– Все это нужно уничтожить, – сказал Ложкин, – взять что-нибудь полезное, а остальное уничтожить.
– Ха-ха-ха! – ненатурально засмеялась Ауайоо. – Попробуй, уничтожь, может быть, у тебя получится. Никто из людей не сможет сделать этого, вы даже не сумеете закрыть маленькую дверь, соединяющую два мира. Что говорить о большем? Сбросьте на эту дверь миллион ваших ядерных бомб, и она все равно останется открытой. При всем том, что закрыть ее проще, чем шевельнуть пальцем. Нужно лишь знать, как это сделать. А что касается желания утащить отсюда побольше ценностей, то сообщаю тебе: все, что ты возьмешь отсюда, может быть опаснее, чем мешок с чумными блохами.
– А может и не быть?
– Может и не быть. Кстати, эти три камешка, которые ты несешь с собой, тебя определенно не убьют. Бери, не бойся.
– Ауайоо, – спросил Ложкин, – я знаю, что такое первый камешек, и ты мне очень нравишься, честное слово. Но что собой представляют другие два камешка в моем кармане?
– Ой, мне нравятся галантные мужчины, Андрюша. Так и быть, скажу честно, от всей души: не знаю.
– Ты же знаешь все!
– Они пока что спят, как спала я до сих пор. Пока они спят, информация закрыта. У тебя есть другие вопросы?
– Меня есть самый главный вопрос. Что я должен сделать, чтобы снять проклятие?
– Зачем тебе это?
– Потому что я хочу жить. И хочу завести детей.
– Каждый отвечает только за свои собственные грехи, – ответила Ауайоо. – В мире вины у каждого собственная вина. А вина – это такая штука, которую не обойти и не объехать. Это тебе не грех, когда ты покаялся и снова чист. Грех может быть прощен, вина – нет. Вина создает свои миры, которые реальны и живут независимо от тебя; создает своих кобольдов, которые сигают тебе на плечи, не обращая внимания на то, что ты уже давно исправился. Это не я придумала, это один из ваших философов… Пошли, что ли? Мы и так с тобой заболтались, старик. Только не клади меня в карман, я хочу смотреть по сторонам. Обходи озеро справа, там есть дорожка.
34. Дорожка…
Дорожка была едва заметной, но само ее существование говорило о том, что кто-то или что-то регулярно ходит здесь. Ложкин обошел озеро и поднялся на высокий склон противоположного берега. Солнце уже взошло высоко, но мир вины еще оставался по-утреннему тих. Впрочем, он и останется тихим до самой ночи, – подумал Ложкин. – Пустыня безбрежного покоя, полная спящих тарантулов.
Вдруг ему пришло в голову, что его собственный мир – тоже мир вины. Вины людей, провинившихся перед богом. Их изгнали из рая в этот чудовищный заповедник, называемый Землею, и оставили там существовать, плодя без счета новые поколения. Всего лишь заводные игрушки юного бога, получившие право на самостоятельную жизнь и самостоятельную смерть. Искалеченные марионетки с оборванными ниточками. Страдающие, и привязывающие свои ниточки к первой попавшейся ерунде. Дрессирующие сами себя во имя несуществующих фантомов. Снежинки, тонущие в океане боли.
– Ты видишь город? – спросила Ауайоо. – Впереди, за лесополосой.
– Да.
– Иди прямо вперед и увидишь свой дом. Гарантирую, что никаких опасных для жизни приключений по дороге не будет.
– Но как я мог оказаться так близко от дома? Поезд шел всю ночь.
– Здесь не такие уж и большие расстояния, – сказала Ауайоо. – Этот мир весь тянется-то километров на тридцать в поперечнике, не больше. Пространство здесь замкнуто, поэтому поезд ходил по кругу, проникая каждый раз в новый пространственный лепесток. Поэтому до города рукой подать.
– Это выше моего понимания, – сказал Ложкин.
– Вот и ладненько. Кстати, меня удивляет, что в вашем мире уже не носят корсетов. Ты можешь себе такое представить? Моды изменились невероятно. Вначале женщины надели брюки, потом подняли юбки от щиколоток до колен, потом надели мини, а сейчас они уже загорают голыми на пляжах! Я даже не знаю, как к этому относиться!
– Относись как к воплощению духа свободы, – ляпнул Ложкин.
– Воплощение духа свободы? – удивилась она. – Это как перевести на нормальный язык? Топай вперед, философ мой, а я, пожалуй, буду мурлыкать песенку. У тебя дома есть женские журналы? "Мой уголок я убрала цветами", – тихо и очень красиво запела она.
По пути они не встретили ничего необычного, кроме нескольких сморвов, лежавших в придорожной пыли. Трое из них выглядели как птица с перебитым крылом, остальные напоминали маленьких оленей со сломанной задней лапой. Один сморв пытался ползти за человеком и один чуть не укусил его за ногу. Видимо, этой мрази здесь развелось немало. Под деревьями Ложкин нашел мертвого сморва, напоминающего детеныша шимпанзе.
– Это паразиты, вроде ваших пиявок, – сказала Ауайоо, – но их жало может быть полезно для здоровья. На твоем месте я бы вытащила жало хотя бы у этого. Никогда не знаешь, что тебе пригодится.
– Кроме сморвов здесь что-нибудь живет? – спросил Ложкин.
– Ой, конечно! Здесь образовалась целая биосфера. Сморвы самые мелкие и самые безобидные. К счастью для тебя, остальные просыпаются ночью. Есть крупные твари – размером со слона, они живут в болотах, на северо-востоке отсюда. Все это результат искажения инфо-поля.
– Я не имею никакого понятия об инфо-поле, – сказал Ложкин, – просвети меня хотя бы чуть-чуть.
– Инфо-поле это основной элемент реальности, – ответила Ауайоо. – Я не могу изложить это научно, потому что твой мозг не подготовлен к восприятию многих понятий. Я могу предложить сравнение. Информационное поле, оно как невидимая и всепроникающая грибница, на которой здесь и там вырастают плотные грибы материальных предметов, процессов или событий. Инфо-поле определяет все, но, с другой стороны, каждый предмет и каждый поступок обратно искажает и изменяет его. Так существует и эта вселенная, и мириады других миров. Земная наука пока что видит лишь грибы и не догадывается о грибнице. Кстати, ты мне не ответил насчет женских журналов.
– Зачем тебе читать журналы, если ты можешь знать все и сразу? – спросил Ложкин.
– Для удовольствия, зачем же еще? Это удовольствие – получать информацию понемногу, рассматривать фотографии, читать разную ерунду, – в жизни должно быть место радости. Я люблю читать журналы с конца, так интереснее, а ты?
Выходя из лесополосы, совсем недалеко от околицы городка, Ложкин заметил на тропинке белый прямоугольник почтового конверта. Он поднял его, осмотрел со всех сторон и даже посмотрел на просвет. Внутри был листок бумаги. Ни почтового штемпеля, ни адреса не имелось. Чистый свежий конверт, без следов влаги или грязи. Похоже, что положили его совсем недавно. Неужели кто-то дожидался Ложкина на этой дороге?
– Разумеется, это тебе, – вмешалась Ауайоо. – Я бы посоветовала тебе выбросить это, а еще лучше – сжечь. Но ты ведь не послушаешь меня.
– Не послушаю.
– Тогда хотя бы не разрывай его сейчас. Потерпи немного. Чем позже ты откроешь конверт и прочтешь послание, тем будет лучше для тебя. Или, может быть, ты все-таки выбросишь это письмо?
35. Письмо…
Письмо он не стал выбрасывать, но решил для начала спрятать.
В холле второго этажа имелись широкие полки с книгами, заставленные наполовину. Ложкин выбрал самую непримечательную из книг (некий Сучков, том второй) и вложил письмо между страниц. На переплете изобразил фломастером большую фиолетовую звезду. После этого пошел в кухню готовить завтрак.
Он приготовил яичницу и открыл банку маринованных грибов, заел все это черствым хлебом с майонезом. Кулинарное искусство никогда не было его коньком. В отсутствие женщины он обычно переходил на подножный корм, как северный олень, – просто, чтобы не тратить неповторимое время жизни на такую чепуху, как приготовление пищи. Подкрепившись, он вышел из кухни и направился в кабинет, чтобы наконец-то заняться неработающим компьютером деда. Еще раз взглянул на книжные полки и на столик у окна. Как ни странно, но письмо лежало на столике.
Письмо, которое он сам только что вложил в книгу, сейчас лежало на столике в двух метрах от книжной полки.
Ложкин осторожно взял конверт, так, будто он был отравлен или мог ударить электрическим током, взял и еще раз внимательно осмотрел. Он сам не знал, что ищет. То, что у письма нет ни лапок, ни моторчика, ни крылышек, это и так понятно. Сам конверт двигаться не может. Значит, его кто-то перенес.
Но кто?
Холл, в котором стояли книжные полки, был расположен рядом с кухней, в которой Ложкин только что готовил яичницу. Дверь кухни оставалась открытой. Все время оставалась открытой. Значит, никто не мог проникнуть в холл и переложить письмо так, чтобы остаться незамеченным! Разве что кто-нибудь поднялся по наружной стене, влез в окно, переложил письмо и удрал, причем сделал это совершенно бесшумно. Более, чем нереально.
На всякий случай Ложкин высунулся в окно и посмотрел вниз. Гладкая задняя стена, внизу под стеной топорщится чахлый сад, в котором радуются жизни несколько низкорослых яблонь. Нет, никого здесь не было. Получается, письмо переползло само? Может быть, оно двигалось на манер улитки?
Он попытался узнать об этом у Ауайоо, но та не отзывалась. Ложкин даже постучал ее о подоконник, чтобы разбудить, но ничего этим не добился. Похоже, что Ауайоо могла работать лишь в том мире. Впрочем, кто ее знает? Второй камешек все так же ничего не отражал, зато третий исчез. Тот самый, который еще недавно отражал глубину, наполненную туманом.
– Ладно, – сказал Ложкин, – будем считать, что в мое отсутствие в доме развелись невидимки, которые воруют вещи. Ничего, нормальное дело, нам не привыкать.
Он снова поднялся на второй этаж и вложил письмо в тот же самый томик Сучкова. Потом ушел возиться с компьютером. Он был почти уверен, что письмо и в этот раз не останется на месте.
Провозившись около получаса и не добившись результата, он снова вышел в холл и снова увидел письмо, лежавшее на столике.
Хорошо, – подумал он, – все очень хорошо. Теперь мы попробуем тебя поймать.