У него снова начинает вибрировать телефон в кармане, и я морщусь и отвожу взгляд.
– Не жди меня, – прошу, – я еще секунду посижу, у меня что-то голова никак не перестанет кружится.
– Уверена, что тебе не нужен врач? – Ник мигом вскидывается, будто я задела одну из чутких сигнальных нитей.
– Нет, нет, просто слабость, – отмахиваюсь, – не волнуйся, я тут не задержусь. Не думаешь же ты, что я рискну соваться к Козырю, после того как он только-только подписал мое соглашение. Сначала я проверну свою сделку, как минимум. Да и потом… Нет, меня не хватит.
Говорю многословно, эмоционально, выдаю свой страх с лихвой. Только бы он поверил.
После того, как я столько времени водила Ольшанского за нос, убеждая, что к моей беременности отношения он не имеет никакого – я совершенно точно ощущаю, что он стал придирчивее. Параноидальнее, даже.
Хотя дело, может, не во мне. Дело может быть в Юле, которая столько времени врала ему в таком количестве, что у Ника случился передоз.
– Наберу через пятнадцать минут, – предупреждает Ник, прежде чем развернуться в сторону своей машины, – не ответишь – вернусь и сам отведу тебя ко врачу. Ясно?
– Ясно, – улыбаюсь бесцветно, – предельно ясно, что ты не хочешь оставить меня в покое. И это очень печально.
Что-то в нем напрягается, будто утоньчается, будто какая-то откровенность желает быть озвученной, но он все еще прекрасно сдерживает свои порывы.
Напоминает только: “Через пятнадцать минут”, – и быстрым шагом уходит к машине.
Я не встаю, пока его машина вообще не скрывается из виду за полосой деревьев. Прекрасно, так он меня не увидит.
Конечно, я вхожу.
Бескрайняя дура, желающая нарваться на неприятности там, где только-только наметилось что-то вроде перемирия в давней не равной войне.
Прохожу мимо кухни, любуюсь на сидящую на столе и пьющую кофе Татьяну. Одну. Так, я очень надеюсь, что Козырь не утащил жену в спальню, потому что вот в это… Я не сунусь. Он точно меня раскатает.
Заглядываю к Тане, оставляю стакан из-под воды.
– Да могла не париться заносить, – фыркает она, только слегка выныривая из чашки с кофе, – оставила бы на лавочке, забрали бы.
– Не все местные горничные столь внимательны, увы, – улыбаюсь нейтрально, – хотя бы я должна быть бережлива к собственности клуба.
– Ладно, – девушка безмятежно пожимает плечами, спокойно принимая мою немножко нелепую отмазку, – как скажешь. Эд в гостиной.
Я даже слегка теряюсь под взглядом насмешливых умных глаз.
Эта девица кажется такой легкомысленной по первому ощущению. А оказывается гораздо проницательней многих моих знакомых, которые осознанно занимаются психологией человеческого поведения.
Ладно.
Оставим ей эту маленькую победу. Сделаем человеку приятно.
– Только обязательно постучи, перед тем как войти. Они там… Разговаривают, – добавляет Таня, когда я уже шагаю в сторону двери в гостиную.
Ну, я бы, конечно же, постучала. Тем более, что дверь плотно закрыта. Но все же я останавливаюсь, для уточнения своих исходных данных.
– Разговаривают или… – договариваю вполне понятным взрослому человеку движением бровей. Деловой этикет не предполагает большей откровенности.
– Нет, – Таня отчетливо фыркает, – они, конечно, те еще кролики, но вряд ли сейчас они близки к стадии примирения через секс. Напротив, они только начали баталию. Имеешь шанс успеть до того, как они вообще перестанут замечать хоть кого-то кроме друг друга. Правда на это у тебя минут семь.
Ох, Дьявол. Моя затея кажется мне все более самоубийственной, потому что вклиниваться в семейную ссору – не разумно. Но все-таки… У меня практически деловой вопрос. И я почти готова, что Козырь на меня вызверится…
Стучу, слышу резкое “Да”, еще раз понимаю, что зря я все это затеяла, но отступать уже некуда. Толкаю дверь. Шагаю вперед, как будто в прорубь.
Мальчика, того самого пацана, что возился тут на ковре и строил из кубиков какую-то башню, уже нет. Видимо, няня унесла его наверх.
Воздух в гостиной густой и вязкий, как будто здесь прошлась гроза.
На меня не смотрит никто из двоих, смотрят они друг на друга, не говорят ни слова. И от этого у меня просто мороз по коже.
Боже, какая же я все-таки дура…
Надо было выбрать время попозже.
Хотя попозже он уедет, и я могу вообще его не увидеть.
– Мне бы с вами поговорить, Эдуард Александрович, – произношу тихо, с усилием заставляя себя посмотреть прямо на Козыря, – можно?
Бог ты мой, как он на меня посмотрел. Как на камикадзе. Впрочем...
Да, я сама примерно так себя и ощущаю.
– Выйди.
Разумеется, услышав это слово, да еще и озвученное в такой жесткой бескомпромиссной интонации, я отшатываюсь назад. Все-таки я пришла не вовремя.
– Не ты, Морозова, – раздраженно рыкает Козырь, и я вздрагиваю, замирая. Мимо меня неторопливо проходит его жена. В отличие от меня, она все правильно поняла.
Ну вот мы и остались один на один.
Осталось понять, как не рухнуть в обморок.
– Сядь.
Сама не понимаю, как оказалась в кресле. То ли инстинктивно выбирала подчинение как единственно возможный путь выживания, то ли кресло решило все само и бросилась ко мне под коленки.
С учетом того, с кем именно я сейчас нахожусь в одной комнате – и от второго варианта отказываться не стоит. С него станется и мебель выстроить по струнке.
– Только не вздумай прямо сейчас начать рожать, – раздраженно роняет Козырь, поднимаясь на ноги и уходя к дальнему от меня окну, – ты и так успела произвести неизгладимое впечатление на мою жену, что она устроила мне форменный допрос, за какие-такие преступления я пугаю несчастную беременную тебя.
– Бог ты мой… Я не хотела…
– Не хотела, чтобы моя жена вынесла мне мозг? – Козырь саркастично усмехнулся. – Знаешь, она и без всякого стороннего желания прекрасно с этим справляется. Просто любит нарываться. Её любимый вид спорта.
Кажется…
Кажется, заступничество его жены все-таки что-то да значило. Потому что тон беседы неожиданно сменился. Вместо холодного, скальпельно-острого тона, готового рассечь меня на мелкие кусочки, мне предлагали какой-то отрешенно снисходительный. Не враждебный. И это…
Это позволило мне хотя бы дышать.
– Ты ошибаешься, Морозова. Я не сжираю тебя не потому, что моя жена выразила свое недовольство моим поведением.
– А почему? – пискнула едва слышно.
В пальцах Козыря поблескивает позолоченным боком винтажная зажигалка с распахнутыми крыльями. Он вытаскивает из кармана пачку сигарет, прокручивает их в пальцах, потом бросает на меня косой взгляд и с недовольной рожей отправляет коробку ждать своего часа на подоконнике.
– Потому что ты сюда приперлась по своей воле, – поясняет насмешливо, – ты знаешь, что разочаровала меня, знаешь, что я с удовольствием устрою тебе веселую и очень сложную жизнь, просто потому что разочаровывающие меня люди не должны жить спокойно и просто. Но ты пришла. Это в принципе дает некую надежду, что я не очень в тебе прое… ошибся.
– Значит, вы поэтому не подписывали мое прошение? Чтобы мне жилось сложно и весело?
– Ну, да. А еще потому что я имел право без особых обоснований не облегчать тебе жизнь, – с абсолютно садистским удовольствием откликнулся Козырь, – ты подвела меня, детка. Скажи спасибо, что руки-ноги на месте остались.
– Спасибо, – откликнулась негромко, собираясь с мыслями, – Эдуард Александрович…
– Сделай одолжение, не извиняйся, – Козырь слегка дернул уголком надменного рта, – такие вещи никогда меня не трогали. Лучше давай к делу. Хочешь знать, как Ольшанский выторговал у меня подпись в твоей бумажке?
– А вы вот так прямо возьмете и скажете?
Честно говоря, я в этом сомневалась. Даже напускная благожелательность Козыря не могли меня обмануть. Более того, я поняла, что происходит.
Он со мной развлекался.
Ему на самом деле было весело наблюдать за мной, нервничающей, боящейся его, не ждущей от него ничего хорошего.
Кто-то заводит муравьиную ферму, чтобы наблюдать за этими упоротыми насекомыми, а у Эдуарда Александровича вместо муравья – я. И прочие, к кому он имеет те или иные претензии.
– Ну, если и ты ответишь на мой вопрос честно, скажу, – Козырь мне улыбнулся холодной улыбкой дельца, – если ответ мне понравится, конечно.
– Это нечестно, – замечаю я, – вы ведь скажете, что вам мой ответ не нравится, и я останусь в пролете.
– Ага, – Козырь насмешливо кивает, – хорошо, что ты понятливая девочка. Соображаешь, что иных вариантов у тебя нет.
Сделала мысленный вздох, переплела пальцы на коленях.
– Я отвечу. Что вы хотите знать?
– Сколько времени он знает, что твой ребенок от него?
Не ожидала этого вопроса. Но Козырь продолжает на меня смотреть со снисходительным любопытством. Будто все уже просчитал за меня, все возможные варианты ответа.
– Пару недель, – отвечаю, подавляя всплывшие вопросы типичного параноика в духе “а вам зачем знать?”
– Не разочаровывай меня еще сильнее, Морозова, – Козырь недовольно щелкает крышкой зажигалки, – ты – фурия с секундомером. Какие еще нахрен “пару недель”?
– Шестнадцать дней, – произношу уже суше, бросая взгляд на часы, – шестнадцать дней, семь часов и четырнадцать минут. Секунды надо?
За точку отсчета обозначим тот день, когда Ольшанский явился ко мне со своими экспертизами.
– Думаешь, ты в том положении, чтобы мне дерзить?
Он смотрит на меня с ленивым любопытством.
– Так вы скажете, что он вам предложил? – я опускаю взгляд. Жду несколько минут. Потом осознаю – нет, я, кажется, все-таки не дождусь ответа, вздыхаю и встаю на ноги.
Козырь с язвительной ухмылочкой наблюдает за мной. Не желает останавливать.
Иногда даже его хочется послать далеко и надолго…
Ладно. Черт с ним…
– Ты неверно формулируешь вопрос, Морозова, – в лучших традициях любого упивающегося властью над другими паршивца Козырь останавливает меня только у самой двери, когда я уже почти вышла, – не он мне предложил. Я с него потребовал. Без права на отказ, разумеется.