– Я, между прочим, по жалобе пришла, – выдыхаю в последний момент, уже на крыльце, почти уперевшись спиной в перила
– Не волнуйся, я приму все его жалобы, – улыбка у Ольшанского выходит на диво дерзкой. Будто вот в эту секунду, здесь и сейчас, он не боится даже Козыря.
Даже Козыря…
Потрясающе.
Я-то его до трясучки боюсь.
Настолько, что даже замираю у двери, с повисшей в паре сантиметров от удара в неё рукой.
А если… Если Ник увидел? Увидел мое вчерашнее сообщение.
Потому что Козырь, здесь и сейчас, да еще и с моим прошением – это слишком необычное совпадение.
Но…
Эдуард Козырь не станет подрываться черт пойми куда ради какой-то там меня. Разве что у него дела с Ником? Ну, да, Ольшанский ведь не в черном списке, у них могут быть дела. Хотя… Нет, масштаб у Козыря всяко не такой, да и каким макаром могут пересечься владелец фармацевтического концерна и директор конного клуба?
– Кхм…
Покашливают у меня над ухом совсем негромко, но на нервах я даже вздрагиваю, отшатываясь у двери, у которой так и стояла в прострации.
За моей спиной – две девушки. Одна постарше, вторая – помладше. Одна – очень четко “на стиле”, из таких, которые обычно диктуют моде, какие тенденции будут в этом и следующем сезоне. Вторая – с лукавыми глазами бессовестной кошки, одета попроще, но дурнушкой рядом со стильной подругой не смотрится.
Господи, как же я не заметила, что они подошли? Они, судя по всему, уже пару минут тут стоят, дожидаясь, пока я отвалю с дороги.
Обеих видела.
Одна – еще во время моей работы в “Рафарме” устраивалась в технический отдел. А вторая…
– Привет, – жена Козыря чуть приподнимает ладони, будто демонстрируя мне свои мирные намерения, – не пугайся. Мы тебя не съедим. Но нам нужно войти, а ты…
– Да-да, простите, – отхожу от двери, освобождая дорогу, – пожалуйста.
Нет, не обидно, что она меня не помнит. Нас никто не знакомил, да и повода не было у меня близко общаться со Светланой Клингер. Да, знаю её в лицо. Во-первых, она – медиа-персона, хорошо известная в столичных кругах модная штучка с экстравагантными вкусами и целым журналом в пользовании. Во-вторых, Козырь периодически выводил её на корпоративы. И всякий раз, когда они появлялись вдвоем, где-то внутри у меня что-то тоскливо ныло. Потому что мой босс так на неё смотрел…
Как на меня так никто никогда в моей жизни.
– Ты пришла к Эду? – моя собеседница щурится, разглядывая меня с интересом. – Лицо знакомое. Ты на него работаешь?
– Работала, – вклинивается вторая, поправляя тонкие очочки на изящном носу, – вылетела во время корпоративной ловли крыс. Странно, я думала, всех, кто тогда вылетел, – посадили.
Да, что-то я слышала, что Татьяна Васнецова отличается редкой откровенностью, и практически никто не может заставить её придержать свое мнение в кармане. Познакомиться с этой чертой её характера удалось только сейчас.
– Меня обошла эта дорога, – улыбаюсь с усилием. – Сейчас я работаю здесь.
– Эд занят сейчас? – Светлана склоняет голову набок, с любопытством меня разглядывая. Этот внимательный взгляд не упускает абсолютно ничего, даже за животик мой не один раз цепляется. А ведь там еще особо не видно ничего, разберет только тот, кто… совсем недавно тоже был в положении.
– Там… Там Ольшанский, – пытаюсь собрать мысли в кучку, но они как-то упрямо разъезжаются во все стороны.
– А, Николя, – Светлана кивает, явно понимая, о чем речь, – да, он к нам зачастил в последнее время. А уж с тех пор, как уломал Эда проинвестировать ваш клуб – так и вовсе спасу от него нет. Даже сегодня, в наши законные семейные выходные с утра приперся говорить о делах.
Она говорит… Слегка ворчливо, но спокойно, как говорят о слегка надоедливом, но горячо любимом родственнике.
Господи…
Козырь стал инвестором “Артемиса”.
Так дурно мне не становилось с той самой поры, как на переговоры с Тимирязевым явился Вяземский.
Потому что он-то появился на горизонте, побесил, походил с самодовольным видом, но после того, как знакомые дяди нарисовали ему несколько недель увлекательного досуга, он не стал нарываться на новые неприятности, и просто сгинул, делая при виде меня холодно-презрительное лицо, но все же – просто игнорировал.
А вот Козырь…
Его не прижмешь, он сам всех прижимает.
И то, что он не испытывает ко мне пылкой любви – это видно невооруженным взглядом.
– Эй, эй, тебе плохо? – на моем плече стискиваются пальцы Татьяны. – Ты как-то сбледнула.
– Посади её, Тань. Я сейчас воды принесу, – командует Светлана, – воды или, может быть, чаю?
– Нет, нет, не надо ничего, – мне становится действительно плохо от мысли, что жена Козыря пойдет ради меня куда-то там.
Да он и так меня со свету сживет, а уж после этого…
– Воды, значит, – Светлана категорично качает головой, а потом исчезает в домике. Ей просто плевать на чьи-то возражения.
– Да успокойся ты, – фыркает Татьяна, подталкивая меня к скамейке у крыльца, – все в порядке. Мы были в твоем положении. Знаем прекрасно.
– Вы просто не понимаете, – выдыхаю отчаянно. Правда ведь не понимают. Козырь не мог согласиться на инвестиции до того, как все разузнал о клубе. Но согласился. А значит – это вопрос времени, когда меня отсюда начнут выживать.
Удивительно, но со стаканом воды из коттеджа выходит не Светлана, а… Ольшанский. Спасибо, что не Козырь. А то я бы и глотка сделать не смогла. А тут все-таки пью, пытаясь справиться с чувством безысходности.
Может быть, он скажет мне об этом прямо сейчас?
Козырь ведь наверняка позвал меня именно для этого. Предупредить, что он может заказывать музыку, и посоветовать написать заявление самостоятельно, пока не попросили…
– Там у вас кофе стынет, – спокойно произносит Ник, когда пустой стакан, прошедший через мои и его руки, оказывается в руках у Татьяны, – а нам – нужно работать.
Девушка кивает, шагает к дверям, останавливается только на пороге, бросает на меня внимательный взгляд.
– Не мучай её, Ник, – негромко произносит она, – на неё и так смотреть больно. Почти зеленая.
Так странно понимать, что о тебе беспокоится почти незнакомый человек. И с чего? Наверное, просто потому, что человек она хороший.
– Нам и вправду пора работать, – повторяет Ник, и я болезненно жмурюсь.
Ну точно.
Если бы он не хотел сказать мне ничего огорчительного – дал бы обещание. Такое легкое, почти никак не ограничивающее, при его-то исполнительности. И сейчас она уйдет, и он поставит меня перед фактом. Что все, конечно, хорошо, но интересы клуба, дорогая Анжела – превыше всего.
– Держи, – на мои колени опускается бумажный лист. Это что, уже приказ? Ну нет, он же не может меня уволить сам, пока я – беременная и состою в штате. Я сама еще могу, да. Вроде. Но чтобы он, сам, не имея статьи…
– Я думал, тебе это нужно, Эндж.
Разворачиваю, скорее из интереса, но больше – из опаски. Ничего не жду.
Мое прошение.
Украшенное размашистой резолюцией.
“Сделку с участием объекта залога разрешаю. Козырь Э.А”.
У меня даже не хватает сил на вспышку негодования. Весь ресурс уходит на то, чтобы поверить увиденному. Все-таки Ник прочел то дурацкое сообщение. Но как? Во всплывающих, что ли, заметил? Хотя нет. Сейчас меня интересуют несколько иные вопросы.
– Как? – тихо спрашиваю. – Как ты это сделал? Он ведь не собирался мне разрешать. Это я успела понять.
– Тебе показалось, – он спокойно жмет плечами, – с чего бы Козырю вставлять тебе палки в колеса? Воду пей, тебе явно нужно.
Делаю глоток, не чувствую ни капли свежести.
– С чего бы? – повторяю медленно. – Ну хотя бы с того, что я его предала. А он не из тех, кто прощает обиды. И до твоего прихода он довольно ядовито спрашивал, что такого я могу сделать, чтобы убедить его подписать эту бумагу. Он не собирался…
– Подписал же.
– Вот я и хочу знать, чего это тебе стоило?
– Пойдем поработаем все-таки, – он настолько отчетливо уклоняется от ответа, что все мои чувства ором орут, что дело тут нечисто, – мне точно пора. Тимирязев уже столько раз мне звонил, что кажется – пожар случился, не иначе. Хотя он сейчас в принципе на эйфории, после того как вопрос с инвестором разрешился положительно.
Два упрямых взгляда, мой и его, скрещиваются в воздухе, словно два тонких гибких клинка.
Я – не хочу, чтобы он уклонялся от ответа, он – не желает отвечать, будто подчеркивая – цена все-таки уплачена, и от того, что она не желает быть озвучена – она немаленькая.
И я хочу её знать.
Зачем?
Затем, что я гребаная мазохистка. Люблю сначала отпинать себя ногами, потом – позволить прокашляться, продышаться, зарастить раны жесткой корочкой, а потом – снова с размаху швырнуть себя об асфальт.
Все, что касается Ольшанского – это все непрерывное садо-мазо, в котором я сама себе и палач, и жертва.
Потому что будем честны и откровенны – я не перестала на него смотреть.
Я не перестала им любоваться.
Скучать.
Только мечтать перестала – это да, это было.
Даже не знаю, что ударило по мне больнее – чужое имя в одной постели со мной или долгая, мозговыносящая, до тошноты сладкая история его отношений с Юлей.
Все, наверное.
Так устала быть ему ненужной, что что-то во мне просто сломалось. Хрустнуло. И смотреть на него стало еще больнее, как на всякую несбывшуюся мечту. Потому что раньше я хотя бы надеялась, что он меня рассмотрит, увидит, прозреет…
А сейчас – точно знаю, что нет. Это невозможно. Я вслух ему сказала о своей любви. А он просто ушел, потому что это все было ему не интересно.
Счастье в таких исходных данных просто невозможно.
И все же даже понимая это, я хочу знать, как именно он убедил Козыря подписать мою бумагу. Продал душу? Просто уболтал? Или Козырь решил пощадить беременную меня? Не замечала в нем такой слабости.
Он не скажет.
Просто не скажет.