– О нет! – вскрикнула она и бросилась вниз по той же тропинке, теперь показавшейся еще более коварной. – Нет! Нет!
Она выбежала на берег и едва не запнулась о Филиппа, который загорал, растянувшись на зеленом покрывале, похожем на кусочек лужайки.
– Вы здесь. – Лилька судорожно втянула воздух и замолчала, не зная, что к этому добавить.
Не удивившись, Филипп протянул забинтованную руку:
– Иди сюда.
– Зачем? – Она скользнула взглядом по его телу и убедилась, что он действительно хочет этого. „Но я-то разве хочу?!“
– Иди, – настойчиво повторил он.
Лилька растерянно улыбнулась и огляделась, точно кто-то мог появиться и спасти ее. Потом вложила руку в его ладонь, пугающе горячую. Он потянул, но Лилька не сразу легла рядом, а сперва встала на колени, сделав это безотчетно, а вышло, будто умоляла его остановиться, хотя и знала, что это уже невозможно. Тогда Филипп сел, молча снял с нее майку и, усадив, рывком стянул шорты.
– Мы ведь не хотели, – прошептала она умоляюще.
Филипп ответил так зло, что больше она ни о чем не заговаривала:
– Нет, мы хотели. Ты не прибежала бы сейчас, если б не хотела.
Можно было попытаться объяснить: она просто испугалась за его жизнь, ведь на ней тоже лежит ответственность, и напомнить, что они решили быть партнерами, а это значит: поддерживать друг друга и спасать. Но Лилька ничего этого не сказала. Желание, которого минуту назад она и не чувствовала в себе, стало острым и легко прошло через все тело, заполнив даже мозг и разом изгнав все разумные мысли.
На этот раз Филипп был другим, и она чувствовала его по-другому, настолько глубже и сильнее, что стало страшно: „Теперь я не смогу без него!“ Ни один из них не ложился на спину, ведь покрывало было тонким, и камни больно упирались бы в позвоночник. А в дом идти не хотелось: тот воздух, от которого волновалось сердце, был только здесь.
Филипп вдруг рассмеялся. В этом смехе не было злости, напугавшей Лильку, и ей подумалось, что сейчас он даже похож на человека, познавшего счастье.
– Нам с тобой мешаем только мы сами, слышишь? – проговорил он, касаясь губами ее уха. – Зачем мы это делаем? Ты ведь любишь меня? Знаю, что любишь.
– Люблю. – Сейчас она не чувствовала в себе ничего, кроме этого.
– А больше нас с тобой никто не любит…
Лилька попыталась отклонить голову, чтобы увидеть его лицо после этих слов, но Филипп придержал ее ладонью.
– Это и не нужно, – отрывисто сказал он. – Нам с тобой хватит друг друга. Мы спасемся друг другом.
Покорно закрыв глаза, Лилька попыталась, как иногда ей удавалось, увидеть, что из этого выйдет, но ничего не увидела, кроме какой-то трубы, которая засасывала ее. Она так сжала шею Филиппа, что он опять засмеялся:
– Глупый детенок… Ты боялась, что этого не будет?
„Я этого боялась? Я сама уже не знаю…“ – Лилька разжала руки и потрогала губами его щетину.
– Тебе нужно побриться. – Она впервые обратилась к нему на „ты“ и не заметила этого. – Давай я съезжу в город? У нас и продуктов нет.
Его лицо неприятно напряглось:
– Ты надеешься, что Мишка ищет тебя?
– Я ни на что не надеюсь.
Ей и самой показалось, что эта фраза прозвучала слишком безнадежно. И она поняла, что Филипп тоже это услышал.
– Очень мило, – произнес он неприязненным тоном и, подцепив свою рубашку, начал одеваться.
В его движениях проступила та неуклюжесть, которую Лилька замечала, когда он вызывался накрыть стол, а Марина усаживалась в уголке дивана и, казалось бы, просто смотрела на него, но чувствовалось, – оценивала. И как тогда у Лильки защемило сердце от жалости к этой его неловкости, незнакомой зрителям, ведь на манеже Филипп был уверен в себе.
Она обняла его сзади и прижалась щекой к лопатке. Затихнув, Филипп выждал, хотя ей не хотелось продолжать, просто посидеть так, потом спросил:
– Давай сразу… У нас с тобой… Это возможно? Или я, как самый барахлянский психолог, насочинял за тебя?
Лильке опять захотелось сказать ему, что в мире не бывает невозможного, и жаль, если он этого не знает.
– Это возможно, – просто сказала она и поцеловала бирюзовую рубашку, которую любила за то, что от нее глаза Филиппа оживали.
– Никому… Почти никому не удается растянуть свою первую любовь на целую жизнь.
Он, конечно, имел в виду Мишу, но Лилька подумала, что еще неизвестно, кого из них считать ее первой любовью. Если признать, что это, прежде всего, мечта…
Повернувшись, Филипп прижал ее и прошептал, скользя по волосам губами:
– В каком-то смысле Марина тоже была моей первой любовью. До нее все, что я испытывал к женщинам, было… каким-то мелким. Понимаешь?
„Если оценивать глубину, это он был моей первой любовью. Почему был? – Ее саму это покоробило. – Все и есть, и будет. А что же тогда было с его сыном?“
Лилька попыталась поймать его взгляд, который все время ускользал, будто пугался ее лица, каждый раз оказывавшегося не тем… Посмотрела на подергивавшиеся губы, которые с охотой выдавали, насколько напускным является его спокойствие… На руки, перекладывающие камешек из ладони в ладонь…
– Ничего не выйдет, – сказала она. – Я не смогу заменить вашу жену. Ее слишком много в вас. Иначе и быть не может.
Филипп быстро взглянул ей в глаза и опустил голову. Его голос прозвучал удрученно:
– Опять „вы“?
– Так и должно быть.
– Мы же хотели попытаться. – Глаза у него стали совсем тоскливыми, и Лилька испугалась того, что сейчас жалость опять затопит ее с головой.
– Мы можем попытаться. Но вы ведь тоже знаете, что ничего не получится?
– И как же нам быть?
Теперь он сидел, уткнувшись лбом в ладони, и Лилька не могла понять, открыты ли у него глаза. Проведя ладонями вниз по лицу, Филипп громко выдохнул и вскользь посмотрел на нее:
– В таких случаях предлагают начать все сначала… Попробуем? Хотя остается риск, что я не потяну роль сбывшейся мечты. Кому это под силу?
– Дело ведь не в этом. Вы же не сможете меня полюбить, – робко предположила Лилька.
Он взял ее за плечи и повернул к себе:
– А ты этого действительно хочешь? Не сочиняй только… Давай, положа руку на сердце… Кто тебе все-таки нужен: я или Миша?
Она закрыла и снова открыла глаза. И не заметила, что это прозвучало заимствованием из песни:
– Только ты…»
В светлых глазах Маргариты Алексеевны мелькнул испуг, когда она вновь увидела следователя на пороге своего офиса. Она быстро подавила его, но Артур успел заметить и сделал зарубку в памяти: возможно, этой женщине известно больше того, что она приоткрыла ему.
На этот раз Логова уже никто не попытался остановить, когда он вошел в агентство – люди обычно запоминали его лицо с первого раза. Это устраивало Артура: не возникало необходимости представляться каждый раз. Но иногда вызывало неудобство, ведь проследить за кем-то, оставаясь незамеченным, не получалось.
Правда, сейчас этого и не требовалось, он действовал в открытую, ведь Маргарита Прохоренко была вне подозрений. Ее алиби Никита проверил: она была зарегистрирована на рейс в Новосибирск и обратно, а камеры в Домодедово зафиксировали, как она выходит в зале прибытия.
– Я даже не сомневалась, что увижу вас снова, – почти не разжимая губ, процедила Маргарита Алексеевна, когда Логов, на этот раз без обычной улыбки, ворвался в ее кабинет.
И перевела взгляд на Никиту:
– Сын?
Артур с недоумением обернулся к помощнику:
– А что, похож?
– Вроде нет. Но когда красивый мужчина приходит с юношей, я предпочитаю думать, что он его отец…
– Оба раза мимо. – Логов покачал головой. – Это мой коллега, сотрудник Следственного комитета Никита Ивашин.
О том, что это всего лишь его помощник, он решил не упоминать. Взгляд Маргариты потеплел и волной окатил крепкие плечи Никиты:
– Очень приятно…
«А дамочка любит молоденьких», – отметил Артур. Связь с Жуковцом, который был моложе Маргариты лет на десять, уже дала знать о ее слабости, а сейчас Логов лишь утвердился в этом мнении. Но это не имело для него значения ровно до тех пор, пока не влияло на ход дела. А у него уже были основания думать, что ее пристрастия имели последствия.
– Боюсь, что наш визит не так приятен, как вам кажется, – отрезал он и уселся за стол, не дождавшись приглашения.
Никита пристроился чуть позади него на кожаном диване. Артур не оборачивался к нему, но не сомневался, что парень записывает каждое слово. Его сейчас больше интересовала Прохоренко, только на этот раз Артур не пытался ее обаять и выбрал жесткую манеру общения. Это сбило ее с толку: тонкие пальцы задвигались так, словно Маргарита пыталась стряхнуть налипшую пыль с самых кончиков. Она не замечала этого, значит, мысли ее метались в поисках единственно верного объяснения происходящего.
Логов смотрел на нее требовательно. Ему говорили, что в такие минуты взгляд у него становится волчьим:
– Маргарита Алексеевна, нам нужны все контакты Виталия Жуковца. Вашего… близкого друга, как я понимаю.
Откинувшись в кресле, она с вызовом скрестила руки на груди:
– Зачем вам понадобился Виталий?
– У нас есть основания подозревать его в убийстве Надежды Старостиной, которая была в вашем доме на вечеринке, организованной Елизаветой, – отчеканил Логов, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо Маргариты.
Заносчивое выражение сползло, уступив место неприкрытой растерянности. Рот приоткрылся от изумления, хотя обычно губы Маргариты были сомкнуты, даже когда она улыбалась. В остекленевших глазах застыл ужас: она не могла поверить тому, что слышала – Артур много раз видел такой взгляд.
– После вашего возвращения из Новосибирска вы виделись с Жуковцом?
Шумно втянув ртом воздух, она покачала головой. Потом облизнула пересохшие губы:
– У меня накопилось много дел… Я планировала встретиться с Виталиком в выходные.
– То есть у вас все встречи по плану? – удивился Логов. – И вы даже не созванивались?