Юлиан снял маску ворона. Они с архимагом начали с легкой вступительной беседы, обсудив для начала заслуги Дзабанайи Мо’Радши. Затем они перешли к захвату города, а также сопровождавшим его проблемам и последствиям. Их беседа была спокойной, вдумчивой, и Юлиан все ждал, когда же они подойдут к сути вопроса, пока архимаг вдруг вежливо не поинтересовался:
– Чем собираетесь заняться дальше?
– Вернусь в Элегиар, к чиновничьей службе.
– Хм, вот оно как, – вскинул брови мудрец. – А что вас держит на этой должности, Юлиан? В вашем возрасте принято путешествовать, вкушая сладость богатства, общаться с прекрасными девами. Но никак не оставлять лучшие годы в алхимических залах и библиотеках, где обитают одни лишь брюзжащие старики вроде меня.
– Я охоч до наук и тишины, – ответил Юлиан. – Что вас держало в библиотеках?
– Цель, – ответил мудрец.
– Какая же? – поинтересовался Юлиан.
– В разные годы разная. Поначалу я был очень пылок, страстно жаждал отыскать в старинных книгах знания. Став старше, я захотел применить эти знания для стяжания благородной славы. Еще позже, укрывшись сединой и титулами, я решил положить остаток лет на возвеличивание моего народа. Ну а сейчас… – и архимаг устало улыбнулся, отчего его багровое лицо стало напоминать финик, – сейчас я всем этим занимаюсь, потому что лучше меня этого никто не сделает.
– Судя по вашим словам, постройка «Птиц» была вам в тягость.
– Скорее отягощающей необходимостью, чтобы победить. Как говорит наша мастрийская мудрость, с мирными людьми следует быть теленком, но с врагом на войне надобно оборачиваться яростной Анкой, дабы поскорее завершить ее. Хотя, признаться, я не любитель войн, чего никогда не скрывал…
– Странно слышать это от вас, – задумчиво произнес Юлиан. – Вы так не похожи на своего внука.
– Мой внук еще молод, отчего искра Фойреса полыхает в нем, сжигая все вокруг, – вздохнул Гусааб. – А вы, почтенный, неужели, судя по вашим рассуждениям, вы тоже уже не чувствуете себя молодым?
Будь Юлиан простым аристократом, он бы тут же пустился в долгий, пространный монолог о том, что чувствует себя куда более зрелым, нежели ему положено, то есть буквально придавленным жизнью стариком. В общем-то, такими себя чувствуют почти все достигшие сорока лет и повидавшие на своем веку достаточно грязи и подлостей.
Однако он молчал, разглядывая собеседника. Гусааб оказался очень деликатным мастрийцем, который за весь разговор ни разу не проявил ни религиозной фанатичности, ни упрямства в суждениях. Каждый его вопрос был мягок, как и его взгляд, располагающий к себе, но вместе с тем внушал уважение, ибо под этой мягкостью таилось могучее всезнание. Будучи весьма опытным в интригах, Юлиан, однако, почувствовал, что этот незамысловатый вопрос отличался от прочих – будто задающий нарочно подвел к нему весь ход беседы.
– Так что же? Ответите? – Гусааб улыбнулся.
– Уж не об этом ли вы хотели побеседовать?
– Возможно, – снова улыбнулся мудрец, соглашаясь.
– Какой ответ вы от меня предвосхищаете? – взор Юлиана стал острее.
– Честный. Хотя честность в нашем мире – это часто тот еще самообман… Я вижу, ваш склад мыслей сильно отличается от принятого в знатном кругу. Вы не похожи на обычного златожорца… Вы не ругаете короля, но не потому, что поддерживаете, и не потому, что повязаны с Ее Величеством любовными узами. Однако и не хвалите его… Вы даже не участник интриг, а скорее наблюдатель, зашедший в гости поглядеть на красочное бытие жизни, на ее пестрый цвет.
Юлиан глядел на Гусааба, едва склонив голову набок. Тот отвечал встречным светлым взором.
– Продолжайте, – спокойно произнес вампир.
– Я понимаю, сказанное мной ничего не означает. Есть немало затворников, живущих как бы не там, где им стоило. Но чтобы не быть голословным, я попрошу другого человека завершить мою мысль. – И мудрец позвал кого-то: – Амай!
Внутрь крохотной комнаты зашел мужчина, в годах между сорока и пятьюдесятью, когда тело покрывается добротным брюшком, придавая облику почтенность. Это был мастрийский маг-лекарь. Однако лицо его было скорее зунгруновского типа, то есть полное в щеках, широкое, цвета дерева. Юлиан раз или два встречал его в Ученом приюте и знал, что это помощник архимага.
– Это Амай, – сказал Гусааб Мудрый. – Сомневаюсь, что имя вам о чем-нибудь говорит, потому что каждого второго зунгруновца зовут так же. Амай… Будь добр, поведай нашему почтенному Ралмантону историю своей жизни, которая, возможно, покажется ему интересной.
Лекарь бросил на гостя пугливый взгляд и начал рассказ:
– Я родился в Саддамете – это рабовладельческий город Детхая. Матерью моей была вольноотпущенница Амария, некогда купленная на рынке богатым мужчиной, а отцом – тот самый мужчина. Он выкупил ее за десять золотых сеттов, провел с ней ночь, а затем отпустил, вознаградив золотом. Иногда он навещал нас. Когда я подрос, отец забрал меня. Он стал мне учителем, у которого я перенимал науку магии и языков, изучив даже северный. Да, мой отец был магом! Одним из величайших! Моим отцом был Зостра ра’Шас. В 2120 году он вздумал отправиться на Север для поиска конструктов. Я не ведаю его истинной цели, потому что путь наш был тернист и мы занимались чем угодно, только не исследованиями. Мне кажется, конструкты стали лишь поводом, но не причиной. Тогда мы поехали в Офурт – крохотную провинцию, входящую в далекое королевство Крелиос…
Юлиан глядел на этого пышнотелого целителя, и его глаза горели лихорадочным огнем.
«Почему, почему так сложилось, – подумал он, – что я встретился во дворце с единственным из всех тысяч южан, кто видел меня до обращения? Что за издевательство судьбы? Неужели я не могу нигде жить по-человечески, не бегая, как зверь. О, что за рок преследует меня?»
Амай продолжил:
– Там мой отец привел к фургону местного крестьянина: молодого, лет двадцати, черноволосого, очень высокого, с длинным носом. Крестьянин волновался. Он пытался вручить свои потрепанные книги, каким-то чудом доставшиеся ему… Я ясно помню тот день, ибо он выдался престранным. На нас тогда озлобились местные, и отцу пришлось оставить фургон подле соснового бора, не въезжая в поселение. Я уже боялся, что и этот крестьянин доставит нам хлопот. Но мой отец был вежлив с ним. Селянина звали Уильямом, Уильямом из Малых Вардцев. Он был человеком… И это были вы… – Амай обратил свой взор к молчаливому гостю. – Хоть мне было всего восемь лет, но я отчетливо помню тот день. И я помню вас, потому что, продав вам шинозу, мой отец сразу же покинул Север. Мы тогда провели фургон сквозь очень дорогой портал, заранее подготовленный.
– Хватит, – улыбнулся мягко Гусааб. – Спасибо, Амай. Оставь нас с Уильямом-Юлианом, чтобы мы побеседовали с ним уже в ином ключе.
В комнатке воцарилась тишина.
Гусааб глядел на Юлиана, а тот – на него, пока наконец холодно не поинтересовался:
– Чего вы хотите?
– От вас? – Гусааб снова улыбнулся и поднял густые брови, отчего его лоб покрылся множеством глубоких морщин.
– Да. Скажите прямо. Если бы вы желали бессмертия, то забрали бы меня прямо из шатра. Золота, власти? Но и этого, вижу, вам хватает, а более вы не ищете.
– Верно, верно… На самом деле мне от вас ничего не нужно. Понимаете, я не имею привычки трогать то, что не должно быть тронуто. Поэтому я объяснил Амаю опасность трудов его отца Зостры, хотя он и просит меня найти их. Всему свое время и место, и пытаться сдвинуть камень Меристо опасно.
Вздохнув, архимаг продолжил:
– Но вы сами, вы вполне можете стать этим камнем Меристо, который обрушит то зыбкое равновесие, воцарившееся в кулуарах нашей империи. Вы – бессмертный. Вам место на Севере, или в Ноэле, если я правильно понял, что вы тот самый Юлиан де Лилле Адан. Но не здесь… Вы можете воспротивиться, и я понимаю, что раз вы каким-то образом договорились с Иллой Ралмантоном, то можете быть причастны и к гильдии Раум, отчего представляете для меня прямую опасность. Но я позаботился, чтобы в случае моей смерти о вас узнал каждый пахарь, паломник или шлюха. Вы ведь не мимик, с которым водитесь, поэтому это доставит вам неудобства. Нор’Алтел взят. Когда мы вернемся в Элегиар, я прошу вас спокойно исчезнуть из него и с Юга.
Юлиан ничего не ответил. Лишь поднялся с кушетки и, увидев, как погас по воле архимага окружающий их звуковой щит, вернулся к своему шатру. Его никто не смел задерживать. Да и зачем, если требования были ясно озвучены? И конечно, скорее всего, Гусааб действительно подготовился к своей возможной смерти, если на него будет совершено покушение.
Что за жизнь, думал Юлиан. Везде, везде его бессмертие выступает для него препятствием и проклятием, ограждая от радостей жизни, заставляя чувствовать оплетающие его сети интриг. Везде хвостом за ним тянется обман… Разве не вьется против него заговор в Элегиаре? Разве не ищет знать Детхая того самого Юлиана де Лилле Адана, желая прибрать вечную жизнь в свои руки? Разве не предала его Мариэльд де Лилле Адан, называя доселе любимым сыном? Разве не пытались его обмануть в Вороньем графстве? О, горько думал он, за что его так наказали?! Почему никому он не может довериться в этом мире, ни одной душе, кроме Вериатель?
Глава 14. Колесо жизни
Зима, 2157 год
Шестого числа холонны Илла Ралмантон спускался по дворцовой лестнице. Думал он прежде всего о том, как бы истратить свои оставшиеся годы жизни, отведенные ему королем, на то, чтобы снова продлить эту самую жизнь.
Он был одет в дорогую парчу, отрез которой стоил как десяток рабов. Его сухие, скрюченные пальцы усеивали перстни, цена которых равнялась цене войска. За один рубин в его трости можно было приобрести тридцать чистокровных мастрийских жеребцов, а в придачу еще триста мастрийских невинных дев, по красоте не уступающих самой Зейлоаре. Вокруг него вились вечные прихлебатели. За ним двигалась хвостом вереница послушной прислуги. Дважды в день его камердинер переодевал хозяина в старомодные, но чрезвычайно пышные костюмы. На поклон к Илле являлись ювелиры из заграничных королевств с восхитительными по мастерству украшениями, знающие, что их труд оценят по достоинству. К нему шли поэты и менестрели, и он принимал их у себя в редкие свободные вечера, дабы не растерять славы знатока искусств. Илла был тем, кто любил накапливать у себя изящные и красивые вещи. Он любил лесть, хотя и знал ей цену. Любил поклонение его уму. Но более всего, конечно же, он любил свою жизнь, поэтому нельзя было представить, что он позволит себе со всем этим расстаться. Всякое создание всегда старается отсрочить тот миг, когда канет в ничто… Но что касается советника, то для него ничто было не просто ничем, а обнулением всех его ранее вырванных у противников побед, проигрышем в самой главной его войне. А проигрывать Илла не привык! Тем более когда на кону стояло или все, или ничего. Из донесенных обрывков известий он выведал, что Нор’Алтел пал и часть победителей возвращается. Он знал – после их прибытия его ждет успех. Знал и то, что вместе с Дайриком Обараем он подготовил все для того, чтобы покинуть Элегиар и продолжить полную благ жизнь, пусть и не в чине советника, но здоровым и бессмертным. Он знал, какое имя изберет, где поселится и каким образом прервет договоренность с Дайриком, избавившись от него в нужный момент, более ранний, нежели назначил себе Дайрик ровно для того же самого, то есть чтобы избавиться от советника. Знал, что является опытнейшим царедворцем, тянущим к себе все нити, готовясь сплести их в одну, дабы получить долгожданное бессмертие.