– Что это?.. – спросила она хрипло.
– Это, Наурика, на Юге называют даром Гаара.
– Так ты… ты… – королева вдруг все поняла. Она еще некоторое время молчала, а затем произнесла низким голосом: – Вот, значит, откуда эта вечная красота, эта стройность стана, которой жадно завидуют даже мои фрейлины… И эта вспыхивающая, как искра, мужская страсть, не требующая пилюль, которыми обычно пользуются вампиры, чтобы возлечь с женщиной. Выходит, все эти годы… О боги, сколько же тебе лет? А почему ты здесь, а не на Севере?! – Она почувствовала груз собственных лет, отчего едва поднялась, желая коснуться белого лица Юлиана и его молодости.
– Мне семьдесят, – он позволил коснуться себя, взял полные пальцы королевы в свои. – А нахожусь я здесь по своим причинам.
– И все эти годы ты ходил по дворцу неузнанным… Кто еще знает об этом? – Наурика вспомнила доклады рабов о долгих беседах веномансера и архимага под щитами. – Подожди, выходит, почивший Гусааб все знал?
– Да, как и его преемник Ямай Ясноокий. Восемь лет назад я должен был уехать по требованию Гусааба, но мы договорились, что я останусь защищать принца. Гусааб стал мне хорошим другом, а Амай до сих пор держит клятву, время от времени делится со мной воспоминаниями. Но я раскрылся перед тобой для другого… Я в силах помочь! Вероятнее всего, демон постарается захватить Элгориана, когда тот женится на принцессе Айрекка. Мы подготовимся… Мы не можем ни убить его, ни поднять народного восстания, чтобы свергнуть. Он переползет в любое тело, пока не доберется до Элгориана.
– Он как-то обмолвился, что его жизнь поддерживает конструкт, – хрипло шепнула Наурика, поглаживая мужскую щеку.
– Но мы не знаем, где эти конструкты.
– На Дальнем Юге, где я родилась, рассказывают сказки о могущественных джиннах, способных исполнять желания. У них есть одна слабость – они подчинены своей лампе. Я уверена, что эти лампы и являются конструктами! Уже больше четырех лет мои люди ходят по всему свету и ищут их под видом странствующих чародеев, предлагая щедрую оплату!
– Да, но, Наурика, неужели ты думаешь, что эти лампы не упрятаны надежно? – он отошел от королевы. – Лишь в сказках они обнаруживаются так легко, да еще есть ведущие к ним карты. Нет, в жизни так не бывает! И золото здесь не поможет! Я был в Байве, я узнавал насчет них, но Раум верно служит королю, исполняя его волю. И она же охраняет эти артефакты, стирая любой след к ним. Поиски могут растянуться на века и ни к чему не привести, а у нас нет времени дрессировать черепах! Так что твоя затея с поиском ламп изначально обречена на провал: смертному их не отыскать. Но мы можем сделать так, чтобы демон оставался беззащитен как можно дольше… Выиграть десять, двадцать, тридцать лет жизни для нашего Элгориана.
И Юлиан поделился своим замыслом. Выслушав, королева уже сама не выдержала и шумно заходила по комнатке, отчего подол ее платья потянул за собой пыль. Взгляд ее с каждой минутой становился все свирепее, как у старой волчицы, которая приготовилась бороться с грозным медведем за своих волчат.
– Я готова биться за каждый год, – наконец сказала она. – Даже если это будет стоить мне жизни! Но ты? Не угрожает ли тебе опасность от долгого пребывания во дворце?
– Это уже не так важно, – холодно ответил Юлиан.
В один из дней перед грядущими событиями Юлиан отлучился к подземному озеру, которое притаилось под дворцом, в развалинах храма юронзиев. С веками храм просел еще глубже в холм, и нижние его этажи оказались под водами реки Химей, затопленными и сокрытыми.
Озеро было тихим, вода в нем – неподвижной, будто мертвой. Повсюду пахло сырым пометом, а под черным-пречерным сводом зала попискивали летучие мыши, глядя блестящими глазками вниз, на тревожно расхаживающего туда-сюда вторженца. Наконец из озера показалась темная фигурка демоницы. С едва слышным всплеском она вышла на берег, к руинам, протянула к Юлиану свои белые руки, на которых бряцнули подаренные им браслетики. Глаза ее снова были печальными.
– Послушай, душа моя… – сказал он. – Если наш план удастся, то я отсрочу смерть Элгориана, чтобы он смог пожить по-человечески. Однако нам нечего противопоставить такому злому бессмертию, ведь сердца демонов надежно спрятаны. А просто ждать свершения их планов, покорившись, я не собираюсь! Поэтому рано или поздно все закончится. Их месть лишь вопрос времени! Колесо сомнет и меня, поэтому я пришел сказать… Впрочем, ты и сама все уже знаешь… Не гляди на меня так, не плачь… – Юлиан сам с трудом сдержал колючий ком в горле. – Что-то в тебе с каждым годом все больше человеческого и меньше звериного, Вериателюшка… Все чаще плачешь, хотя раньше даже не знала, что это такое. Как долго ты жила, скитаясь в звериной шкуре, пока мы не встретились на Сонном озере? Пятьсот лет, тысячу? Или с момента Слияния? Не тяни белые руки… Уйди прочь, я о тебе пекусь. Сокройся в водах, затаись, чтобы уберечься, душа моя, чтобы и тебя не настигла их беспощадная кара. А я пришел сюда в последний раз. Больше здесь не покажусь… – И он, нежно поцеловав ее, сказал то, что в последнее время говорил слишком часто: – Прощай!
Вериатель горько расплакалась, вырвалась из объятий и прыгнула в воду с жуткими рыданиями, от которых содрогнулся весь зал. Все вокруг наполнилось исступленным писком напуганных мышей, которые зашумели и захлопали под каменным потолком.
Больше Юлиан демоницу не видел. И ему отчего-то казалось, что и не увидит, потому что вдруг накатила на него какая-то холодная пустота, будто что-то теплое и родное отдалилось от него. Но он понимал, что так будет лучше для нее… Кто он в ее бесконечно долгой жизни? Лишь мимолетный миг…
Спустя месяц
Ночь опустилась на дворец. Пожилая королева сидела в кресле, пока ее волосы прочесывали гребнем. Рядом дымилась курильница со сладкой ванилью, и Наурика глядела на ароматную палочку, привезенную из загадочных южных земель. Между тем она напряженно вслушивалась в соседние покои: к слепому Морнелию явился лекарь. Время шло. Рабыни умащивали стареющее тело Наурики, но сегодня она уже не глядела усталым взором на свою тусклую кожу, на грубые складки между грудью и подмышкой, на тяжелые бедра.
Она вся была сосредоточена на другом.
Наконец из примыкающий комнаты донесся тревожный возглас. Тогда королева приподнялась и, разыгрывая тревогу, обратилась к единственной невольнице, у которой не был отрезан язык:
– Что там? Пойди посмотри.
Чуть погодя рабыня вернулась с выпученными глазами.
– Королю плохо!
Продолжая играть роль, Наурика напустила на себя обеспокоенный вид. Она приказала надеть на нее еще одну рубаху, затем торопливо перешла в другие покои через сандаловую резную дверцу. Морнелий лежал в постели, пуская слюни. Подле него находились личный маг и веномансер, а также лекарь. Каждый из них в страхе силился понять, что произошло с владыкой, которого одолели судороги.
Королева подошла ближе.
– Что случилось? – грозно спросила она.
– Я не знаю, Ваше Величество! Не знаю! – залепетал лекарь. – Ему подурнело после настойки белого перца! Не откликается!
– Его отравили?!
– Нет, я испробовал кровь, – уверенно заявил веномансер, переглядываясь с лекарем и королевой.
– Если вы ничего не знаете, так позовите другого веномансера. Живо! Личного королевского, который при моем внуке! Поскорее!
Вскоре у кровати стоял Юлиан Ралмантон, делая вид, что его разбудили. Он обеспокоенно потер ладони короля, поднял тому веки, наблюдая молочные глаза – глаза своей смерти. Затем и вовсе присел вплотную. Сверху постель устилал парчовый полог, куда Юлиан и обратил свое лицо, чтобы скрыть перемены в нем. Клыками он прокусил белое запястье короля и принялся пить кровь, прикрыв глаза. Перед ним мелькали воспоминания Морнелия, одного лишь Морнелия, просто услышанное, как в случае с сотрапезниками, которые захватывают тело и делают его пустышкой. Но ему хватило и этого…
Он узнал о страшных проклятиях, сорвавшихся с уст демона в сторону Иллы Ралмантона, Абесибо Наура и многих других несчастных, решивших поиграть с судьбой. Он различил бархатный голос Горрона де Донталя, вошедшего в зал для аудиенции под видом купца. Горрон тогда припал к тощей руке короля, двусмысленными фразами выражая свою преданность и желание содействовать Праотцам.
«Выходит, вот кто снес мне голову с плеч, – догадался Юлиан. – Повсюду предательство, лесть и тщеславие! Неудивительно, что этому поддался и один из древнейших бессмертных – Горрон. Я был лучшего о вас мнения, сир’ес».
– Яда точно нет, – наконец поднялся он.
– Но что с ним?! – тревожился чародей, который не участвовал в заговоре. – Что мне лечить?!
– Боюсь, это последствия его болезненности, – Юлиан повернулся к лекарю. – Что вы давали ему, почтенный? В крови оттенки остроты.
– Настойку на вине, меде и белом перце – и только лишь! – отозвался тот.
– Может, это и спровоцировало припадок.
– Нужно позвать Ямая Ясноокого! – настаивал маг.
– Раз отравления нет, – вмешался лекарь, – то первостепенная задача – убрать боль. Пока достопочтенный архимаг доберется до нас, Его Величество может погибнуть от болевого припадка! Он мучится! Я предлагаю пока опоить его опиумом, а затем разберемся. Времени не так много, так что поспешим!
Слепца опоили опиумом, и он тут же погрузился в глубокий сон. Судороги прекратились. Весть о том, что правителю плохо, быстро разнеслась по Коронному дому, но не менее быстро сменилась специально запущенным слухом, что королю не плохо, а просто хуже, чем было, отчего ему дали снотворное. Когда явился архимаг Ямай Ясноокий, он тоже лишь подтвердил высказанную идею про обезболивание. Затем тревожно переглянулся с Юлианом, нехотя участвуя в их общей игре, и ушел восвояси.
Наутро у постели Морнелия, который продолжал лежать в опиумном забвении, собрался консилиум. Будучи лучшим веномансером, Юлиан высказался в пользу того, что болезнь короля давно развивалась подспудно, он измучился от болей, а случившееся лишь следствие.