– Ольшанский, будь человеком, форточку закрой. Иначе мать твоего ребенка даст дуба до логического завершения нашего с тобой “проекта”.
В ответ я получаю такой ядовитый смешок, что мгновенно просыпаюсь, будто над ухом тревожная сирена раздается.
В комнате темно. Очень темно. Два из шести панорамных окон распахнуты настежь и именно в них несет ледяной ночной воздух. Что за бред? Что за дебильные шутки вообще?
Глаза потихоньку привыкают к скудному освещению, и у меня получается разобрать силуэт сидящего в кресле в углу комнате человека. Сидящей, да! Все-таки грудь у Ольшанского не второго размера.
Я торопливо сползаю с кровати, хлопаю по абажуру лампы, стоящей на прикроватной тумбе. Мягкий желтый свет топит комнату. Увы, на этом положительные моменты заканчиваются. Потому что напротив меня сидит Юля Воронцова, собственной персоной. А еще у неё в руках тяжелой, темной тенью лежит пистолет.
Господи, может, я еще не проснулась? Уж больно все это тянет на кошмар. Вот только ощущения – на диво реалистичны. Да и не снится мне настолько внятных кошмаров. Даже сегодня не снились.
– С добрым утром, Анжела, – Юля улыбается мне так радостно, будто она – моя родная сестра и мы давно не виделись, – или тебе больше нравится Энджи? Или, может быть, Геля?
– Анжела вполне сойдет, – произношу, не отрываясь глядя на пистолет. А он внимательно смотрит на меня. Точнее – маленькое круглое дуло следует за мной, куда бы я ни дернулась.
– Тебе лучше присесть, – ласково, но как-то очень настойчиво советует мне Юля, – и вести себя тихо. Я не люблю шум.
Шум она не любит.
А я психов не люблю.
Только мне зачем-то подняли “блюдо дня”. Даже не так – “блюдо года”. Сама не знаю, чем удостоилась такой чести.
Не помню правил безопасного поведения с психопатами, но помню с террористами.
“Выполняй все требования, ставь выживание во главе угла”.
Поэтому возвращаюсь на кровать, сажусь там, запихивая ноги под одеяло.
В комнате не просто зябко – в комнате, блин, холодно до ужаса. Околеть можно. А я – в пижамной футболке и коротких трикотажных шортах.
– Убери это, – бесцветно озвучивает Юля, заметив мой маневр, – не порти мне веселье, Анжела. Мне очень нравится, что ты страдаешь. Настолько нравится, что я даже готова подольше посмотреть на это. Будешь жульничать – я тоже буду. В ногу тебе, например, выстрелю.
Что-то есть в её голосе такое, отчего будто жидкий лед по спине бежать начинает. Я торопливо спинываю одеяло на пол, подставляя ноги холодному воздуху.
Честно говоря – получить пулю в ногу у меня в планы действительно не входит. Другой вопрос, что у меня много чего в планы этой ночью не входило. Даже просыпаться до восьми утра.
А тут…
Ну, спасибо хоть, что во сне не убила. Дала проснуться.
– Где Ник? – хрипло спрашиваю, пока воображение рисует мне самые кровавые картинки. Я крепко спала, но могла ли я не услышать выстрел?
– Там, – Юля буднично покачивает подбородком в сторону коридора, – только ты его не очень жди. Вряд ли он сможет далеко уползти с перерезанным-то горлом. Да и не хотелось бы мне, в коридоре такой ковер красивый, он его кровью испортит.
Мне кажется – я слепну от ужаса.
Картинка, нарисованная перед моими глазами, – такая яркая, такая детальная. Ник… Который еще несколько часов назад нес свою дикую чушь про вкусы моего молчания… Целовал меня вопреки тому, что я всякий раз до болячек его губы изгрызала. Там в коридоре? Кровью истекает?
– Поверила, поверила, поверила! – Юля торжествующе хохочет, чуть от восторга с кресла не сваливается.
Я инстинктивно порываюсь сольскознуть с кровати, воспользовавшись этим моментом, но сначала меня оглушает гром выстрела, потом щеку обжигает пронесшаяся мимо пуля. Рядом. Совсем рядом - в паре сантиметров всего.
Я дергаюсь в другую сторону, замираю, вцепившись пальцами в подушку. Смотрю неотрывно на Юлю, вставшую на ноги и держащую пистолет как никогда твердо.
– Я долго училась не мазать, – спокойно предупреждает меня она, – очень не хотела налажать, когда мы с тобой встретимся. В последний раз предупреждаю, сиди смирно. Еще раз я мимо стрелять не буду.
– Так ты его убила или нет? – сипло выдыхаю я, пытаясь унять лихорадочно бьющееся сердце.
Она не отвечает мне некоторое время, с жуткой улыбкой глядя прямо в глаза. А потом склоняет голову набок.
– Нет, – сладко тянет она, – Никки еще дышит. Гоняется за мной. До утра провозиться должен. Но ты не переживай, мы с тобой к этому времени закончим. Очень уж я хочу посмотреть, насколько больно ему будет найти под окнами твой холодный труп. Потерять все, что он только хотел получить. Буду очень разочарована, если после этого он не повесится.
Не-нор-маль-на-я!
Смотрю на неё, и только это слово и гудит. Раз за разом повторяется.
– Он не будет этого делать, – тихо произношу, сжимая замерзшие руки в кулаки, – не будет. У него все нормально с головой.
– Да ну, – Юля жутковато улыбается, все так же глядя на меня из-под неровно подстриженной челки, – у каждого человека есть свой предел, Анжела. Рано или поздно ломается любой хребет. А я больные места Никки хорошо знаю. Ты и ребеночек. Ребеночек и ты. Он даже из-за меня так переживал, места себе не находил. А уж ты… Та, из-за которой он спать нормально не мог, все подпрыгивал, как там Анжелочка, в больнице, как ей там спится, нормально ли кормят.
Так мерзко передразнивает – становится тошно. Или это из-за отчетливой злобы, проступившей наконец на манерном сладком личике нашей бывшей медсестрички.
Наверное, именно потому что это выражение меня нервирует. Настолько сильно, что я даже решаюсь сменить тему.
– Как ты сюда попала? – спрашиваю негромко. – В этой квартире тебя не было, я у него десять раз спросила.
– Да, – Юля кивает, возвращаясь в свое кресло, – Никки действительно меня сюда не водил. И маячок мой из тачки вынул, пришлось ему новый подкинуть. И копию ключей стащить.
– Но когда ты успела? Как?– мое непонимание ей явно нравится. Нравится быть впереди меня, быть умнее.
Что ж, пусть. Пока она наслаждается этим чувством – я все еще живая и невредимая.
– Что? У королевы контроля в голове не укладывается, что кто-то может быть умнее тебя, да? – ядовито тянет она. – Что кто-то может знать слепые зоны камер, знать, как пройти на территорию клуба так, чтоб не заметили?
– Ты еще и сама это сделала? – недоверчиво переспрашиваю.
– Я люблю все делать сама, – Юля дергает уголком рта, глядя на меня с превосходством, – во всем, что касается моих врагов – да. И копию с ключей Ольшанского я сама сняла. И жучок подкинула сама. И даже, представляешь, сама сделала так, чтобы он тебя к себе привез. Спасибо сказать не хочешь? Ты ведь так этого ждала, так надеялась! Извини, конечно, что я не дам тебе насладиться этим вашим прорывом в отношениях. Просто, надоело ждать. Ну и грех упускать такой случай. Даже не думала, что он сорвется искать меня так быстро. Соскучился, видимо, предатель мой прекрасный.
– Смотрю на тебя и не понимаю ни черта, – честно озвучиваю наконец, – ты молодая, красивая, умная. Зачем так гробить свою жизнь?
Её взгляд так отчетливо стекленеет, что я понимаю, что зря шагнула в эту зыбкую топь, но сказанных слов не отменишь.
– Это ты! – свистяще произносит Юля. – Это все ты. Ты не оставила мне выбора.
– Да брось, – вздыхаю, обнимая себя руками, чтобы хоть как-то согреться, – чем я тебе не оставила? Я даже не в курсе была, что ты с Димой спишь. Ты могла просто ко мне прийти. Мы бы с тобой передрались тогда, волосы друг другу повыдергивали, а потом я бы его послала. Чтобы я, да парня с кем-то делила? Да вот еще. И было бы это твое счастье, раз он тебе был так нужен.
В этот раз я успеваю заметить, как она принимает решение о выстреле. Это отражается довольно ярко, в лихой безудержной ненависти, которой наливаются её глаза. Только поэтому я и успеваю с коротким вскриком перекатиться влево и скатиться в сторону. Свалиться с кровати. Ощутить спиной ледяной холод, которым несет с улицы. Распахнутое окно – прямо за моей спиной. Мне еще есть куда отползать, но на самом деле – это очень маленькое расстояние. Буквально полшага, а потом – бездна одиннадцатого этажа.
Юля смотрит на меня и черное злое дуло в её руке смотрит тоже. Куда-то мне ниже груди смотрит, и это нервирует особенно.
Когда ты беременная – ты от злых взглядов-то хочешь животик защитить, не говоря уже про дуло пистолета.
– Я и не думала, что ты поймешь, – она покачивает головой, – такая как ты… Нет. Куда тебе? Куда тебе понять, как сильно я его любила. Как долго ждала, что он поймет, что ты ему не нужна. Что готова была простить.
– Он на мне почти женился. Как такое можно простить? – сама не знаю, зачем это говорю. Это так близко к провокации… Но мой психотерапевт практиковала вот такое вот – фактами вызвать колебания выдуманной картинки в голове. Со мной работало.
– Легко, – шепчет Юля, и на её щеке поблескивает влажная дорожка, – легко, если он не виноват. Это ты его задурила. Ты заставила.
– Берга? Заставила?
Припоминаю Дмитрия Берга, который последний раз в своей жизни выполнял чью-то волю лет в пять, когда на горшок садился, а после – ни-ни. Скептично покачиваю головой.
– Заставила, заставила, – Юля неприятно улыбается, – ты это умеешь. Скажешь, нет? Твой любимый способ.
Не только дуло её пистолета теперь смотрит на мой живот, но и она сама.
С ненавистью и бесконечной злобой. Если бы в спину мне не дул холодный ноябрьский ветер, вперемешку со снегом – я бы, пожалуй, отвернулась, подальше от этого взгляда.
Только мне некуда. И отступать некуда. И единственным годным вариантом выхода кажется тот, в котором мне стоит броситься вперед и попытаться вырвать из рук этой психопатки пистолет. Потому что она явно раздумывает, в какую конечность мне первой пулю всадить.
Только по одной причине я этого не делаю.