– Ну, у нас тоже, знаете ли, конец квартала, – следователь криво ухмыляется, – задерживать не будем. Тем более, что все как будто ясно. Только допроса нашей подозреваемой и не хватает. Но вряд ли она будет готова к разговору раньше чем через неделю. Откачали бы еще.
После всех следовательских процедур Юла подходит ко мне. Требовательно впивается объятиями, так крепко, что очевидно становится – если не ответишь– снова нарвешься на истерику.
– Я плохо себя чувствую, – тихо шепчет невеста, – можно я не буду сегодня день дорабатывать?
– Да, конечно, – от беспокойства обнимаю её крепче. Она не злоупотребляла раньше своим положением, так что причин не верить ей как будто нет, – езжай. Может быть, заедешь к своему врачу? Уж тебя-то она примет?
– Лучше домой, – Юла морщит нос, будто вот-вот расплачется, – ужасно устала, а мне еще как-то сестре звонить
– Она еще не в курсе?
Юля качает подбородком.
– Хочешь, я с этим разберусь? Можешь оставить её номер, я её наберу, все объясню, сухо и по фактам.
– Нет, – неожиданно категорично вскидывается Юля, – я сама позвоню. Сама все скажу. А ты… Ты уже достаточно навмешивался сегодня!
И снова она об этом.
Снова внутри меня скручивается пружина сосредоточенной злости.
Это и мой ребенок. Я имею право знать о том, как проходит его жизнь.
– Езжай отдохни, – на едином выдохе произношу, – сама такси вызовешь?
***
– Я уже почти слышу, как ползу на брюхе к папаше, молить о милосердии, – тихо шепчет Артем, провожая взглядом полицейский Фольц. Наконец-то уехали.
– Чистяков не согласился ускорить ход дела? – переспрашиваю.
Артем отрицательно качает головой.
– Есть сомнения в однозначности произошедшего, – передразнивает он следователя, – у него сомнения, а мне каждый день без четкого ответа – день без дотаций. Ты сам знаешь, что на кон поставлено. Я все вложил в этот чертов кредит на восстановление сожженного фонда. И если Вяземский не передумает – мне даже зарплаты будет нечем платить.
– Что-нибудь придумаем, – тихо откликаюсь.
– Да что ты… – язвительно огрызается Артем, – полгода искали инвестора, никого не нашли, а сейчас вдруг быстренько найдем такого идиота, который согласится в нас вложиться?
– Сейчас рейтинг у клуба выше, – замечаю, – и у нас есть контракт с “Аргамаком” на три года. Можно сказать, что мы… Подаем надежды.
– Интересно знать, кому мы их подаем.
– Дай мне пару дней, – прошу мирно, – я свяжусь с некоторыми своими знакомыми.
– Есть те, с кем мы еще не связались? – Артем приподнимает бровь. – Неужто ты зажал возможных инвесторов для своих целей, Николай Андреевич?
– Есть крайние варианты, – сознаюсь неохотно, – почти как у тебя и твоего отца. Ясно?
Артем молчит.
Думает.
Кивает.
– Если так – спасибо, – неожиданно спокойно произносит он, – в моем случае дело принципов, я лучше менеджером устроюсь, чем обращусь к папаше за помощью. Даже если у тебя частично так – все равно спасибо.
Это, конечно, не мир между нами, но и воевать нам сейчас особо не с руки.
– Рано благодарить, – предупреждаю, – там меня могут так далеко послать, что на пешее путешествие одной жизни не хватит.
Просто потому, что там очень не любят даже малейшего неуважения их волеизъявления. Если что-то запрещено – оно запрещено. Даже для тех, кто уже не коллеги, но хотя бы – приятели.
А я, честно говоря, образцовостью поведения в этом плане не отличаюсь.
Невеселый рабочий день заканчивается. Я позволяю себе пройтись по территории клуба, зайти к Миражу. Старый приятель гневно на меня фырчит и старательно отворачивает морду.
– И ты, Брут, – вздыхаю печально, но тем не менее принесенную с собой булку удерживаю на ладони до тех пор, пока Мираж не соизволяет у меня её забрать. Тут же, разумеется, уходит в дальний угол денника и разворачивается ко мне хвостом.
Да-да, он дуется, мы очень давно не катались. Честно говоря, после ссоры с Энджи – всего пару раз. Черт меня дернул позвать тогда Юлю прогуляться верхом. По старой памяти повел коня привычными тропами, да только уже к середине прогулки подташнивало от собственного идиотизма.
Ну зачем?
Ведь эти тропы принадлежали мне и Энджи, и никому больше. С Юлой нужно было искать что-то другое.
И все же тишина конюшен и мирное пофыркивание лошадей за прочными дверями успокаивают. А мне это сейчас ой как нужно.
В мыслях гул, мне необходимо успокоиться и понять, что именно сверлит меня так настойчиво, так упрямо.
Я даже второй раз захожу в медпункт – настропаленные охранники тут же перезванивают, чего это моим кодом сигнализация отключается. Я успокаиваю, прохожусь по медпункту, почти любуюсь на бардак, оставленный при обыске.
Сбрасываю штатной уборщице просьбу сегодня захватить в зону охвата бывшую Шурину вотчину.
Зачем-то заглядываю в шкаф и к своему удивлению нахожу там Юлину куртку. Нет, не запасную. Я точно помню, что утром, провожая Шуру на скорую, она стояла в ней. А потом на обеде уже была без – проклюнувшееся солнышко затопило нас неожиданным, таким не осенним теплом.
Она что, так и уехала без куртки?
С одной стороны – ну, чего страшного, таксист наверняка довез её до двери, с другой… Вообще-то когда она уезжала, октябрьские ветра уже напомнили нам про реальность. И кому-то ведь нельзя болеть!
Куртку забираю с собой.
С удивлением обнаруживаю, что я аж час болтался по территории клуба в своей прострации.
Что бы ни делать, лишь бы домой не ехать.
И все-таки за руль себя загоняю.
Еду, пытаясь сосредоточиться на дороге. В голове – по-прежнему добрая сотня мыслей.
Следователь тоже находит картинку произошедшего неоднозначной.
Да, но это следователь. Работа у него такая – проверять самые малозначительные факты, самые безумные версии. С чего мне маяться этой ерундой?
Наверное, все же по привычке…
А если не Шура отключила сигнализацию?
Мысль щелкает в мозгу внезапно, настолько резко, что я едва удерживаю машину в полосе движения.
Вот бы классно вышло, если бы меня вон на тот столб намотало!
Выравниваю машину, пробую идею на вкус.
Не Шура, а кто? В сигнализации ведь был пробит именно её код разблокировки. Её личный!
Который она вполне могла сболтнуть по дурости подружке или… тете.
Это уже не мысль, а обострившаяся паранойя.
Как в мои мысли о случившемся вдруг забрела Юля? Как она могла бы ввести код, если в это время она была дома, у меня.
Не было ее дома.
Эта мысль оказывается настолько четкой и яркой, что я почти слышу, как она звучит.
И вправду. Не было её дома. Она примерно в это время устроила этот свой забег с отключенным телефоном. И сколько её не было? Несколько часов точно.
В принципе, если взять такси, можно успеть обернуться туда-обратно. Отключить сигнализацию и вернуться домой.
Но зачем? Зачем ей это? И как это вообще может быть связано с Шуриной выходкой?
Бредовая версия. Абсолютно!
И все же я её обдумываю. Раз за разом пытаюсь выбросить из головы и снова ловлю себя на попытке понять, как и зачем она могла бы это сделать.
Доходит даже до того, что, запарковавшись у дома, я еще некоторое время сижу, туплю в навигатор, рассчитывая время до клуба и обратно. И ведь… Укладывается. А если приплатить таксисту за скорость, он мог и быстрее обернуться…
– Нет, – произношу вслух, заставляя себя остановиться в этом безумии, – это просто совпадение. Я сейчас поднимусь к ней и спрошу, где она была. И окажется, что она сидела где-нибудь в кафе. И там её наверняка видели, и чеки оттуда можно легко найти. А тебе, – ловлю свой взгляд в зеркале заднего вида, – давно пора к психиатру, Ольшанский.
Выгребаюсь из машины с самыми решительными намереньями.
И спотыкаюсь на полушаге, узрев помигивающую сине-красным машину скорой помощи у нашего подъезда.
Это ведь не…
Нет!
Это наверняка не к нам. Подо мной живет оперная дива на пенсии – она регулярно делает вид, что у неё сердечный приступ. Это, наверное, к ней.
На всякий случай – дергаюсь в машину за забытым телефоном, но пропущенных нет. Нет!
Она бы позвонила.
Позвонила бы?!
После сегодняшнего скандала – сам себе не верю. Будто стало очевидно, что беременность Юлы – это почему-то история только для неё. И меня она в неё вписывать не собирается. Странно для тех, кто планирует свадьбу.
Шагаю к подъезду торопливо, чуть сам из своего тела не выскакивая. На Юлю наталкиваюсь уже в самых дверях. Бледную-бледную. Опирающуюся на плечо медсестры.
Воздух в легких заканчивается.
– Юль… – ловлю её за плечи, стискиваю, – что…
– Кровотечение, – её голос звучит глухо, напуганно и обвиняюще, – я уснула, проснулась от спазма. Вызвала…
– Быстрей, быстрей, мамочка, – поторапливает медсестра, одаривая меня неприязненным взглядом, – в вашей ситуации каждая секунда на счету. В машину.
– Я – отец, – выдыхаю лихорадочно, обращаясь к медичке, – с вами можно?
– Мест нет, – почему-то мне мерещится враждебность в голосе медсестры, – у нас карантин. Пассажиров не возим. Будьте на телефоне, папаша.
Все происходит просто молниеносно.
Вот эти минуты – холодные как лед, омерзительно острые, рассекающие плоть аж до костей, окатывают меня с головы до ног, промораживая насквозь. Я остаюсь в пустом дворе, смотрю в прострации в темную арку дома. Уже пустую. Скорая уже далеко…
Квартира, в которую я поднимаюсь, пуста. Темна. Высасывает душу, стоит только в неё пройти.
А я зачем-то все-таки прохожу. До комнаты Юлы.
Ноги подгибаются уже на пороге. Пятно крови на простыне видно отсюда. Просто огромное.
Нет. Нет. Нет.
Только не снова…
И все сразу начинает казаться таким дерьмовым. Отвратительным. Ну зачем. Зачем я отпустил её домой? Жаловалась на недомогание? Нужно было сразу ко врачу! С её-то рисками!