мои обвинения в его сторону, я пойму, лишь когда достигну затерянного храма Раум. Там все и решится!»
Из воспоминаний убитого им наемника Юлиан примерно знал, где должен находиться храм Раум – где-то в срединных Желтых хребтах, прозванных так за светло-желтый цвет известняка. Именно там три королевства соприкасались своими границами: песчаный Нор’Мастри, глиняный Нор’Эгус и гагатовая Элейгия. Но вместе с тем эти горы были малообитаемы из-за скверных условий, поэтому все дороги вились вокруг них, а не сквозь.
Тогда еще шестнадцатилетнего юношу, Латхуса увозили из храма в безлунную ночь в покрытой полотнищами повозке. Под полотнищами он и пролежал несколько дней, опоенный отварами, погрузившими его в глубокий сон. Поэтому Юлиан не знал, какое конкретно поселение скрывает обиталище. Весь его путь напоминал продвижение вслепую, когда он отдавался на волю судьбы, рискуя своей жизнью.
Ему приходилось ехать туда, куда его направляли.
Две недели он пробыл в дороге; из них одну неделю пропутешествовал в компании паломников, чтобы обезопасить себя от разбойников. Путь их тянулся по песчаным дорогам, сквозь пылевые бури, а спали они или в домах благодушных хозяев, или в редких гостеприимных обителях, или под листьями фигового дерева, если ночь заставала их посреди безлюдных земель.
– Война уносит много жизней, – шептал, сидя у костра, один из паломников, молодой безусый мужчина в хламиде. – Брат передал мне письмо через гостеприимный дом Багрида. Писал, что Сапфировое озеро вышло из берегов от раздутых до безобразия тел местных жителей, что плавали в нем, утонув.
– А почему местные бежали к озеру, а не в Нор’Куртул? Их заколдовали? – спрашивал второй паломник.
– Нет, их напугали гримы. После неудачной ночной вылазки защитники отошли к городу, но у озера столкнулись с этими демонами, которые напитались прошлыми смертями и выросли до невообразимых размеров. По словам моего брата, люди так перепугались огромных гримов, которые затмили собой небо со звездами, что сочли это проклятием Праотцов! И бежали… куда глаза глядят, потерявшись в родны