Еще не конец. Это может быть не конец. Это может быть просто кровотечение. Да – опасно, но бывает и…
Я начинаю ей звонить, просто чтобы не думать. Потому что в мыслях – там уже даже не пожар, там ядерный апокалипсис и все к нему прилагающиеся токсические последствия.
Разумеется – не отвечает.
Но ведь когда-то должна. Должна!
Три часа – нет ответа.
Пять часов – нет ответа.
Семь часов – долгожданная вибрация СМС в телефоне. От неё.
“Врач зафиксировал выкидыш”.
Ну вот и все. Я на этом заканчиваюсь.
А чего ты собственно ждал, Ольшанский? Чуда?
Все мог понять еще с прошлого раза.
10. Энджи
– Мне сказали, что в последние дни вы стали тревожнее, Анжела.
Пытливый взгляд моего психолога задумчиво скользит по моему лицу.
– Может быть, немного, – я кривлю душой. Уже несколько дней после визита Димы я действительно ощущаю себя тревожно. Плохо сплю. Запираюсь на ночь на ключ. Мысленно благодарю Тимирязева, что сподобился подарить мне такое роскошество. В общей палате не позапираешься. А значит, даже тот неровный, полный невнятных кошмаров сон был бы мне недоступен.
– У этого есть определенные причины?
В первую секунду, конечно, хочется ответить прямо.
Да, доктор, есть!
Мой бывший жених признался, что его раньше преследовала девушка, которая сейчас является моей коллегой.
И я искренне предполагаю, что она недавно покушалась на мою жизнь, или может – здоровье, а может – просто хотела сделать мне гадость. В любом случае, эта гадость не была для меня безопасной.
Вот только…
У меня нет никаких доказательств.
Одни только вспыхнувшие глаза Димы при озвученном мной имени – не доказательство.
Её никто не видел там в конюшне. И на камерах ничего не удалось разглядеть.
Поэтому для психолога я озвучиваю другое.
– Я ведь говорила вам, что уже теряла ребенка. В последнее время я стала сильнее бояться, что это произойдет снова.
– Снова произойдет что?
Психолог снова втягивает меня в диалог. Заставляет придумывать страхи, которые ни разу не близки к тому, что пугает меня сейчас, и будто бы даже чувствует, что я отвечаю на её вопросы для галочки.
А ближе к концу нашей встречи задает вопрос.
– Ну, а что ты можешь сделать, чтобы с тобой ничего не случилось?
– Могу не садиться ни в одну машину до момента родов? – фыркаю, а на самом деле задумываюсь.
И вправду. Что я могу сделать?
Чем я могу себя защитить?
Запертая дверь палаты – это, конечно, хорошо, но почему бы не предпринять больше активных мер к тому, чтобы максимально обезопасить себя от новых посягательств непредсказуемой психопатки?
Первое, что я делаю – нахожу визитку следователя. Того самого, что приходил ко мне в компании Ольшанского и Тимирязева. Слушаю гудки, а в параллель с этим – собственные мысли, что он даже меня слушать не будет.
Гудок. Гудок. Гудок.
Ну, точно не будет, это же даже мне кажется лютым бредом.
– Оперуполномоченный Назаров слушает… – слышу я заученную уставную формулировку. Голос своего сержанта узнаю не сразу и даже теряюсь в первую секунду, а потом заставляю себя собраться с мыслями.
– Здравствуйте, Борис Витальевич. Это… Анжела Морозова. Вы ведете мое дело…
– Случай о хулиганстве в конюшне, да, помню, – спокойно и практически мгновенно реагирует сержант, – слушаю вас внимательно.
– Вы оставили визитку. Сказали, чтобы я сообщила, если вспомню, кто может желать мне вреда. И я… – снова теряюсь.
– И вы припомнили? – метко соображает сержант.
– Да, но…
Господи, вот как это объяснить?
Я все это время бесилась на Диму – что так долго молчал, а вот сейчас – понимаю, почему молчал. Потому что проговаривать чужое неадекватное поведение – на самом деле не просто. Особенно такое. А вдруг сейчас окажется, что я все понимаю не так? И это вообще все было одной большой попыткой со мной подружиться?
– Давайте начнем с имени, – предлагает мне сержант, неожиданно оказавшийся понимающим парнем.
Зажмуриваю глаза, потому что с открытыми глазами произнести – ну совершенно невозможно.
– Юлия Воронцова.
– А, медсестра, – у сержанта фоном слышится шорох перебираемых папок, – понял. И какой же у неё мотив?
Первые слова разъяснений даются мне с трудом, даже вопреки тому, что я их перед звонком обдумала. Потом – обнадеженная терпеливым молчанием слушающего полицейского, говорю бодрее. И суть фактов я излагаю кратко. Под конец – объясняю и про Люциуса. Что да – это мой конь, что буквально перед инцидентом он чуть ухо Юле не откусил, а меня черт дернул пойти к нему и отчаянно с ним обниматься. Что я предполагаю, что она это видела и это как-то вывело её из себя.
Следователь молчит, неопределенно хмыкает, кажется – постукивает по столу ручкой.
Ну вот, сейчас точно пошлет…
– А телефончик вашего бывшего жениха не подскажете? – наконец деловито уточняет. – Он согласится быть свидетелем? Может, у него какие-то доказательства с тех времен сохранились? Письма те же?
– Я не знаю, – честно сознаюсь, – он когда мне все это рассказывал, я в шоке была. В такие детали не вдавалась. Но свидетелем, я думаю, он согласится быть.
– Это все, конечно, косвенные домыслы, обвинения, – негромко заключает сержант, – но стоит того, чтобы версию хотя бы рассмотреть. Я еще раз пройдусь по клубу, запрошу алиби у медсестры. А вы поправляйтесь, Анжела.
Спрашиваю себя – все ли? Я сделала все, что можно для своей безопасности?
Нет, пожалуй, нет.
А что я могу сделать еще?
Снова берусь за телефон. Набираю старый номер, который знаю назубок. Номер, который до этого набирать просто не смела.
Там с той стороны мне не могли сказать ничего хорошего.
Этот абонент никогда не дожидается второго гудка. Слишком ценит свое время, чтобы позволять телефону бессмысленно трезвонить в его кармане.
– Морозова, – ответ максимально резкий, бесцеремонный, – что такого произошло в твоей жизни, что ты решила, что можешь вот так просто меня беспокоить?
Я не решила. Я знаю, насколько великое одолжение он мне сделал тем, что вообще взял трубку. Мог и из контактов удалить после того, как добился положительного решения по иску взыскания с меня части коммерческих убытков.
И может, мне стоило позвонить кому попроще, его заму, заму зама, там меня встретили бы понейтральнее. Но... Я прекрасно знаю, что решение по моему вопросу будет принимать он. Ну, как максимум - он и мой бывший босс, с которым они вместе только что на оргии не ездят. Они, короче говоря, дружат. И жены у них дружат. И дети будут дружить. И если кто-то и может мне дать прямой ответ, то именно этот человек.
– Здравствуйте, Ярослав, – сглатываю и стараюсь говорить быстро, – я хотела обсудить вопрос продажи залоговой собственности. Я хочу разменять свою квартиру. Мне ведь нужно будет получить от “Рафарма” разрешение?
Нет, я все равно бы, наверное, на это пошла. Тетя накидала мне вполне неплохую стратегию для выживания в первые несколько лет после родов. Но сейчас сменить адрес проживания казалось гораздо более важной задачей.
Чтобы ни мне, ни моему ребенку больше не угрожала ни одна психопатка!
Что меня радует – меня не посылают сразу. Задают пару корректирующих вопросов, по приблизительной стоимости заменяемых квартир – является ли суммарная стоимость стоящей заменой залоговой собственности?
– Примерно равны, – честно отвечаю, – немного дешевле, но ведь и я за год ни единого платежа не пропустила.
– Даже удивительно, – ядовито хмыкает мой собеседник.
Я ему не нравлюсь – он этого не скрывает. Я в общем-то тоже не испытываю на его счет никаких иллюзий. Из всех препон на пути к совершению моей сделки с тетей, главный юрист моего бывшего босса – одна из самых непреодолимых. И если он там вздумает послать меня далеко и лесом – кто его осудит? Я ж для него предатель.
К моему удивлению, совсем рядом с динамиком телефона бряцает погремушка. Бряцает и как будто обо что-то ударяется.
С той стороны трубки тихонечко чертыхаются.
Будто кому-то этой погремушкой зарядили в лоб.
Эта мысль про рафармовского грозного юридического директора – что-то сродни ужасающей ереси, и мне приходится приложить усилия, чтобы не хихикнуть и не выдать, что я обо всем догадалась. Вместо этого я позволяю себе тактичный вопрос:
– Я не вовремя?
– Конечно же ты не вовремя, Морозова! – недовольно откликается Ярослав, – я вообще поражаюсь, как у тебя хватило наглости на этот звонок.
– Ветров, прекрати пугать человека. Тебя же по-хорошему спрашивают.
Реплика доносится со стороны, и у меня немного екает в груди.
А Вика совсем не изменилась, даже на голос. Все такая же мягкая, все такая же обволакивающая. Умеющая добиваться невозможного.
– Составляй официальное прошение о сделке с участием залога, – голосом подчеркивая, какое большое одолжение он мне делает, отрезает Ветров.
– Вы подпишете?
– Мы подумаем.
А вот это – плохой ответ. Неутешительный. Вместо твердой точки над грядущей сделкой висит вопросительный знак.
А значит…
А значит, не понятно – как мне увольняться.
Если все получится – ладно, жить на деньги со сдачи квартиры – в Москве и области многие этим промышляют.
А если не получится, то что?
Я ведь хорошо знаю свое положение, свою репутацию, знаю, что в Артемисе я проработала ужасающе мало для очистки имени. А сейчас, когда мое положение с каждой неделей будет все сложнее скрыть – найти работу будет в три раза сложнее. Будто до этого было легко.
Раздумываю над ситуацией, а руки открывают ноутбук, принесенный тетей.
Лучше всего думается под механическую, не требующую особого ресурса, работу.
Для меня таковой стало методичное возведение “цифровых баррикад”. Ничего не ожидая, прокручиваю колесико на странице профиля резко вниз. Дожидаюсь прогрузки давних записей.