х для них окрестностях! Многие ранеными кинулись вплавь через озеро, где и утонули! Все пали духом, а на следующий день Нор’Куртул был взят практически без сопротивления.
– А почему Змеиный король не явился к ним на выручку со своим войском?
– Говорят, подавлял бунты в западных провинциях. Там уже не верят в него как в новое воплощение Праотца Шине. Именно поэтому ранее покоренные города и восстают против его лживой власти, – уверенно отвечал безусый, будто видел все воочию.
– Непонятные дела происходят…
– А что же непонятного?! – безусый пригубил кислого вина, нагретого у костра. – Это кара настигает Змеиного короля! Все эти постыдные смерти от вод озера не иначе как проявление божественного негодования! Подумайте сами… Разве не посягнул их нынешний лжевладыка на истинно священный королевский род, перебив его и обвив трон скользким хвостом? Запомните… – это он произнес уже глубоким, воодушевленным голосом, – ничего не происходит в этом мире просто так! Змеиный король расплачивается за свои прегрешения перед Праотцами! Все начинается с восстаний и потери Сапфирового града, но, поверьте, закончится тем, что он лишится и трона, и жизни, и рода! Мне на днях приснился вещий сон, в котором на виселицах в самом Нор’Алтеле колыхались облаченные в шелка змеиные отродья!
Все паломники вокруг смятенно закивали головами. Они начали молиться, проникаясь этими идеями, чтобы разнести их дальше по всему южному свету.
Юлиан тогда сидел у костра, нахохлившись под плащом. От огня по его лицу скакали тени, и своим спутникам он казался не от мира сего: странным, отрешенным, с каким-то то ли лихорадочным, то ли потухшим взором, ибо у него эти настроения сменялись в течение дня по несколько раз. Он слушал и собирал слухи, гадал, что стало с Абесибо Науром, о котором ходит молва, будто он сошел с ума. Что произошло тогда во дворце? Что помешало архимагу перерезать всю королевскую семью, как это некогда совершил Змеиный король? Будет ли захвачен Нор’Алтел, что положит конец войне?
А потом его мысли сменялись, и он уже думал, как встретится с Раум… Закончится ли там его жизненный путь? Или он наконец-то все узнает? Юлиану казалось, что он борется с ветром. Обдумывая снова и снова все, что с ним произошло, вампир терялся в догадках. Причем догадки эти были безумны и невозможны, и он сам понимал, что так быть не может. Однако как объяснить эту престранную череду событий? С каждым днем пески становились все выше, говор сменялся то на эгусовский, то на мастрийский, а он все сильнее погружался в зыбкую подавленность. Даже душу излить было некому. За пределами Полей Благодати, там, где вырастали барханы, полноводные реки сменились глубочайшими колодцами, откуда приходилось поднимать воду ведрами. Так что Вериатель не являлась к нему по ночам. А когда он все-таки добирался до какого-нибудь тоненького ручейка, прячась от спутников за финиковыми деревьями, то и там он находил лишь укоряющую поддержку. Демоница глядела на него обвиняющим взором. Он пытался объяснять, что иного пути нет, но она только качала головой, а горесть в ее глазах становилась глубже. Как-то она попробовала вновь утянуть его на Север, ткнув туда пальчиком, но он отказал. С тех пор она больше ничего не предлагала – только становилась печальнее.
И вот однажды перед ним выросли желто-песчаные горы.
Настал момент расставания со спутниками, которые следовали иным путем: сначала до захваченного Нор’Куртула, чтобы поклониться священному озеру, а затем до западных берегов континента, где люди верили больше в мудрость вороньей матери Офейи.
К Юлиану подошел один из паломников, тот самый – безусый и молодой. Все эти дни он был рядом, как прочие. Все дни он беседовал, обсуждал новости и слухи, пил разбавленное хлебное вино и веселился, молился, и ничего странного за ним никто бы не заметил. Разве что чересчур неистово он уверял прочих, что Змеиному королю грозит ужасная смерть за его прегрешения, а победа обязательно останется за Элейгией и Нор’Мастри. Сейчас он дернул Юлиана за край хламиды и притянул к себе, шепнув на ухо:
– Иди в Гипорею. Это на северном краю Желтого хребта.
– Что делать там?
– Следуй людским советам…
И, поправив свою раскидистую шляпу, украшенную бряцающими железными символами из мест поклонения, безусый вскочил на своего ослика и поспешил за другими. Юлиану оставалось лишь наблюдать, как группка набожных людей и вампиров, укутанных в хламиды, пропала за горизонтом, словно мираж. Он остался один посреди выжженной солнцем дороги, которая разрезала пустынные земли и тянулась из бесконечности в бесконечность с той лишь разницей, что где-то вдалеке на юго-западе виднелись утопленные в пылевой взвеси острия гор.
Спустя неделю он с трудом отыскал Гипорею, это крохотное поселение у подошв солнечно-желтых хребтов. Остановился он в лачуге крестьянина, и разместили его в жалком углу. Запустелое это было местечко, полное песка, смешанного с грязью; да и люди его окружали молчаливые и не очень приветливые. Когда хозяин дома поднес ему из колодца бадью для омовения ног и рук, ни одного услужливого слова Юлиан так и не услышал. Позже с ним никто не говорил, хотя сам он со стороны казался одержимым, с которым опасно заводить беседы.
Так и сидел Юлиан вечером в этой тесной лачуге, в углу на соломе, обвитый плащом, и глядел исподлобья на хозяина, а хозяин – на него.
– Куда путь держишь? – наконец заговорил крестьянин.
– Путь как раз и ищу.
– Тяжелое это дело – искать в такой глуши. Хм… Давненько мы здесь не видели ни одного паломника. Только порой торговцы заглядывают, чтобы вьючную животину напоить. Тебя что-то привело сюда? Чего молчишь? Ох, и неразговорчивый же ты вампир.
– Жизнь такая, – отозвался холодно Юлиан, понимая, что с ним играют. – Каждый из нас свои тайны имеет. Только собака всем вылаивает свою жизнь, а разумное существо должно секреты беречь. Я вижу, ваше поселение тоже ревниво оберегает свои тайны.
– Не без этого…
– Дай мне какой-нибудь мудрый совет, человек. Куда мне идти дальше? Где пролегает тропа, которая приведет меня в нужное место?
Криво улыбнувшись, как не подобает безропотному созданию, которое влачит жалкое существование, крестьянин пригладил просторную рубаху, под которой выпирало брюхо. Затем ответил:
– Хочешь совет? В полночь подходи к колодцам – туда прибудут напоить животину проезжающие мимо мастрийские торговцы. Говорят, путь их лежит неблизко. Полезай к ним в арбу, укладывайся промеж мешков, но так, чтобы не заприметили. И может, куда-нибудь да прибудешь… Если только не побоишься встречи…
Юлиан кивнул.
Уже посреди ночи, когда месяц скользнул в небо, чтобы выхватить в своем бледном свете очертания подъезжающих грохочущих повозок, Юлиан вышел из лачуги. Снаружи он увидел, как пыхтящие рабы принялись заботиться о лошадях и быках, высвобождая их ненадолго из упряжи.
Все происходящее напоминало обычный привал посреди выжженных жарой пустынь, но Юлиан понимал: обоз не совсем обычный. И путь его необычен… Выждав удачный момент, он скользнул под плотный тяжелый льняник, укрывавший одну арбу – благо она была огромной, – и лег между мешков. Чуть погодя на облучок вскочил возничий. Арбы, груженные зерном, вяленой верблюжатиной, солониной, бобами, сушеным инжиром и финиками, двинулись дальше, пока не растворились во тьме. Они направились по неширокой старой тропе куда-то вглубь горных цепей.
В течение нескольких дней Юлиану пришлось наблюдать картину запустелой горной местности, где господствовал лишь воющий ветер. Всю дорогу, ровно пять дней, он лежал в едва колышущейся повозке между мешков с пшеницей. Солнце просачивалось сквозь полотнище, мягко падало на северянина, подсвечивая его лицо, так что он ехал, не жалуясь на неудобства. Разве что от лежания затекли руки и ноги. Однако вскоре начался крутой подъем – повозку начало нещадно подкидывать. А порой на нее бросался такой рассвирепевший по сравнению с низинным ветер, что Юлиану казалось, будто они едут вдоль отвесного обрыва. Миг – и арба вместе с ним полетит вниз.
Мычали впряженные быки, и до слуха затаившегося путника доносился тяжелый ход их копыт и такое же тяжелое дыхание, которое прерывалось свистом кнута.
Один раз за весь путь полог повозки откинули. То была холодная ночь, и на Юлиана взглянул одетый в длинную рубаху мастриец, подсвеченный сзади костром. Они расположились в каком-то гроте, где нашли приют от проливня, хлеставшего снаружи сплошной стеной. Здесь же хватило места и для обоза. Больше сорока человек сидели или лежали вдоль стен, тесно прижимаясь друг к другу во сне, как овцы в загоне, чтобы согреться. Обычные люди никогда не проявляют такой сплоченности, но Юлиан понимал, что весь этот караван – сплошь сотрапезники, которые поставляют продовольствие в затаенный храм в горах.
Один из краснолицых подал знак идти за ним. Вампир перепрыгнул через борт и двинулся следом. Его привели к другой арбе, откуда несколько человек в молчании достали тяжелые кандалы.
Юлиан нахмурился, но делать было нечего. Он протянул руки:
– Еще несколько дней… – сказал глухим голосом один.
– И прибудем на место… – продолжил другой.
Кандалы обхватили руки и ноги. Юлиана приподняли и помогли добраться до повозки, где он и пролежал все время, слушая шум дождя. Больше слушать было нечего: все сорок человек молчали. За всю ночь они не произнесли ни слова, да и поутру собирались в такой же тишине, которая начинала угнетать. На арбы с провиантом накинули полотнище. Началась последняя часть пути по горам. Юлиана увозили все дальше, куда обычному смертному ступать не позволялось… А он гадал, сможет ли вернуться из этих далей?
С протяжным мычанием быки остановились, и все повозки стали стягиваться в одно место, отчего образовалась недолгая суета. На арбу, в которой прятался Юлиан, лег свет от фонарей, а колеса, перестав греметь от плохой дороги, зашумели уже по ровному каменному полу. Отовсюду послышался многоголосый гул, от которого беглец за неделю путешествия успел отвыкнуть. Полотнище сдернули. На него уставились десятки пар глаз. Собирающийся взвалить на себя груз прислужник вскрикнул, обнаружив между мешков лежащего и закованного в цепи чужака.