– Кто из нас пес, Илла, чтобы бегать исполнять приказания? Я или ты? – насмешливо заметил король.
Советник промолчал. Затем осторожно заметил:
– Я бы тотчас отправился к Раум исправить положение, Ваше Величество, в которое поставил всех нас… Однако мне сейчас следует держаться от Юлиана подальше, ибо в моей памяти воспоминания о вас. Меньше всего я желаю вашего раскрытия, чтобы не нарушать вашего умиротворенного покоя. К тому же сейчас, после успешного завершения осады Сапфирового города, требуется полный его контроль, а также сборы войска для осады уже змеиного Нор’Алтела. Если вы скажете, что этот старейшина важнее, чем наша война, то я тотчас отправлюсь к Раум… – Илла понимал, что для короля война сейчас куда важнее.
– Для меня он неважен. Это детище моих братьев и сестер, которые заняты своими делами. Я лишь подсобляю им… Он – искра в нынешнем костре истории, которая вероятнее потухнет, чем зажжется отдельным костром. Поэтому ты останешься здесь. Здесь ты нужнее.
– Что тогда изволите делать с Юлианом? – Илла едва заметно выдохнул. – Мне послать туда своих людей, которые задержат его? С попечительством Раум это будет сложнее, но вполне осуществимо, потому что я знаю путь к ее храму.
– Не стоит. Им пока не могут заняться, у моих братьев появились срочные дела… – И король печально усмехнулся. – Так что пусть идет куда захочет: хоть на Север, хоть в Ноэль. Он не сможет прятаться вечно, где-нибудь да явит себя… А когда понадобится, за ним придут.
– Он может явиться сюда. Как мне тогда поступить?
– К вечеру я передам микстуру, которую ты выпьешь.
– Микстуру? – Илла вздрогнул. – Но как же ваше обещание?
– Чтобы не позволить получить из крови воспоминания, нужно быть либо очень древним мнемоником-старейшиной, либо иметь зараженную кровь, какая бывает у больных. Ты и так болен, похож на мешок с костями, который гремит под мантией. Микстура поможет сделать память еще фрагментарнее, чтобы воспоминания походили скорее на обрывки картин, нежели полное полотно.
– Но я могу не пережить…
– Либо, чтобы из крови ничего нельзя было узнать, ее носитель должен быть мертв… – насмешливо закончил король, затем подал руку.
Илла натянуто улыбнулся. Затем кивнул, соглашаясь, и припал губами к руке слепца Морнелия, выказывая свою преданность. Улыбка пропала с его лица, как только он покинул опочивальню. Советник принялся судорожно думать о своих оставшихся семи годах жизни и о том, в каком состоянии он их проведет. А жить Илла очень хотел!
Глава 8. А дворец живет
Осень 2156 года
Элегиар
И вновь, как в былые времена, на горизонте вырастал Элегиар. Однако он уже не поражал своим величием, не восхищал тремя дворцовыми башнями, вспарывающими закатное небо, которое напоминало угасающий костер. Теперь Юлиан глядел на обвивающие его поясом стены, зная, сколько нищеты, грязи и болезней укрываются за ними… В этот осенний промозглый день Элегиар предстал перед ним прежде всего городом скверны. Не потому, что Юлиан слишком долго прожил в нем. И даже не потому, что город действительно был скверным и развратным. Прибудь он в любой другой из великих столпов Юга: Бахро или Нор’Алтел, – и там увидел бы то же самое. Видимо, он сам изменился за последние шесть лет, полные предательств.
Затем Юлиан обернулся обозреть своих новоприобретенных спутников. Пока он передвигался по трактам на прекрасном дымчатом скакуне, за ним всюду следовали молчаливые Латхус и Тамар. Однако не надо полагать, что это были те самые наемники, которые состояли при советнике. Просто Латхус на рассиандском означало «первый», а Тамар – «второй»: неудивительно, что не имеющих собственного сознания телохранителей звали именно так. Следом тяжело волочились, поскрипывая колесами, арбы, где лежало золото из древних пещер, парчовые и шелковые ткани, а также драгоценные камни, чтобы купить и получить все, на что упадет взор. А позади и впереди ехало большое, вооруженное саблями сопровождение, готовое устранить перед хозяином любую угрозу, а также защитить его несметные богатства.
– Верхом в Элегиаре запрещено! – прозвучала знакомая фраза, когда отряд проехал тракт и миновал арку ворот. Прибывший лишь презрительно махнул рукой в перчатке и направил коня дальше. К нему попытались подойти, чтобы спешить силой закона, но дорогу стражнику преградила личная охрана. Приятно покачиваясь на своем иноходце, Юлиан вдруг снова почувствовал болезненное жжение в груди. Как странно… Он коснулся места, где билось сердце. Прошло уже четыре недели, как юная Раум покинула его, но он до сих пор пребывал в столь отвратительном состоянии, будто в нем находилось нечто чужеродное. Оно ворочается, устраиваясь поудобнее, и медленно сжирает его изнутри, чтобы вырасти. Разве не должен был организм за это время исцелиться?
Пребывая в мрачных мыслях, Юлиан стал разглядывать из-под богатого шаперона город, тронутый оседающим вечерним холодом. Сумеречная мгла медленно окутывала дома, скрывала в себе жителей, прилавки, улочки, на которые отовсюду вышли городские рабы, чтобы потереть сильфовские фонари. Вот-вот должны были зазвенеть колокола отбоя. В домах зажигались точки светильников. Из распахнутых окон на проезжающего всадника с удивлением глядели местные – до того он был дорого, щегольски одет. Больше всего на него смотрели женщины, причем всех возрастов: и девицы, и зрелые горожанки. Если первым он казался заморским принцем, отчего они высовывались из окон, пытаясь поймать его случайный взор, чтобы влюбить в себя, то для вторых он стал всего лишь напоминанием об упущенной молодости и возможностях.
Перед ним расчищали дорогу, отталкивали стражников, покрикивая, что, дескать, это представитель аристократии. А когда процессия прибыла к металлическим воротам, блестящим в свете зажженных фонарей, ее встретила охрана – в этот раз другая.
Вперед выехал раб и возвестил:
– Почтенный Ралмантон желает проехать к своему дому!
– Ралмантон? – удивился стражник, который не знал Юлиана, но фамилию, конечно же, слышал. Тем более охрану на воротах сменили из-за связанного с этой семьей скандала.
Обозревая роскошь одеяний прибывшего гостя, стражники переглянулись, засомневались, а сторожевой маг, сверкая пятками, побежал выяснять, можно ли принять столь странного посетителя. Чуть погодя ворота распахнулись. Кони звонко застучали подковами по выкрашенной в золото мостовой. Обитатели Золотого города с интересом вглядывались в пышную процессию, не узнавая едущего впереди всадника, пока наконец вдруг не раздался громкий возглас помощника капитана гвардии, Сирагро, который занимался объездом вечерних охранных постов.
– Юлиан… Юлиан Ралмантон?
Юлиан повернул голову к подскочившему на коне оборотню, глядевшему на него как на восставшего из погребальной корзины мертвеца.
– Неужели я настолько изменился, что ты меня так внимательно разглядываешь? – насмешливо заметил прибывший.
– Да как мне не разглядывать того, кого так богато сожгли в храме Гаара?! – воскликнул пораженно оборотень. – Лично твой отец подтверждал, что ты погиб, и даже носил по тебе траур! Он хоть и не присутствовал на похоронах… Но до чего же пышно они происходили! Прибыла даже Ее Величество с отпрысками… Золота не поскупились. Плакальщиц больше полусотни! Даже танцовщиц наняли из обители Зейлоары!
– Вот оно, значит, как… – зловеще улыбнулся Юлиан.
– Да, да! Так и было! А потом пошла молва, будто в начале этой весны тебя видели выезжающим из родового особняка. Говорят, ты проехал по улицам и исчез в городе. Но никто, конечно же, не поверил такой чепухе… – растерянно закончил Сирагро, призывая одним своим видом объяснить, как так все получилось.
– Что ж, я очень долго болел. А достопочтенный боялся, что я погибну, ведь моя жизнь висела на волоске. Местные маги оказались бессильны, и мой любимый отец отправил мое изуродованное и опаленное огнем тело на Дальний Юг, где обитают сильнейшие маги, способные исцелить даже… мертвого. Теперь, как видишь, я вернулся.
– Тогда это хорошая новость! Хотя бы одна хорошая новость за последнее время. Но зачем было проводить похороны?.. Чепуха какая-то! Кого тогда сожгли в храмовом костре? Давай я провожу тебя до особняка. О, мастрийцы обрадуются твоему появлению. – Впрочем, при упоминании мастрийцев лицо Сирагро перекосилось. – Поехали. Я все расскажу о той ночи!
– Расскажи. Жаль, путь недолгий.
И Сирагро, следуя рядом, рассказал о том, как им пришлось ждать, пока к ним через объятый дымом дворец не пробьется гвардия. Мастрийцев тогда много полегло. А Дзабанайя? Юлиан спросил про пылкого посла. А Дзаба, отвечал с неудовольствием оборотень, выжил, да только обгорел сильно, отчего его долго выхаживали лучшие целители. После того как он побегал с саблей по дворцу и надышался дымом, а потом потерял сознание в саду, едва не отдал Фойресу душу. Но ожоги с лица посла убрали, разве что около глаз и губ остались розоватые следы, словно сильно натянули кожу.
– Ну а твой достопочтенный отец после той ночи заперся в своем особняке и никому долгое время не показывался. Ходили слухи, что он оплакивает тебя, пребывая в трауре. Правда, кто-то говорил, что и сам он слишком плох. Получается, он все же пекся о твоем здравии и выхаживал! – закончил Сирагро.
Юлиан кивнул, якобы подтверждая слухи, а сам с усмешкой подумал: «Ах, Илла, двуличный негодяй. Траур он носил по мне, значит? Оплакивал своего сына… пытаясь передать дар. Да, увы, не вышло? Или что-то тебя остановило? Точно не отцовская любовь, ибо ты любишь только свою грязную жизнь. Но это все мы сейчас и выясним…»
Мимо мелькали стройные платаны. Все было так знакомо, так привычно возвышался над черепичными крышами массивный дворец, что казалось, будто и не было той отвратительной ночи, оставившей у Юлиана воспоминания о своей смерти.
Распрощавшись с оборотнем Сирагро, Юлиан приблизился к особняку, пахнущему цитрусами. Перед ним распахнули ворота, он спешился и вошел в просторный двор особняка бодрым, господствующим шагом.