Совсем скоро ларец покоился в руках Ралмантона. Он открыл его, достал кольцо и горестно рассмотрел, вспоминая графиню и те годы жизни в Ноэле, которые он считал счастливыми. Ярко-голубой сапфир переливался всеми оттенками моря. Юлиан будто слышал мягкий рокот прибоя. На миг ему почудилось, что воздух в малой гостиной заполнился шумом колышущегося под напором фелла можжевельника и его глубоким запахом. Отогнав видения, он бережно убрал перстень, и стоило крышке захлопнуться, как одна его рука безвольно обмякла и упала на диван. Второй он закрыл свое лицо.
– Как же случилось, что я превратился в палача? – шепнул он.
Слегка прикрыв глаза, он глядел на шкатулку перед собой, шкатулку, в которой была жизнь того Юлиана де Лилле Адана, который верил, что сможет жить так, чтобы если не делать добра, так хотя бы не творить зла. Поднявшись, он медленно покинул малую гостиную и прошествовал в большую гостиную, где на стене висели подаренные советнику маски. В темноте вырисовывались их диковинные животные и птичьи морды, их злые оскалы, сложные узорчатые рисунки, нанесенные на золото, бронзу, дерево. Наконец Юлиан протянул руку, взял одну из них, напоминающую большеклювую ворону, потому что из всех чудных масок эта показалась ему понятнее всех, – и примерил. Лицо его мигом взмокло от собственного дыхания, но к этому придется привыкнуть. Если судьба решила начать сводить его со старыми знакомыми, то это может повториться вновь.
Глава 11. Злая война
По размытой дождями дороге двигалось войско, над которым реяли элегийские и мастрийские знамена. Все вокруг было красным-красно. Земля, утесы и подстертые годами холмы пестрели всеми оттенками красного. Небо с тяжелыми тучами – и даже оно будто подсвечивалось этим зловещим цветом.
Не зря Нор’Алтел с юронзийского переводился как «красный, пронесший величие сквозь века». Он стоял на багровых глинистых почвах и подпирался такими же глинистыми горами. Лежащий вдоль них, сдавленный ими так, что ему пришлось извиваться, потираясь боками о высокие скалы, город напоминал пятнистую змею, которая ползла с северо-запада на юго-восток. Сейчас змея купалась в дожде, и бурлящие потоки сбегали с острых гор, чтобы напоить ее. Вместе с этими потоками в низину собирались войска. Сверху они казались рыжими муравьями, копошащимися вокруг возводимых муравейников – шатров.
На всех них Нор’Алтел глядел угрожающе, как бы обещая, что они сложат свои головы под его громадными стенами.
Юлиан ехал верхом, завернувшись в плащ. Впрочем, это мало спасало, потому что и под плащом уже все было насквозь промокшим, грязным. Атласные шаровары потяжелели, а тюрбанистый шаперон постоянно разматывался или косился набок; черные пряди напитались водой и прилипли к белому лицу. Сквозь прорези маски ветер швырял дождь в глаза, отчего Юлиану постоянно приходилось снимать ее, чтобы стереть влагу. Долгий путь он преодолел, и только часть из него была легкой, пока они не задержались дольше положенного у реки Маринны, чтобы помочь застрявшим там магам с их перегруженным обозом.
Там их всех и застал сезон проливней.
Перед новоназначенным мерифием и за ним двигался его лар, оплаченный из кошелька Ралмантонов. В нем насчитывалось пятьсот вампиров – количество ничтожно малое для людских подразделений, но очень грозное. Имелся также лар Обараев, которых вел Терум Обарай, отец Оскуриль, и лар от местных банкиров и купцов, объединенный под командованием некоего Руфирия Гар’Фемикта. Все это голодное до крови сборище медленно спускалось в котловину, к остальным войскам.
Каждый вампир вглядывался в багровые каменные стены, гадая, как скоро ему выдастся возможность ступить за них и дать волю демоническому нутру, что было заковано в кандалы законов и ограничений. Все из вампирского лара казались внешне людьми, но людское в них быстро истончалось, меркло, причем тем скорее, чем чаще они облизывали сухие губы, испытывая жажду. Ну а Юлиан хмуро разглядывал из-под бровей их вытянутые лица, эти принюхивающиеся носы, будто желающие уловить запах крови, который пока еще не витал в сыром воздухе. Сам он пребывал в тяжелых думах, которые не отпускали его. В последнее время все сильнее его охватывало внутреннее омерзение оттого, что он теперь погряз в грязи и в крови, как Илла Ралмантон. На него глядели воины, замечали этот ледяной, прибивающий к земле взгляд и опускали свой, боясь даже подступиться к мерифию.
Поодаль шли двое, переговариваясь.
– Представь, сколько сокровищ за этими стенами! – жадно говорил молодой вампир, не обращая внимания на стертую и насквозь промокшую обувь.
– Волочимся, но один черт – не возьмем, – отвечал устало его пожилой приятель, всю дорогу неся за плечами тюк, который человек не протащил бы и мили.
– Возьмем! – противился первый.
– Не надейся, Мадий. Был я на осаде города Сапфиров. Зашли внутрь лишь благодаря чуду. А там стены куда приземистее и протяженнее, чем у этого. Гляди! – И он, перехватив лямку тюка, ткнул пальцем. – Видишь? Короткие, но высоченные, небо протыкают клычищами!
– И что? Все равно возьмем!
Матерый осклабился.
– Ты видел, как стреляют чертовы наги?
– Пока нет.
– О, поверь, стреляют они знатно. Руки у них будут подлиннее, поэтому луки – в два раза выше наших луков. С твой рост, Мадий. Стрела прошибает кольчугу и владельца навылет. Да там и не стрела, а целое копье! Спускают с тетивы раньше, чем ты их увидишь. А ведь в их стане и Прафиаловы чародеи. Каково, а? Людей будут косить как траву, но и нам тоже достанется. Да, прибыли мы в отвратное время – по плечи увязнем в воде. Не пришлось бы помогать вытаскивать из луж этих грязных «Птиц Фойреса», поспели бы раньше… Нет, Нор’Алтел так просто не дастся! – выдохнул он.
Мимо приятелей проехал продрогший веномансер, устремляясь к мерифию Ралмантону. Он доложил: колодцы Обу-Гота отравлены так же, как и колодцы Хезкиана и других разбросанных вокруг опустевших поселков, чьи жители укрылись за стенами со всем передвижным скарбом.
– Я бы удивился, если бы отступающие, наоборот, оставили колодцы чистыми, не скинув туда трупы скота и мастрийских мародеров, – сухо заметил Юлиан Ралмантон. – Ничего не поделаешь… Будете снаряжать отряды в более далекие края. Проверьте еще в том озерце, – и он указал на огромную лужу вдали, которая образовалась, когда глина уже перестала впитывать воду.
Идущие вампиры поглядели вслед ускакавшему веномансеру. Затем матерый снова перекинул мешок на другое плечо и зыркнул на неприступные стены. Оттуда не менее взволнованно следили за большим прибывающим войском.
– Зато что будет потом! – не терял запала молодой. – Сколько там красного золота, а? – И он ткнул пальцем в спину едущего Ралмантона, чья кобыла тяжело скользила копытами по грязи. – У этих богатеев любого золота хоть отбавляй, а мы… Ты не думал, как живется северным вампирам?
– Плохо… – сплюнул старый.
– Почему?
– Живут как зверье. Не пьют, а жрут! Сельских вил боятся пуще городской охраны.
– А мы нет? Каждый месяц отдаем все сетты, лишь бы глотка не высохла. А цена на негожих растет! Задумайся, у них рынков нет, законов нет. Иногда кажется, а может, и лучше, когда за тобой Гаар не смотрит? Что возьмешь, то твое! Мне никогда не доводилось пить аристократку… Мол, у них кровь бархатнее. Но хоть тут выпью, почувствую себя северным, свободным! Говорят, за стеной их много, полным-полно сундуков с золотом, серебром и драгоценностями, дворцов не перечесть, а при каждом конюшни с сотней дивных скакунов. А ты, а?
– Что я?
– Чего бы ты хотел?
Грубо ухмыльнувшись, матерый почувствовал, как зазудели его клыки. Таких, как он, простых, кормили дурно: один негожий невольник на двоих раз в месяц, поэтому зачастую глотка першила дни напролет. И пусть ему в предстоящей бойне было важнее просто выжить, он тоже решился немного помечтать, чтобы отвлечься от своего тяжкого бремени.
– Молодуху хочу… – произнес он. – А там какая, богатая, нищая – неважно. Лишь бы не чумная. Можно две… Больше и не выпью. Остальных лучше продать или, может, сделать невольницами. Придержать до момента, пока рабы не подорожают, а потом на рынок. Ну или хотя бы одного коня, закрою им все долги. Это если нам позволят их взять, Мадий.
Они еще долго смаковали сладость от предвкушения, как и многие другие вампиры, мечтающие о легкой наживе и недолгой воле. Все они брели по тропе, по лужам, устремляли взоры вниз. Там, посреди котловины, на большом холме собирались сотни укрытых полотнищами повозок. Изможденные переходом плотники и рабы под командованием инженеров-мирологов начинали разгружать обоз, чтобы возвести «Птиц Фойреса». Пока было непонятно, что же это за «Птицы» такие: Гусааб ревниво охранял свое строительство. Но, разглядывая из-под вороньей маски, под которую затекала вода, все это нагромождение, Юлиан понимал, что город они должны взять… Правда, какой ценой?
Когда Юлиан прибыл к своему шатру, вечер перетек в ночь. Низ ущелья, ощерившийся зубцами стен, подсвечивался сильфовскими фонарями, верх же утопал в черноте. Бросив взор на эту оскаленную пасть, часть которой была скрыта за обрывистым холмом, где разгружался обоз, переодевшийся Ралмантон зашагал на совет. Под его ногами разлетались брызгами лужи. Хотя ночь уже опустилась на лагерь, сюда продолжали стягиваться отряды и лары. Слышались человеческие вскрики, потом шлепки на скользкой глине, и вампиры в карауле хищно скалились, ведь людская неуклюжесть была им в радость.
– Умрете, не добравшись до стен! – смеялись они. Но ответом была лишь разъяренная тишина, прерываемая вскриками.
Дойдя до большого павильона, где по периметру стояли флагштоки со знаменами, Юлиан встретился с Руфирием и Терумом Обараем. Последний, отец милой Оскуриль, относился к нему уже как к сыну, поэтому тепло поприветствовал будущего родственника.
Перед прибывшими мерифиями с почетом раздвинули колышущиеся тяжелые пологи.