Наконец на закате он сел в паланкин и отправился во дворец. Запросив разрешения подняться на последние этажи Ученого приюта, где сейчас расположился архимаг, он вошел в его покои. Обнаружил он Гусааба уже в спальном желто-песочном платье, устало сидящего в кресле после тяжелого дня. Тот в ожидании глядел на гостя, вошедшего без должного почтения, не склонившего головы и глядящего прямо и открыто.
– Вы тогда говорили, что хотите честной беседы. Так выслушайте меня перед тем, как мне придется уехать! – произнес Юлиан. Взгляд его был так прям, как не был давно, что мудрец удивленно поддался.
Гусааб Мудрый заставил всех слуг покинуть его светлые покои, шепнув им, однако, что-то предупреждающее на незнакомом языке. Когда они остались одни, он спокойно произнес:
– Говорите.
– Я знаю, каким предстаю перед вами и кем, согласно вашим ожиданиям, являюсь. В ваших глазах я должен быть рыбаком, который дорвался нечестным образом до не принадлежащего ему бессмертия. То, что я скрываюсь на Юге под чужим именем, скорее всего, сообщило вам, что я вор и беглец, которого назад никто не примет!
Гусааб кивнул, согласившись.
– Но вся история намного сложнее. Я был человеком, обычным рыбаком из горной деревушки. За всю жизнь я не украл ни одной монеты, всегда старался быть честным, скрывая лишь одну причуду – кельпи. То была первая необычная встреча, изменившая мою, как мне кажется, душу. Вторая встреча, изменившая тело, случилась, когда я лежал умирающим на развалинах своего же дома, решив погибнуть вместо моей старой матушки. То ли удача, то ли неудача свела меня тогда с бессмертным, который проходил мимо. Он посмеялся над моим глупым благородством и, как тогда казалось, посочувствовал мне, желая дать шанс. Гиффард был очень стар… Я получил этот шанс, но сейчас мне кажется, что мне передали его не из сострадания, а из злого желания посмеяться над моими будущими тяготами. Я был тем, кто меньше всего подходил для бытия бессмертного. Мало того что я был человеком, так к тому же и благородным дураком…
Юлиан продолжил рассказ. Чувствуя странное облегчение от исповеди, будто у него сняли с души камень, он поведал о своей жизни в деревне, как ему пришлось бежать из лачуги бабушки Удды прямо через лес, чтобы найти некоего Филиппа фон де Тастемара. Затем как его побили камнями только за то, что он стал другим. Позже его спас Филипп, привез в замок, где вылечил и обманул, желая передать бессмертие своему сыну Леонарду. Юлиан рассказал, как, будучи еще Уильямом, он подписал бумагу, вложив свою жизнь в руки этого мерзавца. Рассказал и о суде старейшин. И даже спустя столько лет, впервые открыв кому-то свои чувства, словно заново пережил былое.
– Тогда же я познакомился с Мариэльд де Лилле Адан. Она умело купила меня обещанием исцелить мою родную мать. Потом так же умело и хитро привязала меня, дурака, к себе. Мы играли друг с другом в сына и матушку на протяжении тридцати лет. Только сейчас я понимаю, что это была именно игра, где я обманывал себя… Ей даже ничего не нужно было делать – лишь наградить новым именем. Три десятилетия я жил при ней. Мне казалось, что я возмужал и получил контроль над своей жизнью. Я тогда изучал математику, геометрию, религии, языки, яды и, набивая этими громоздкими знаниями свою голову, думал, что познал мир. Однако даже эти тридцать лет не дали мне ума…
Затем он начал рассказ о странных событиях, которые привели его прямо к Илле Ралмантону. Гусааб слушал его молча, кивал, пока собеседник продолжал говорить:
– Но теперь я не могу обвинять графиню, потому что только я был виноват в том, что меня обманули. Не знаю, зачем Вицеллий это сделал, поплатившись жизнью. Сейчас я понимаю, что самым правильным было бы явиться к графине. Я тогда побоялся, выдумав много отговорок. Я захотел остаться здесь… Однако сейчас, даже желая вернуться, я не смогу: Ноэль и Север закрыты для меня.
– Чего вы искали под крылом у этого негодяя Иллы Ралмантона? – поинтересовался мудрец.
– Чувства жизни… Я желал познать жизнь! Мне казалось, что она укрыта от меня за ширмой и что, отодвинув ширму, я найду ответы на вопросы.
– И вы нашли? – спросил архимаг.
– Боюсь, лишь устал от их поисков.
– Значит, нашли… – сочувственно улыбнулся Гусааб, и стало ясно, что и он тоже когда-то познал эту усталость.
– Однако я пришел к вам с просьбой, а не требованием. Я вымотан и не хочу носиться по свету, чтобы найти себе нового отца или новую мать. Я устал от обмана. В интриги я тоже играть более не желаю, ибо их прелесть для меня истончилась и пропала. Мне поначалу казалось, что в умении плести интриги и кроется умение жить, но это сущая неправда. А сегодня Ее Величество предложила мне стать личным веномансером при принце Элгориане.
– Ах, вот оно как… – взметнул брови мудрец.
– Да. Я не хочу покидать Элегиар! И мне некуда идти, потому что все мои родные, когда я был еще человеком, уже давно умерли. А даже если не умерли, то я умер для них. Но я могу быть полезным здесь. Я могу стать личным веномансером, живущим в закрытых покоях и не являющимся миру. Быть может, мое обоняние спасет принцу жизнь, а мое бессмертие послужит ему щитом. Я не знаю, на что иду, но чувствую, что то верная дорога… Я пришел к вам с открытым сердцем, как велит Праотец Фойрес. В моих силах было убить вашего слугу, которому вы доверили тайну, а также убить вас, но я расстался с этой тварью Раум, разорвав клятву.
– Но почему вы не убили меня?
– Этот дворец пропитан ложью, предательством и надменностью. Весь мир пропитан этим. Возможно, мир и вправду стоило бы сжечь, как желает того ваш племянник. Но в вас на удивление я вижу того, кто не уподобляется миру.
– Я просто смирился… – улыбнулся печально мудрец. – Но отчего вы тогда не опекаете тех, кто не уподобляется миру? Среди нищих их много: философов, поэтов.
– У них нет искушения властью, как у вас. Сложно оставаться милосердным… Мне порой кажется, что я сам потерял эту способность. К чему я пришел? Я начал убивать со смертников, действительно виновных, потом в Ноэле мне пришлось иногда усмирять бунтарей – и я убивал уже отцов, желавших своим детям всего лишь лучшей доли. Потом я резал девственниц для кровавых обрядов Гаара. А затем Нор’Алтел… Я убивал там женщин и младенцев, как того требовала война, я дышал кровью, наблюдал, как это делают другие, глумясь над невинными жертвами. Но я ничем не помог этим жертвам! Я стал частью этого прогнившего мира. Не знаю, сколько мне осталось жить, над моей головой нависла неясная беда. Но я хочу пожить… Не скитаясь диким зверьем, не возвышаясь над другими… Не находя радость в реках крови.
– Вы хотите обычной жизни, где о вашем происхождении никто не знает?
Юлиан кивнул.
– Что ж. Вы и вправду весьма интересны. Все вокруг стремятся возвыситься, и каждый все отдал бы за бессмертие и возможность скитаться, но вы хотите просто пожить по-человечески? – Гусааб улыбнулся. – Вы весьма необычны. Знаете, я всей душой желаю моим землям счастья, и если так случится, что Элгориан умрет, то земля снова обагрится кровью. Мы породим новую страшную войну, куда страшнее предыдущих… А ваша помощь была бы полезна. Да и даже без этого, и без вашей помощи… – Гусааб вздохнул, и взор его опечалился. – Мне вас жаль… Вы носите тяжелое бремя бессмертия. Естественный ход вещей никогда не предполагает, что человек может жить вечно, и то, что вы устали жить, хотя по меркам вампиров весьма молоды, видимо, так измучилась ваша человеческая душа. Я сам устал. Но скоро отдам Фойресу душу. А вот вас мне жаль. Но срок такой жизни здесь у вас недолгий. По вашей легенде вам сейчас около сорока лет. Но всего лишь десятилетие спустя все начнут замечать, что годы вас совсем не старят…
– Этого хватит, чтобы вырастить принца.
– Да, хватит… – прокряхтел Гусааб. – Хорошо. Я поговорю с Амаем Яснооким. Он чрезвычайно верен мне, хороший человек. Я фактически воспитывал его как своего сына, когда он попал ко мне. Он скроет вашу тайну, за него я ручаюсь. Я закрою глаза на вас… Но мне вас жаль… Несчастный вы человек, раз у вас нет иного дома, кроме этого гадюшника.
Глава 15. Маленький Элго
К утру приказ для Ралмантона был оформлен. Полученный чин не сулил много возможностей для златожорства, но приближал к священной семье, открывая доступ даже в покои самой королевы. Поэтому многие понимали, почему его обладателем стал именно Юлиан Ралмантон.
Беспорядок в особняке только усугубился после того, как все узнали: хозяин остается. Тщательно уложенные парчовые и шелковые костюмы, изысканные украшения, любимые книги, золоченые свитки поэзии, а также посуда из серебра (Момо так и не смог понять, зачем вампирам ложечки) – все это теперь разбиралось туда, где и лежало доселе. Разочарованному Момоне это пришлось не по нраву. Только он наметил в своей жизни перемены, а они не произошли. Ему пришлось остаться при доме вместе с Хмурым, который попросил назначить его слугой-писарем.
Сам Юлиан отбыл во дворец. Ему отвели покои в башне Коронного дома. Теперь кончики его пальцев покрывала золотая краска, которая, окрасив их, ползла дальше черточками и знаками вплоть до самого запястья, в то время как подбородок освободился от символа ремесла. Веномансер получил нерушимую защиту королевской власти, и, даже обнаружься, что он как-то связан с убийством консула, его никто не посмел бы обвинить.
В его обязанности входило быть при ребенке. Когда дитя повзрослеет, Юлиану потребуется сопровождать его, стоя тенью за спиной и готовясь уличить признаки яда повсюду: и в дарах, поднесенных правителю, и на роскошных блюдах, и на одеянии суккубов, присланных для ублажения. Но это потом… А пока он понимал, что спрос с него будет небольшим – лишь бы находился при принце, запертом в своих священных покоях, которые огородили от всего мира.
Элгориану, названному в честь великого мастрийского короля Элго Огненного, едва исполнилось полтора года. Когда Юлиан вошел к нему в спальню, напоминающую маленький дворец, спрятанный в большом, дитя возилось со множеством игрушек, окруживших его, словно войско. Игрушки сверкали драгоценностями. Несмышленый ребенок то и дело пытался выдрать блестящие камушки, а другое обступившее его войско, уже из нянек, тут же забирало игрушку, поворачивало, будто желая скрыть лишнее от его взора, и отдавало назад.