Наурика поняла, что нужно молчать. Она была неглупа. Когда он лег к ней в постель, чтобы зачать нового наследника взамен утерянному, она приняла его. Он весело завел с ней беседу, расспрашивая, не видела ли она что-нибудь той ночью. Она отнекивалась, качала головой.
– Любишь ли ты меня, моя Наурика? – насмешливо спрашивал король.
– Люблю, – отвечала покорно королева, а внутри вся дрожала.
Он ничего ей не сделал. Со временем ей стало казаться, что ему нравится эта игра: видеть ужас в ее глазах, но слышать покорность в словах. Это было упивание ужасом, который король пил, как напиток.
Спустя годы постоянных выкидышей, порой нарочных, она все-таки родила ему детей. Со временем королева осознала – и по вкрадчивым словам, которые всегда имели двойной смысл, и по тому, как глядит ее супруг на статуи Прафиала, – что перед ней именно бог. Но не того бога она желала встретить… С годами ее страх перерос в решительную ненависть, и она привыкла так существовать. Порой ей в голову приходили страшные мысли оборвать свою жизнь, но она понимала, что слепого короля это вполне устроит, что он ничего не потеряет от ее смерти. Зато королева передаст своих детей полностью в его руки, позволив выбрать любого для следующего перевоплощения.
Будет ли это эгоистичный Флариэль? Или послушный Итиль? Или воинственный Морнелий-младший? За дочерей она не переживала, понимая, что их выдадут замуж и они покинут это страшное место. Она сама уже договорилась об их браках, готовая отослать их в отдаленные уголки Юга – подальше от злой тьмы. Королева готовилась принести в жертву одного из своих трех сыновей, пыталась смириться, и ей порой казалось, что у нее это выходит, потому что она боялась.
Но когда слепой король вдруг стал поглаживать кудри юного Элгориана, ей стало понятно, что он собирается забрать самое драгоценное, что у нее есть, – внука. Она тогда вздрогнула оттого, что ей показалось, будто она проникла в планы демона. Вот почему демон просил отдать ему в жены дочь Орлалойя, понимая, что дочь покинет гнездо и выживет во время предательства военачальника… А не было ли предательство военачальника Гайзы спланированным? Не подставили ли самого нага Гайзу, сделав его лишь зубилом для раскалывания монолита традиций? А как ласков был король с нищими мастрийцами, будто подталкивая их к тому, чтобы они отдали свою единственную ценность – принцессу Бадбу. Да и возможный союз со Змеиным королем Гайзой был расстроен столь странным образом, когда их посол попытался убить советника Ралмантона…
Занимаясь шитьем, Наурика поражалась тому, как ловко все сошлось, чтобы один наследник был первейшим претендентом на троны Элейгии, Нор’Эгуса и Нор’Мастри. Не это ли злая задумка демона, пожравшего душу ее мужа? Получить разом три королевства… Возыметь власть над всем Югом!
В ней стала зреть свирепость, какая бывает у женщины, видящей нависшую над своим любимым дитятей угрозу. Она чувствовала, как эта ненависть не оставляет места для страха и придает решимости. Могла ли она бороться с бессмертным демоном? Но у нее не было выбора. Королева чувствовала, что лишь одной ей подвластно, играя с ним в их привычную игру, если не победить, то частично порушить его планы. Но для этого ей нужны были преданные люди, которых она многие годы собирала вокруг себя. У нее не получилось сделать это с дерзкими мастрийцами, которые видели в ней лишь властный сосуд для детей. Более того, они пытались ущемить ее права, посадить под замок и надеть на нее куфию, как надели уже на весь город. Но из тех придворных, которых она расположила высоко при власти, более всего ей был близок и телесно, и душевно Юлиан Ралмантон. И, глядя на подрастающего Элгориана, видя, как тот также полюбил своего веномансера и как сам веномансер стал привязываться к ребенку, чувствуя в себе порывы уже не брать от жизни, а отдавать ей, королева понимала: это один из немногих ее союзников в предстоящей битве за душу Элгориана.
Ближе к полуночи принц Элгориан ворочался в постели, тревожно раздумывая над предложением послов. Юлиан был неподалеку, в примыкающей комнате. Он глядел сквозь ночь, дышал ею, слушал, как стрекочут за окном южные цикады. Годы потекли для него со скоростью горной реки, а ночи слились в одну большую. Юлиан понимал, что не сможет долго оставаться во дворце. Он здесь уже и так почти двадцать лет. Даже вампирам его затянувшаяся молодость начала казаться странной. Однако ему не хотелось бросать своего подопечного на произвол судьбы. Сколько раз он спас его от смерти, почуяв яд? А те немногочисленные, но опасные моменты, когда он успевал перехватить ледяной кинжал наемника? Ему казалось, что его судьба крепко связана с судьбой принца, чья жизнь во многом зависела от предусмотрительности телохранителя… Но годы все шли… В ближайшее время ему волей-неволей придется исчезнуть, после чего он отправится в Брасо-Дэнто, чтобы встретиться с графом.
Его размышления прервал тихий шелест платья.
Юлиан прислушался. Шелест был не тяжел – не слишком знатная дама, шаг легкий – молодая. Скорее всего, чья-то рабыня, посланная с известием. За стеной, где расхаживали евнухи и маги, зашептались, и ему показалось, что перешептывания касаются именно его. Он оказался прав. Вдоль стены, чтобы не нарушать покой принца, мышью проскользнул евнух и сообщил веномансеру, что, дескать, с ним хотят встретиться.
Позже Юлиан вошел в тайные покои, которые до этого десятилетиями служили местом встреч для любовных утех. Теперь комната напоминала скорее заколоченную кладовку. В воздухе клубилась пыль, отчего благоухания мирта и ванили стали приглушенными, затхлыми. Кровать стояла оголенной, без постельного белья – лишь деревянный остов, а у стен нагромоздились завернутые тюки со снятыми гардинами и коврами.
Королева Наурика сидела и держала кубок уже отяжелевшей рукой. Она поглядела на вошедшего величественным взором и, едва прикрыв глаза, кивнула в сторону другого кресла. Юлиан устроился напротив. Между ними не было ни блюда с фруктами, ни графина крови, а атмосфера совсем не располагала к постельным играм, впрочем как и нынешний возраст правительницы.
– Давно мы здесь не были, – шепнул веномансер, оглядывая заброшенность покоев, знакомую кровать и покрытую пылью кушетку.
– Давно… – согласилась задумчиво Наурика. – Скажи мне, мой дорогой, как тебе мой внук?
– Славный мальчик.
– Ты любишь его?
– А ты в этом сомневаешься?
– Мне нужно знать точно.
– Что ты хочешь от меня, Наурика? Если желаешь узнать, насколько мне дорог Элгориан, то знай – я подле него больше восьми лет. Мне довелось спасти его не только от ядов, но и от удара криоманта, от которого до сих пор жжет под правым ребром. У меня нет своих детей и никогда не будет из-за связи с кельпи, но, будь он мне сыном, я бы гордился столь умным, благородным и храбрым наследником!
Пожилая королева молчала. Между тем она продолжала раскачивать кубок с вином, выдавая затаенное напряжение.
– А если я скажу тебе, что Элгориану угрожает опасность?
– Опасность будет угрожать ему всегда.
– Нет-нет… Я не про это… Что, если ему угрожает куда большая и близкая опасность?
– Наурика, говори прямо! – нахмурился Юлиан.
– Сначала я хочу убедиться, готов ли ты положить на его спасение жизнь.
– Я тебе уже сказал, что меня не испугали клинки криомантов. Какие еще доказательства тебе нужны? Мы знакомы слишком долго, чтобы тратить время на эти заковыристые дворцовые игрища. Если Элгориану угрожает опасность – расскажи! А уж как его защитить, мы решим после!
Вздохнув, Наурика покорилась и принялась рассказывать. Случилось так, что, в поисках затаенного врага, Юлиан все это время жил подле него. Он выискивал его среди высших чиновников, придворных и рабов, заглядывая всем в глаза, чтобы найти тень предательства, но оказалось, что его противник слеп и находится у всех на виду. Ему поведали о том, как королевские наследники веками служили сосудом для старого демона. А родиться принцем в роду Молиусов значило ровным счетом одно: умереть на пороге зрелости.
В свое время ему не хватило нескольких элементов, чтобы сложить картину происходящего. Теперь же она сама разворачивалась во всей полноте. Значит, архимаг Харинф Повелитель Бурь был демоном, который переполз в Пацеля. Затем, явившись к Вицеллию Гор’Ахагу, он поглотил его душу, заменил и вместе с Юлианом отправился в путешествие на Юг. Поводом послужило письмо, выписанное не кем иным, как королем! Все это время Праотцы насмехались над ним, идя рядом, бок о бок, а он искал их в каких-то артефактах и несуществующих явлениях… Вот кому служил и кого так боялся Илла Ралмантон – могущественного божества, запретившего забирать бессмертие! Вот почему советник начал вить заговоры тайно, не отступившись от своей затеи. И вот почему Раум решила убить настоящего сына Орлалойя, заявившего свои права, – ей был отдан приказ от короля.
Перед ним вставал образ жестоких Праотцов, которые, подобно сотрапезникам, живут в телах. Однако вместо тел они заглатывают души. И Юлиан отчаянно соображал, как же так вышло, что он десятилетиями спал с женщиной, кровь которой несла в себе ответы на все мучившие его вопросы. Что за насмешка судьбы?
Вскоре он произнес:
– Не все до конца понятно.
– Тебе придется поверить мне на слово. Я еще в здравом уме, Юлиан, поэтому я рассказала то, что истинно, – сказала королева.
– Я тебе верю, но говорю о другом… Послушай, раньше наши встречи контролировали немые рабыни, которые глядели через щели в панелях. Сейчас мы с тобой одни, поэтому, Наурика, прошу, дай мне испить твоей крови.
– Зачем? – нахмурила брови королева.
– Ты попросила моей помощи – я помогу.
– Но зачем? – не понимала она.
Пожилая королева видела, или ей хотелось видеть, что Юлиан тревожится за судьбу принца. Не найдя рядом ножа, она стала рассеянно оглядываться, но он привстал, взял ее полную белую руку в свою. Ей лишь оставалось наблюдать, как он припал к ее пальцу, умело прокусив клыком, и принялся высасывать кровь. Лицо Юлиана сделалось мертвенно-бледным, похожим на лицо королевы, которое несло на себе цаллии пудры. Вздрогнув, Наурика увидела в свете цветастой лампы, как почернели его глаза, но продолжала сидеть, вдавившись в спинку кресла. Она так привыкла жить бок о бок с темными созданиями, что нашла в себе силы не потерять достоинства даже здесь. Вскоре веномансер поднялся, отвернулся, чтобы не пугать ее еще больше, и заходил из угла в угол. Перед ним вихрем пронеслась жизнь Наурики.