– Но что, – оборачиваюсь, отчаянно вцепившись в ручку двери, – что вам от него надо?
– Мне лично – пожалуй, ничего, – откровенно издеваясь, Козырь не спешит сразу выдавать мне нужные ответы, – а вот нашему новому представительству в Японии был нужен надежный человек, способный представлять мои интересы. И я его нашел. Можно даже сказать, купил. Со всеми его потрохами.
В какой-то момент до сотрудников “Рафарма” дошел слушок – наш шеф – из извращенцев. Из тех, кто любит причинять другим боль. Многие девушки нашли этот слушок пикантным, даже рассуждали о том, как бы дать ему знать, что очень даже не против постоять для него на коленках.
Это ведь так интересно! Необычно!
Потом он женился, причем как-то резко, вычеркнув себя из разгульной жизни молодого наследника отцовского состояния. То, что на своей жене Козырь был задвинут – это все поняли, как только увидели её на первом же корпоративе.
Мне всегда было фиолетово, что там он делает с женщиной перед сексом, в работе Козырь – да – отличался крайней жесткостью, но она сопровождалась еще и тем, что почти всегда он действительно понимал, как будет лучше всего.
И только сейчас я понимаю – да, он садист. Чистейшей воды, искуснейший садист, прекрасно знающий о болевых точках своих жертв.
И я – его жертва. В каком-то смысле.
Не помню, как с ним попрощалась. Не помню, как дошла от его коттеджа до ресторана и, упав на табурет у барной стойки, заказала капучино. Спохватилась, что мне вообще-то нельзя, потом подумала, что одна чашка кофе вряд ли нанесет непоправимый урон.
Резко перестало быть страшно. Просто до меня дошло – Козырь прекрасно знает, что делает. И знает, как отравить мою жизнь сильнее, чем простым поиском новой работы.
И ведь работает…
Работает, да.
Даже эфемерная угроза потерять Ольшанского из виду деморализует меня настолько, что секунда за секундой отчаянное желание заплакать никуда не уходит.
Получается – ничего я не победила.
Получается – по-прежнему выбирала роль безмолвного наблюдателя его жизни, вместо того, чтобы вычеркнуть его до конца.
Получается, я бездарно врала, когда говорила, что могу уехать на другой конец страны, лишь бы его не видеть.
Господи, как же это противно – быть мной.
– Так и знал, что тебя тут найду. И про кофе догадывался. Надя, мне сообрази ристретто.
Широкая ладонь падает на барную стойку рядом со мной. От Ника пахнет прохладным уличным ветром, а еще – он кажется запыхавшимся. Он что, подорвался с места? Ко мне? Да бред, с чего бы!
– Просил ведь оставить эту тему, – с мягким укором покачивает головой, – ты когда-нибудь вообще что-нибудь делаешь, как тебя просят?
Голова кружится. И в ней так громко шумит моя пустота, что я никак не могу собраться с мыслями и затолкать все это, жидкое, в твердую оболочку.
– Откуда знаешь? – спрашиваю тихо.
– Света написала, – Ник пожимает плечами, – что ушла ты от Эда чуть ли не в коме. А зачем бы тебе приходить к нему, как не для расспросов? Господи, Эндж, я ведь просил.
– Я просто хотела знать, – скатываюсь до шепота, – это что, плохо?
–Плохо, что ты себя не бережешь, – Ник вздыхает, – Козырь крайне тяжелый человек, а уж для тех, кто перед ним накосячил – просто невыносим. Паршивый собеседник для беременной и впечатлительной женщины.
– Я не впечатлительная, – это вероломное заявление выбивает меня из колеи.
– Ты – возможно, но вы – очень даже. Иначе как ты мне нервный срыв объяснишь?
Никак. Никак не объясню.
Пытаюсь сделать глоток кофе и понимаю, что чашка в руке дрожит. Я сама дрожу.
– Япония – прекрасная страна, – пытаюсь произнести бесстрастно. Получается паршиво, голос подводит меня, срывается, – только, может, все-таки…
– Давай ты не будешь принимать это на свой счет, Эндж, – спокойно предлагает Ник, – это отличное предложение для меня и моей карьеры. То, что бонусом к нему идет уступка Козыря в твой адрес – отличный расклад, так ведь?
Вот тебе и повод помертветь, Анжелочка. Потому что для Ника это “отличное предложение”. То, что он пару недель назад грозился не оставлять тебя в покое – это уже пыль и тлен. Не стоит спрашивать за те клятвы, которые тебе давали на эмоциях.
– Да, конечно. Хорошо, если так, – выдыхаю через силу.
– Тебе не стоит бояться, Энджи, – глаза Ника не отрываются от моего лица, – мне дали отсрочку в несколько месяцев. Мой приятель ищет Юлю, полиция ее ищет. Если не найдут и не упрячут за это время, мы поищем безопасные варианты для тебя.
– Об этом не беспокойся.
Зря я переживаю, что как-то себя выдам. Он не видит. Не видит и не слышит ничего, связанного с моими эмоциями. Это для Ольшанского слепая зона. Я могу расплакаться сейчас, и он абсолютно не поймет, почему это со мной приключилось.
Как тогда, когда я призналась ему в любви, а у него лицо свело будто от зубной боли.
Он молчит и снова смотрит на меня. И от его взгляда у меня будто боль под кожей пузырится.
В первую секунду так рада была, что он пришел.
Подумала – может, это потому, что дорога ему? Дура наивная. Ничего-то не усваиваю, выводы не делаю. С чего бы чему-то меняться?
Что ж, одно хорошо – его слепота безотказно прижигает лопнувший рубец на моей душе. Я могу встать, залпом выпить кофе, бросить на стойку сотню.
– Энджи…
Мне снова мерещится то, чего нет. Что после тишины Ольшанский вдруг решил сказать что-то исцеляющее, дарящее мне надежду.
Нет, обманываться этим снова – лютая роскошь. Недопустимая. Сама себе её запрещаю.
– Мне пора работать, Николай Андреевич, – говорю бесцветно, – и спасибо вам большое за помощь. Судя по всему, без вас мне было рассчитывать не на что. Я пойду.
Я не дожидаюсь его ответа. Просто разворачиваюсь и ухожу.
Как же все плохо…
Так, что мне даже мерещится пристальный взгляд на моих лопатках.
Он не будет на меня смотреть. Я для него не женщина – маточный репликатор, офисное кресло.
Выхожу на улицу, останавливаюсь, цепляюсь пальцами за шероховатую деревянную колонну веранды.
Касаюсь лица сухими пальцами, отнимаю мокрые.
Я это не вывожу. Одна – не вывожу. Это почти что медицинский факт.
Что ж…
Пальцы вытягивают из кармана телефон.
Набираю номер, слушаю гудок, пытаюсь не подвывать в унисон. Глубже дышу, чтобы не было слышно, что нос заложен от беззвучной попытки прорыдаться.
– Бог ты мой, какие люди, – весело приветствует меня Берг, – честно, был уверен, что придется тебе звонить через неделю.
– Не придется, – улыбаюсь через силу, – скажи, ты еще не передумал насчет ужина?
15. Энджи
К свиданию с Димой пришлось себя заставлять готовиться. Выбирать платье. Краситься.
– Беременным вредно красить губы, – поучительно замечает Ангелина, в неурочный час решившая заглянуть ко мне в комнату.
Я из чистой вредности маню себе в комнату Лидочку – а она оказывается ранней пташкой и встает без будильника в восемь утра. Злокозненно обучаю мелкую и как красить губы, и как тенями веки мазать. Увлеклись. Намазали не только веки. С восторженным гиканьем уносится из моей комнаты не Лида, а Полная Луна, самая ужасная охотница индейского племени Хищных Ворон.
– Это официальное объявление войны? – скорбно интересуется тетя, когда я выхожу на кухню к завтраку. – Тогда почему ты сделала его только после того, как я уже приготовила эту чертову запеканку?
– Теоретически, ты можешь решить, что я её не заслужила, и меня не кормить.
– Ну вот еще, – тетя возмущается так искренне, что легкая шутливость нашей перепалки почти теряется, – ты-то коза бесячая, а внук-то мне ничего плохого не сделал. Как я его без завтрака оставлю?
Мое паршивое настроение меня ведет. Я тянусь к тете, настигаю её у выставленной из духовки формы с запеканкой, обнимаю за плечи.
Понимаю – она ведь ниже меня. Почти на голову. Надо же… Никогда не замечала.
– Ну чего ты под руки лезешь, Анжела? – тетка ворчит. – Еще чуть-чуть – и ты вправду не успеешь позавтракать.
– Спасибо тебе, – я не тороплюсь убирать руки, – честно говоря, когда ты просилась у меня пожить – я этого очень боялась. А ты…
Не хватает слов, чтобы объяснить весь спектр тех чувств, что меня одолевают. Но на самом деле ведь приятно.
Я так привыкла быть одна, так привыкла никого в свою жизнь не пускать, не доверяя, не ожидая от посторонних людей ничего хорошего. А тетя с её запеканками по утрам, визитами в больницу и даже заступничеством перед влиятельным знакомым, порвала мой шаблон уже столько раз, что от него только бумажная пыль и осталась.
– Давай уже ешь, коза, – бормочет тетя, впихивая мне в руку тарелку. Украдкой трет глаза. Ну блин. До чего мы все-таки с ней похожи. Совершенно не умеем проявлять эмоции. Но никуда не можем от них деться.
На работе произвожу неизбежный фурор. Ну еще бы. Столько недель являлась в типичном деловом скафандре, а тут вдруг явилась в нежно-романтичном платье, да еще и с крашеными губами…
Наверное, я все-таки поспешила с помадой, но её буквально требовало то единственное платье, что смогло на меня налезть, в основном, конечно, благодаря высокой талии, унесенной аж под грудь, и свободному подолу.
Нет, все-таки беременность – не самый лучший для свиданий момент жизни. Хотя если так задуматься, у нормальной женщины и необходимости-то в этом обычно нет. Это у меня все не как у людей, и мне просто нужен большой и мощный клин, который вышибет из моего сердца прочно засевшего не того мужчину.
И если так подумать – из всех моих знакомых мужчин только у Димы есть шанс что-то для меня переменить. Потому что он мне знаком. Потому что он вырос и возмужал, и ему есть чем меня удивлять. Потому что моя беременность его не отталкивает.
Я хотела встретиться на нейтральной территории, но Дима буквально настоял, чтобы первое свидание у нас с ним случилось все-таки в клубе.
– Во-первых, я еще не передумал забуриться к вам со своими придурками, – честно предупредил он, – и если ты сможешь провести для меня экскурсию – у нас с тобой и повод для разговора будет. А на нейтральной территории я буду ужасно тупить и пытаться рассказывать тебе про заказ на мобильное банковское приложение. Ты умрешь со скуки.