Момо ринулся следом, чтобы быть вторым после майордома. Он вошел внутрь без стука. Сам не зная, зачем явился, он тихо, без своей обыкновенной развязности, примостился на кушетке. Так он и сидел, пока хозяин глядел в бумаги, положив локти на стол и сплетя пальцы под подбородком… Сидел долго… Иногда Юлиан бросал на него взгляд из-под бровей, понимая, что юношу что-то гложет, но у того нет сил признаться. За последние годы лицо Момо сильно изменилось. Мягкие, нежные черты окончательно ушли, проявив острые скулы. Даже нос картошкой стал резче – не такой детский. Полные губы тоже огрубели, вытянулись и теперь были вечно поджаты в какой-то сдавленной, тяжелой улыбке. Одни лишь вихры, напоминающие куст, все так же падали на его костлявые плечи.
Момо теперь глядел на мир темным взором, полным сомнений. И хотя ему казалось, что он все так же весел и беззаботен, Юлиан видел, что эта беззаботность медленно уступает место взрослым думам.
«Вырос, – подумал Юлиан. – Даже почти перестал баловаться с женскими, а также смазливыми мужскими обликами, которые кажутся прекрасными только в юношеском возрасте».
– Что, Момо, как твои дела? – поинтересовался он, просматривая журналы. До утра ему нужно было их проверить.
– Нормально, – отозвался юноша, но взгляд его говорил об обратном.
– Как твои успехи в исследовании библиотеки? Много прочел?
– Одну книгу.
– Гм, неплохо. Это которая о путешествиях, из-под пера Гудвика?
– Наверное…
Они умолкли. Момо не знал, что сказать, только чувствовал, что Юлиан Ралмантон гораздо опытнее него, мудрее, хотя выглядит почти ровесником. Его успокаивала уверенная, беззлобная манера речи Юлиана и то, что их связывало в прошлом. Именно поэтому он продолжал сидеть на кушетке… И не знал, куда себя деть… Просто чувствовал, что ему нужно что-то сказать, но что именно – не понимал.
Юлиан отложил перо и тихо заметил:
– Знаешь, Момо… С тех пор как ты появился здесь, много воды утекло: война, болезнь моего славного отца, назначение меня на чин хранителя. А ведь это все за каких-то три года случилось. Помнишь, что ты мне обещал? Служить, да, служить… – Юлиан улыбнулся, увидев, как настороженно кивнул юноша. – На самом деле я считаю, что ты исполнил свой долг. Взять хотя бы… Да то происшествие в палатке, когда ты спас меня… – Больше Юлиан припомнить ничего не смог, хотя пытался. – А ведь если бы не ты, разве сидел бы я тут?
Момо промолчал. В душе у него поднялась буря.
– Так что я рад, что познакомился с тобой, – продолжал вампир. – Но времена меняются. Я теперь буду появляться в особняке все реже из-за того, что наш принц подрастает, а я пекусь о его жизни. Выбирай сам, чем хочешь заняться, чтобы не скучать. В твоих силах прожить не обрывки сотен жизней, а хотя бы одну, свою… Так что пора тебе определиться с… дорогой, – последнее слово он произнес с нажимом.
Подлинный смысл слов Юлиана Момо уяснил не разумом, а душой и вдруг почувствовал облегчение – будто гора свалилась с плеч. Действительно, а что, если… От волнения он заерзал на кушетке. Пока вдруг не вскочил. Глаза его горели как в лихорадке. Ему только что вложили в голову важную мысль!
– Почтенный… Я, пожалуй, пойду. Поздно, знаете ли… Темно уже… – Он облизнул сухие от волнения губы. – Спасибо вам, почтенный, за всю вашу доброту… Я никогда этого не забуду… Спасибо!
– Иди, Момо. Береги себя. Прощай.
И юноша вылетел стрелой из кабинета, захромал к себе в комнату, где одна-единственная мысль закружилась в его голове, заняла его, и он заметался из угла в угол, где спал Хмурый. Чуть погодя Хмурого вызвал к себе Юлиан и приказал рассчитать жалованье мимика. Игомар тогда все понял, но, как обычно, промолчал и лишь кивнул.
Ранним утром, когда ночная тьма поблекла, Момо проснулся. Ему казалось, что он и не спал, а пребывал в какой-то обрывочной, хаотичной дреме, то пробуждаясь, то снова засыпая. В особняке царила тишина. Юношу терзала мысль, которую ему вложили в голову вчера вечером. Он присел на край топчана, приложил руку к сердцу, чувствуя, как оно быстро колотится. Что ему делать? Наконец он решился… Поднявшись, он бросил последний взор на Игомара, который терпеливо покрывал все его ошибки, и вышел, прихватив свой немногочисленный скарб. В хозяйственной комнате он взял сумку, затем, остановившись на миг и понимая, что это воровство в доме, где его приняли, достал из кошелька монетку и положил ее в сундук вместо взятой вещи.
Он собирался покинуть особняк голодным, не дожидаясь трапезы, однако что-то его снова остановило. Посреди серой гостиной, в полной тишине, он растерянно оглядывался. Потом пошел дрожащими ногами в библиотеку, где взял книгу «Предания и истории», ту самую, в которой описывались многие интересные приключения. Чувствуя в руке тяжесть, юноша сомневался, пока, вздохнув, не оставил на месте книги почти весь свой кошель. Не ведал он, сколько стоит эта чудесная книга, но решил все-таки припасти на дорогу немного монет. Засунув приобретение в сумку, он заковылял из дома. С отчаянно бьющимся сердцем он добрался до Древесных ворот, где показал доверительную грамоту с подписью Ралмантона, которая всегда была при нем. Когда его выпустили в Мастеровой район, Момо зашагал по его просыпающимся еще серым улочкам.
«А может, зайти туда, где я жил… И забрать закопанную лошадку, оставшуюся от Ягуся?» – подумал он.
Но что-то в его душе ответило, что не стоит. Тогда он заторопился как мог. Когда солнце показалось из-за стен Элегиара, укрытый легким плащом путник вышел за ворота. Он ступил на большой тракт, по которому сейчас ехало, притираясь, множество телег, чтобы доставить товар на рынки. Держа за спиной книгу, путник ненадолго замер около прилавка для паломников и купил себе широкополую шляпу, куда собирался повесить металлические значки. В последний раз он оглянулся на родной Элегиар, надел шляпу, а затем пошел по дороге куда глаза глядят.
– Ушел? – спросил в предрассветном сумраке Юлиан, позволяя рабу одеть себя.
– Да, – спокойно ответил Игомар. – Даже оставил монеты за книгу и сумку.
– Ну хорошо, что оставил. Это очень хорошо. А ты чего не хочешь в городе устроиться? Я сюда буду приезжать все реже.
– Я желаю служить вам, почтенный… Вы недовольны тем, как я веду ваши дела?
– Почему же, доволен. Но послушай-ка меня, Игомар… Я тебе увеличу жалованье в три раза. Знаешь зачем? Вижу, знаешь. Веди дела так, чтобы у меня не было повода сомневаться в твоих причинах остаться здесь, – сказал он строго. – Следи за достопочтенным, помогай нашему майордому. Что лекари говорят?
Хмурый кивнул. Мужчиной он был неглупым и понимал, что в управлении особняком нужна твердая рука, иначе все разворуют. Поэтому и пригрозил ему Ралмантон, а его угрозы, как казалось слуге, вполне могут оказаться не пустыми.
– Все так же, – ответил Хмурый. – Ест, ни на что не реагирует.
– Гм, ясно.
Юлиан покинул особняк, перед этим, однако, заглянув в утренний Апельсиновый Сад, куда уже вынесли Иллу. Тот лежал ни живой ни мертвый, устремив взор в кусочек голубого неба, виднеющегося сквозь укрытые зеленью ветви. Поглядев на старика, лицо которого было слегка перекошено, веномансер качнул головой самому себе и отправился во дворец.
2161 год, лето
Случился праздник Прафиала, посвященный человеческому божеству. То был праздник не кровавый, а спокойный, сопровождаемый всякими чародейскими потехами. Маги развлекали толпу на площадях тем, что запускали в небо фейерверки: огненных фениксов, гарпий размером с телегу, волшебные цветы, которые раскрываются в пустынях после дождя.
Все было ярко, красиво и пышно.
В этот день, удивительно жаркий, с неподвижно стоящим воздухом, королевская семья решила явить принца двору. Несколько лет маленький владыка рос в закрытых покоях, напоминая светолюбивый цветок, который отставили в тень. Однако вырос он активным, бойким мальчиком, уже знающим письмо, счет и бегло говорящим на языке р’онзи, который давался ему легко и весело. Публичное появление юного Элго, или Элгориана (на мастрийский манер последняя часть имени значила «преемник, или второй»), предполагало разрешить все зреющие сомнения. Многим казалось, что принца укрывают излишне тщательно, а значит, он либо недоразвит и слаб, либо уже мертв. По этой причине сегодня в зале собиралась вся знать, имеющая доступ ко дворцу, а также богатые купцы, представители гильдий, дипломаты других королевств, которые разнесут благую весть письмами к своим дворам.
В этот день Юлиан переживал больше обычного. Ему, искушенному в интригах, было понятно: сейчас, когда принц вышел в свет, убить его станет гораздо проще. Понимали это и Гусааб Мудрый, который уже сложил обязанности архимага, и королева, и даже апатичный король, приказавший окружить внука многочисленной охраной. А вдруг и среди охраны найдется изменник? Как быстро вспыхнут восстания, когда весть об удачном ударе убийцы разлетится по всему свету? Поэтому Юлиан держался рядом с маленьким принцем, даже когда его помощь как веномансера не требовалась. Он будто приклеился к своему подопечному, особенно после обращенного к нему взгляда архимага, просящего не забывать об ответственности, и такого же молящего взгляда королевы, боящейся ядов.
Воздух в зале застыл. Почти все аристократы, потея, обмахивались южными веерами, пока не запела труба. Маленький Элго готовился появиться из коридора. Его одели в красные шаровары, нарядную жилетку, которую обнимала перекинутая через плечо красная лента, олицетворяющая Элейгию. По его рубахе вились узорами дивные птицы, на голове возлежал свернувшейся змеей слишком пышный для детской головы тюрбан, но принц нес его величаво, умудряясь даже подпрыгивать.
– Дядька, – шептал он и дергал идущего рядом учителя за рукав.
– Что такое, мой принц?
– А если я… Ну…
– Даже если это «если» случится, то ничего страшного, – улыбнулся Гусааб. – Будьте смелее. Вам ли бояться ваших будущих подданных?