– О нет, – улыбка Гусааба стала иной, и веномансер не понимал ее значения. – Поверьте, я сам крайне заинтересован всеми исследованиями Абесибо, хотя демонологом не являюсь и арканить демонов, как мой предшественник, не обучен. Я изучил этот труд вдоль и поперек, как и все прочие труды. И хотя Абесибо Наур, Великий ловец демонов, ныне пал и обезумел, что печально, но его знания восхищают! Тем более он смог вывести заклятие против клейма кельпи… Хотя не могу не выразить тот факт, что Абесибо весьма опрометчиво изучал Юлиана со стороны кельпи, а не со стороны самого Юлиана. Ведь, согласитесь, этот придворный весьма интересен и загадочен, имеет свойство появляться из ниоткуда, потом куда-то пропадать, чтобы появиться вновь. Занятно… Занятно…
И старый мастриец посмотрел на Дайрика, которому его проникновенный глубокий взгляд из-под еще черных бровей не понравился. Гусааб был очень сух, низок, как все мастрийцы, цвет кожи у него был как сандаловое дерево: красно-коричневый. Внешне он казался слабым, а по сравнению с некогда статным Абесибо, который всегда ходил с прямой спиной, и вовсе немощным. Но глаза… Этот проницательный взгляд… Эта мягкая улыбка… Дайрик знал, что Гусааб – двусловец, а потому вдруг почувствовал перед ним невиданную ранее трусость, какую не чувствовал даже перед Иллой Ралмантоном. Ибо если советник руководствовался всегда понятным расчетом, то чем же руководствуется этот Гусааб из мастрийского рода?
– Так что же вы молчите? – улыбнулся старец. – Конечно, я не посмею отказать вам в вашей деликатной просьбе. Нам всем должно подавать руку помощи. Может, вы действительно найдете то, что ищете… Однако чтобы понять глубину текста, я бы посоветовал вам обратиться к опытному мирологу и языковеду вроде нашего почтенного Галения Бактуса, с которым Абесибо советовался для составления синтагмов речевого потока. Вместе они выводили заклинание для снятия клейма, которое, впрочем, не успели опробовать.
– Хорошо, благодарю. Если вас не затруднит, попросите рабов направить труд мне!
Гусааб склонил седую голову, подтверждая сказанное. Он еще раз взглянул на притихшую Оскуриль, которая сидела и скромно улыбалась, как привыкла, чтобы показаться всем милой, потом на холодное изуродованное лицо Дайрика, который уже тянулся к маске, желая поскорее покинуть опочивальню.
– Хорошей вам ночи, – произнес старец.
– Благодарю. И вам! Вы отправляетесь в Нор’Алтел с рассветом?
– Да, и мне не помешало бы выспаться перед долгой, изнуряющей дорогой, – Гусааб тяжело поднялся из кресла, и веномансер увидел край песочной спальной рубахи.
– Гагатовые корни…
– Ай, не говорите про них! – оборвал старец, проявив неожиданную резкость. – Я ими никогда не пользовался и не собираюсь, потому что никакая магия не даст того, что даст хороший, полноценный сон, проведенный в нормальной постели. Идите, достопочтенный! Да хранит вас наш мудрейший Фойрес.
Пока Дайрик вел увязавшуюся за ним племянницу назад, головка той была занята совсем нехорошими мыслями. Она как-то и позабыла о том, что ее жених повязан с кельпи. Это что же выходит, их брак не случится из-за проклятой кобылицы? А как же ей потом объясняться перед Ее Величеством? Что скажут про нее фрейлины, когда узнают про расстроенную свадьбу? Засмеют, оболгут, а Камелия будет глядеть своими наглыми глазами и шипеть от радости, как змея.
– Дядя, – робко попробовала поинтересоваться Оскуриль.
– Помолчи пока. Дойдем до твоей спальни, там скажу…
И Оскуриль, потупив взор, старалась поспевать за родственником в надежде вернуться побыстрее, потому что она была одета в домашнее платье, а ее прическа выглядела неряшливо. Порядочным девушкам не пристало являться перед другими в подобном виде, поэтому она искренне переживала, чтобы их ненароком не заприметили другие фрейлины.
Уже в своих покоях она отогнала зунгруновскую рабыню Казгул в угол, где та и затаилась, зыркая из темноты своими почти черными глазами. Оскуриль присела на кушетку, сложила ручки на коленях. Дайрик заходил из угла в угол, пока его разглядывали тревожным взором, а потом и вовсе переместился в другую комнату, где обычно встречали гостей, там сел в кресло и омрачился думами. Все решится завтра, когда ему доставят труды Абесибо Наура. Или все уже решилось? Разве не подтвердил ли сам архимаг, что странности придворного Ралмантона слишком необычны даже для связи с кельпи?
Так он и сидел, и думал, а пугливая Оскуриль боялась слово молвить, дабы не навлечь на себя гнев. Наконец девушка выдохнула, пригладила свою растрепанную косу и обратилась к рабыне:
– Казгул, причеши меня на ночь.
Зунгрунка покорно примостилась за ее спиной, раскидала волной по спине блестящие волосы, напоминающие цветом черненую сталь. Она проходила их костяным гребнем, пока Оскуриль разглядывала носочки своих шелковых туфель, которые обвивали ленточки. Порой девушка бросала взоры на цветастую ширму, которая загораживала собой вход во вторую комнату. Ее тяготило мрачное безмолвие дяди. Ее тяготило и собственное вынужденное безмолвие, потому что ей хотелось выговориться.
Позже Казгул перестала бояться незримого присутствия консула, который сидел неподалеку, крепко задумавшись, и тихонько обратилась к фрейлине.
– Волноваться? – некрасиво улыбнулась она.
Однако Оскуриль лишь поджала губы, как капризное дитя. Смуглая рабыня знала ее много лет, а потому видела, что в душе у девушки бушует буря.
– Вы волноваться молодой Ралмантон? – повторила она шепотом.
Оскуриль кивнула.
– Моему дядюшке что-то не нравится. Говорит, что свадьбы может и не быть, а я… Я не понимаю, что происходит… Ведь все так ладно складывалось, и семья известная, местная, а не какая-нибудь отдаленная глушь, где одни гагатовые поля. Ну почему Праотцы не дают мне хорошей жизни? Неужели я не заслужила ее? – выдавила она тихо, сдерживая слезы.
– Не переживать, хозяйка.
– Да как же мне не переживать, глупая ты, Казгул!
– Вы сами говорить тогда еще, что Ралмантон страшный, долгоносый, как ворона. Лицо как мука, а сам как длиннющая палка. Глупый раб, глупый, как мы. Помните? Зачем вам такой муж, который был рабом? Много хороших вокруг, свободных.
Оскуриль призадумалась. И правда, чего она так распереживалась? Может, все не столь страшно, как ей почудилось поначалу. Вытерев взмокшие глаза пальчиком, она погрузилась в раздумья, будет ли у нее новый муж и как это воспримет матушка-королева. А может, она уже все знает? От мысли, кого ей могут выбрать в мужья, лицо ее то вспыхивало стыдом, то делалось мертвенно-бледным.
Пока она по-девичьи страдала, из соседней комнаты показался хмурый Дайрик. Он был уже без маски. Зыркнув своим будто застывшим взглядом на Казгул, он протянул ей стеклянный пузырек, который придерживал двумя пальцами.
– Рабыня, выпей, – приказал он.
– Вы говорить выпить это? – зунгрунка поглядела на него в тупом удивлении.
– Да, прямо сейчас. Или отправлю на мясной рынок с первым рассветом.
Вытянув смуглое лицо, Казгул приняла у него из рук флакон, затем безропотно выпила безвкусное содержимое. После этого ей приказали привести в порядок соседнюю комнату, куда она и ушла. Она возилась там, за ширмой, а фрейлина слушала ее слегка рассеянно и ждала, когда дядя все расскажет. Оскуриль больше не могла терпеть, по крайней мере так ей казалось. Но Дайрик продолжал оставаться безмолвным, лишь присел на край кровати и прислушивался к копошению рабыни, пока через пять-семь минут напряженной тишины не раздались сдавленные хрипы, а затем и стук упавшего тела.
Оскуриль побледнела и вскинула испуганный взор.
– Дядя… – поняла она.
– Думай в следующий раз, перед тем как выбалтывать все рабыням! – холодно заметил он, потом достал из-под мантии карьений и обтер им руки, чтобы убрать возможные следы яда.
– Но это моя Казгул! – всхлипнула девушка.
– Нет больше Казгул. Не она виновата, что отправится завтра на съедение, когда яд растворится без следа, а ты, глупая девчонка. Теперь послушай меня, только не смей никому ничего выбалтывать. От этого зависит твое счастливое будущее, поняла?
Оскуриль кивнула, затем трогательно расплакалась.
– Скажем так, – медленно продолжил Дайрик. – Я долгое время раздумывал над тем, почему твой жених и мой будущий родственник так невосприимчив к ядам, с которыми мы работали. Все ему дается играючи, на лице и руках ни одного шрама, хотя каждый второй из нас носит тавро от этого ремесла. Даже белая роза – и там, боюсь, выяснив ее состав, только он совладает с ней, когда для меня она останется смертельно опасна. Слишком много вопросов. Слишком много странностей. Но теперь я понял… – Он достал из-под мантии письмо Иллы Ралмантона. И, поглядев на племянницу, все-таки соврал ей: – Все дело в демонической кобыле… Из-за нее у твоего брака нет никакого будущего. Из-за нее он никогда не посмотрит на тебя как на жену, а будет ходить по суккубам, утоляя свою животную похоть, да по тайным покоям, утоляя похоть уже других женщин.
Оскуриль побледнела.
– Но, дядюшка, ведь достопочтенный архимаг говорил, что Абесибо Наур придумал заклинание для снятия клейма кельпи!
– Этим я и займусь, радость моя. От тебя потребуется пока никак не показывать наши волнения по этому поводу. Нам нужно, чтобы молодой Ралмантон отбыл в Нор’Алтел. Только тогда мы сможем спокойно обратиться к Галению Бактусу, чтобы снять клеймо. Благо нам с этим услужливо помог советник.
– Он тоже волнуется за своего сына! – догадалась Оскуриль.
– Само собой, – усмехнулся Дайрик, сморщив рот в сторону. – Жить-то ему осталось недолго, потому и ухватился за меня, единственного, кто может помочь ему, сообщаясь через совещания консулов. У нас свои планы на Юлиана… Ты пока не встречайся с ним, а когда мы будем провожать его в поход, то я буду поблизости, чтобы ты не сболтнула ничего лишнего.
– А Ее Величество?
– Что с ней?
– Матушка тоже печется о здравии Юлиана. Разве не должно нам сообщить ей о планах, раз он ей так до души?