Тогда Юлиан, не зная, что гложет королеву и отчего она встретила его так безразлично, решил признаться в том, что у него на сердце.
– Да. Обмануть, – сказал он. – Обмануть, что я был уверен, будто получу твое приглашение и снова увижу тебя, смогу коснуться. Честно признаться… Я уже ни в чем не уверен, ибо та ночь действительно далась мне тяжело и кое в чем разделила жизнь на до и после. Я вернулся сюда, Наурика, будто выпав из жизни на год, со шрамами… И я вижу, что все во дворце изменилось. Я узнаю не всех чиновников, не всех слуг. Здесь царствуют иные порядки. Многие не узнают меня, кто-то и вовсе позабыл. Я боялся, что и ты забыла обо мне. Отсюда и то, что ты сочла высокомерием…
– Этот год действительно дался тяжело… Всем нам, – взор ее затуманился, и она глухо произнесла: – Я решила, что ты погиб. До меня дошли вести, что ты сгинул, поэтому в храмовом костре вместо тебя предали огню раба. Я была там, в храме Гаара, как была во всех храмах, потому что не было числа смертям… Я уже мысленно похоронила тебя… Но сейчас передо мной призрак прошлого… И я не вижу на твоем лице шрамов, Юлиан, о которых ты говоришь. Отчего же тебе плохо? Где эти шрамы?
– В душе.
– В душе…
– Да…
– А я… Изменилась ли я за год? – вдруг спросила королева.
– Изменилась, – честно признался Юлиан.
– И как же? – голос ее дрогнул.
– Ты все так же красива, но выглядишь очень уставшей. И эта усталость обременяет тебя, отбрасывая на лицо тени.
Королева снова умолкла, но из ее взгляда разом пропали высокомерие и гнев. Она приняла его, понял Юлиан, но отчаянно боится старости и угасания. Тогда он медленно поднялся из кресла, поцеловал ее пальчики, на что Наурика ласково, но устало улыбнулась.
Конечно же, он не мог сказать ей, что старость все-таки берет свое и даже всего пару лет назад она была куда свежее. Над ней довлело то, что старит куда сильнее возраста, – бремя правления. И хотя она была лишь женой короля, имеющей по закону отношение к власти исключительно в качестве супруги, но это было лишь по закону. А по факту во дворце зрели вечные заговоры и интриги. И Юлиан понимал, что прибытие огромной мастрийской свиты в почти разрушенный дворец должно было лечь тяжелым грузом на плечи королевы.
Когда дождь ненадолго перестал тарабанить в окно, а луна, выглянув из-за туч, посеребрила комнату для встреч, Наурика уже спала. Юлиан глядел на ее отвернутое к окну лицо, на раскиданные по подушке волосы, глядел на саму луну. Понимая, что королеву сейчас лучше не тревожить лишними разговорами, что она и так пошла ему навстречу организацией их встречи, он неспешно поднялся, огляделся. За стенами все так же тихо, как мыши, сидели личные рабыни, которые, возможно, имели возможность не только подслушивать, но и подглядывать. Надеясь, что следующие их встречи пройдут иначе и они смогут обсудить куда больше, Юлиан оделся и вернулся в особняк.
Конечно, он подозревал, что попытка помешать посланцу Маронавры могла быть заслугой Иллы Ралмантона. Зная обидчивый нрав королевы, это письмо, даже не попав в руки получателю, вполне могло стать первым и последним. Однако его одолевали сомнения: слишком грязно, будто в спешке, все было сработано. Именно поэтому поутру, когда советника одевали для собрания, Юлиан зашел к нему в покои и заметил:
– Сомневаюсь, что это ваших рук дело.
– Да что ты? – ухмыльнулся Илла, стоя перед зеркалом.
– Но если вскроется, что все-таки ваших…
Пока два смуглых раба облачали старика в черно-красную мантию, подбитую белкой, тот с насмешкой глядел на вошедшего через отражение в зеркале.
– Одним своим появлением ты помешал некоторым представителям знати, – заявил он. – Поэтому я тебе сразу предсказал, что ты погребешь сам себя: и своим неумением, и своим благородством. Так оно и случится!
– Не загадывайте раньше времени, достопочтенный.
– Я не загадываю. Я прогнозирую. Знаешь, сколько на моем веку было таких вот слишком молодых, но горячих голов, которые думали, что их-то голова – самая умная? Пока они играли в одну игру, считая, что ведут ее, оказывалось, что они участники другой, куда большей игры, где они лишь пешки, которые более могучие силы толкают куда им надобно. А выясняется это всегда в момент, когда пешка становится не нужна или попадает в перекрестье с другой пешкой, которая по воле противоборствующих сил смахивает ее с доски. К слову, даже стоя в соседней… с королевой клетке, пешка останется лишь пешкой. И королем ей никогда не стать.
Наряженный Илла, вокруг которого оседало душное, тяжелое облако апельсиновых духов, ухватился за свою любимую трость. Он вышел чинной походкой, напоследок желчно зыркнув на «сына», будто это Юлиан, а не он находился здесь на правах узника договоренностей. Пропустив старика, Юлиан вернулся к себе, раздумывая, пытаются ли его обмануть, как в шахматах, или в кои-то веки говорят правду, предостерегая от кулуарных интриг.
Глава 9. Непорочная лилия
Конец осени 2156 года
После того как Юлиан вернулся в Элегиар, он сразу же сделался интересным собеседником для всей чиновней аристократии. Приближенность молодого Ралмантона к несметному богатству своего отца, его вхожесть в пусть и не все дворцовые двери, а также тайная связь с Ее Величеством (которая для многих была совсем не тайной) – все это делало его в глазах прочих чрезвычайно нужным для общения. Даже те, кто до последнего сомневался, что его сделают наследником, кто бросал на него полные презрения взгляды как на бывшего раба, теперь стали ласковы с ним.
Ему представилась возможность вести тот самый праздный образ жизни, который управляет бытием молодых аристократов, силящихся потратить свое время и лишние отцовские деньги. Им заинтересовались все незамужние девицы. Около него танцевали милые суккубочки, соблазняя точеными движениями и телами, которые походили на медовые статуэтки. Оставшееся свободное время он растрачивал в играх вроде шахмат, в охоте и встречах, куда его настойчиво зазывали. Один раз ему даже довелось поучаствовать в кровавом пиршестве, где убили больше полусотни рабов, а ненасытная вампирская знать до того распалилась, что к полуночи пиршество обратилось безумной оргией.
Юлиан хотел прочувствовать то, чего был лишен, будучи сыном графини Лилле Адан. Однако он быстро заскучал. Его уже ничего не удивляло, кроме того, насколько быстро ему приелись все развлечения дворцовой жизни. Понимая бесцельность такого пустого времяпрепровождения, он вскоре стал отказываться от всех приглашений. Засев в особняке, он читал, иногда встречался с Дзабой или прогуливался во дворце. Для него стали куда более интересны даже обсуждения религиозных ас и политики вместе с новым консулом-дипломатом, нежели эта изматывающая праздность.
За сезоном дождей пришла слякотная поздняя осень. В редкие солнечные дни вся знать или собиралась в дворцовом саду, или выезжала на охоту. Они желали впитать это угасающее тепло перед тем, как элегиарскими равнинами овладеют промозглые зимние ветра. Один Юлиан не знал, куда деть свой жаждущий труда ум. Благодаря встречам с королевой он получил земли по соседству с помощником казначея Анкархием, который заместил погибшего в огне Нактидия. Его также наградили несколькими чинами (по настоянию Наурики), но то были чины фаворитские, которые лишь приписывались к хорошему жалованью, но при дворе обязанностей не имели.
Юлиана это совершенно не устраивало. Он все чаще поглядывал в сторону Ученого приюта.
Это был как раз тот редкий день, когда небо из тяжелого, свинцового сделалось серо-голубым, пропустив сквозь себя лучи солнца. Капли дождя казались на траве и плитке россыпью алмазов, а дома знати потемнели от влаги и цветом походили на стоящие вдоль дорог платаны. Уделом Юлиана было отдыхать в малой гостиной, в почти пустом особняке, где вяло передвигались домашние рабы, понимающие, что один хозяин – во дворце, а другой пребывает в апатичном настроении и потому не замечает их мелких огрехов.
– Что с Ноэлем? – спрашивал аристократ, лежа на кушетке и лениво глядя в потолок.
– Год назад, по осени, – начал рассказывать Латхус, – два носителя бессмертия – Джазелон и Тирготт – подошли к Ноэльскому графству вместе со своим северным войском. Они выбили южные малые отряды сначала из Лорнейских врат, затем из портового Луциоса. Поставленных наместников повесили. Когда наступила зима, Детхай подвел свои войска, чтобы дать сражение и вернуть контроль. Но бессмертные разбили его на мосту Бруглиф – бессмертным позволили подобраться к отряду магов, который оказался беспомощен против их невосприимчивости.
– Это я знаю. А как поступили старейшины, завладев Ноэлем?
– Объявили себя графами Лилле Аданами.
– Даже не наместниками, а графами? – удивился Юлиан.
– Да.
– Вот оно, значит, как… Стоило графине и мне пропасть, как они, словно коршуны, налетели на земли, наплевав на все писанные ими же законы преемственности. Этими же законами они в свое время тыкали в меня, пытаясь забрать наследие Гиффарда. Хотя иного от них ждать не стоило, – Юлиан усмехнулся. – Ты, кстати, выяснил, почему бофраитский барон напал на графиню?
– Не выяснил.
– Почему? Разве не велел я тебе послать сотрапезника в Бофраит, как только сможешь?
– Людей в тех северных областях живет куда меньше, поэтому узнавать новости тяжелее… Точно знаю, что барон назад не вернулся и бесследно исчез. Следов графини, кроме ее разбитого лагеря, тоже не обнаружено. Последнее место, где видели бофраитский отряд, – близлежащие деревни.
– Хорошо, – в глазах Юлиана промелькнула тревога, и он сел ровнее. – Что случилось потом?
– На новых графов напало уже Северное королевство.
– У графини Лилле Адан всегда были хорошие отношения со всеми соседями. Она рассказывала, что выстраивала их долгие годы, – печально усмехнулся Юлиан. – А эти, значит, договориться не смогли. Или, как обычные северяне, не сочли нужным… Что ж, для них это нормально – путь насилия. Что было дальше? Дай угадаю, Детхай воспользовался слабостью и нарушил короткое перемирие?