— Как показывает моя практика, карьеристки — самые несчастные женщины из всех существующих, — насмешливо роняет Тимирязев, а затем добавляет уж совсем запредельное, — и потому — самые отвязные в постели.
Блин!
Нет, я не ханжа!
Ну, или… Только на работе! На работе вообще не думают про секс. Не положено. А этот… этот… Не будь он хозяином клуба, ух, какой красивый штраф я бы ему выписала! Хотя… Может, в этом случае я бы и не вспыхнула до корней волос? Только холодно бы изогнула бровку и поинтересовалась, куда исчез рабочий пыл и как далеко его следует искать.
Но я краснею. Сильно, густо, сплошняком.
Поэтому и прячусь от ехидных глаз Тимирязева за мордой Амиго, осторожно поглаживая его по шее. Конь ведет себя дружелюбно, косит на меня темным заинтересованным глазом из-под длинных ресниц и перебирает губами, намекая, что да, он очень рад со мной познакомиться, но неплохо бы подкрепить новое знакомство чем-нибудь вкусненьким.
— Эй, эй, братец, я её первый себе присмотрел, — добродушно фыркает Артем, выпрямляясь и хлопая жеребца ладонью по холке. И вот это неожиданно вызывает весьма яркую реакцию.
Амиго звучно фыркает, выгибает шею и клацает зубами в нескольких сантиметрах от руки Артема. Она отдергивается, да и я отскакиваю поближе к двери, испугавшись этой неожиданной выходки.
— Нет, нет, не бойся, — Тимирязев окликает меня успокаивающим тоном, — тебя он не тронет. Он бесится на меня.
— Бесится? На тебя? — удивленно повторяю я. — Но почему?
— О, все просто, — Артем пожимает плечами, прокручивая щетку для чистки коня в пальцах, — он любит выигрывать. Просто обожает. А я — слил его победу в скачках. Нарочно. За это, по его мнению, мне и нужно гореть в аду.
Чтобы осознать сказанные им слова мне требуется несколько секунд.
— Ты? Слил скачки?
— Артем.
Он не торопится отвечать, методично скребя шкуру Амиго. Жеребца это успокаивает, но не сказать что на своего наездника он смотрит хоть на капельку добрее.
— Это ведь сын Вяземского? — тихо спрашиваю я, переплетая пальцы рук за спиной. — Тот, которому ты проиграл.
— Ты очень сообразительная, — насмешливо откликается Артем, — да, Платоша Вяземский — сын нашего дорогого инвестора.
Боже, кто в здравом уме в нашем веке называет сына Платоном? Да еще при таком убийственном сочетании имени и отчества. Платон Захарович.
Господи!
— Возможного инвестора? — уточняю я по инерции, потому что, насколько мне известно, никаких прямых соглашений Вяземский не давал.
— Просто инвестора, Снегурочка, я все сказал правильно, — Артем выпрямляется, оглядывает Амиго и обходит его вокруг. Жеребец гневно шипит на него, скаля зубы, но нашего хозяина это особо не задевает.
Да, а я и не думала, что он настолько на одной волне со своим конем. Он действительно хорошо его знает, я бы в таком состоянии к привычному мне Люциусу не подошла. Впрочем, по всем параметрам, мой Люц был гораздо вреднее Амиго. Но я все равно неизменно выбирала только его.
— Значит, он согласился дать тебе деньги? Когда?
— Утром, — коротко откликается Артем, — ты его не видела на трибуне? Занял всю ложу.
— Он потребовал, чтоб ты проиграл?
А ведь только проиграть было мало. Он ведь еще и третьего соперника вывел из уравнения очень ловко. Со стороны это выглядело как технический огрех. Оказалось — грамотный расчет. Причем заходящий куда дальше ипподрома.
— Я ожидал этого требования, — спокойно откликается Тимирязев, — скажу больше, я очень надеялся его услышать.
— Надеялся?
— Да, — Артем выпрямляется и прямо смотрит на меня, — наши дела — хуже некуда, Снегурочка. Нам нужна клиентская база, а у нас вместо одной конюшни руины, то тут, то там все рассыпается. Объектам нужен ремонт, штату — обновление, клиентам — движуха. Если бы я сегодня не получил это соглашение — мне пришлось бы продать клуб. По цене еще меньшей, чем я его купил.
— Это плохо, — озвучиваю очевидное. Как хозяин клуба мне Артем очень нравится. Новый мог и не быть столь лоялен ни к моей репутации, ни к моему положению.
— Плохо — это очень мягко сказано, — Тимирязев кривит губы, — впрочем, мой батюшка оказался бы доволен. Он смертельно хочет, чтобы я разорился и приполз к нему на брюхе. Тогда «он меня научит», как делать бизнес.
— А кто у тебя отец?
Артем останавливается, смотрит на меня в упор, как-то даже слегка недоверчиво.
— Я что-то не то сказала? — чувствую себя какой-то неуклюжей.
— Нет, но… — Артем запинается и встряхивает головой, — ты правда не знаешь? И даже справки не навела, на кого работаешь?
— Ну, я… — честно отвечать как-то не хочется. Потому что я — да, не навела. С головой ушла в работу и как Шерлок Холмс избегала любой лишней информации, способной меня отвлечь.
— Потрясающе, — Артем фыркает и быстрым шагом выходит из денника Амиго, увлекая меня за собой, — вот что с тобой делать? Ты даже флюиды больших денег и связей напрочь игноришь. А должна бы уже есть у меня с руки.
Ну, если говорить про стейки — я уже почти. К моему стыду — так и не нашла в себе сил отказаться. Ни разу!
— Ладно, про моего папашу ты еще узнаешь, — Артем передергивает плечами, — просто для него все эти мои кони, левады, выездки, ипподромы — это песочница. Песочный замок маленького мальчика. Он уверен, я никак не наиграюсь. Он лишил меня содержания, чтобы воспитать и добиться того, чтобы я «занялся делом». Его делом, разумеется. Так, как ему видится правильнее. А я продал всю свою недвижимость, взял кредит, напряг всех друзей, которых смог, купил этот клуб. И если для того, чтобы удержать его на плаву, мне нужно уступить в дурацкой скачке — я уступлю.
Нет, я что-то слышала о конфликте Артема с отцом, кто-то даже говорил про пари, с ним заключенное. Но сейчас все оказалось гораздо серьезнее. И ради Артемиса Артем бросил на кон буквально все.
— Тебе ведь это нравится, — замечаю я, мимоходом, — скачки, верховая езда.
— Нравится, — серьезно кивает Тимирязев, — просто нравится. Строить свою жизнь своими руками мне нравится чуточку больше. Ты понимаешь?
Я еще чуть-чуть взвешиваю все лежащие передо мной факты, а потом киваю. Мне нравится эта четкая система приоритетов. С одной стороны — да, он проиграл.
С другой стороны — он получил необходимые ему средства для восстановления клуба.
Выигрыш — это, конечно, приятно, но не с него Артем Валерьевич платит мне зарплату.
— Знал, что ты поймешь.
Плавное движение в мою сторону я заметить не успеваю. Просто вдруг осознаю, что под мою куртку влезло две длинные руки. Что за?
Неожиданно — до пересыхающих губ. И сердце в моей груди начинает скакать бодрее.
Господи, какой же он высоченный! И сильный. И нас могут увидеть.
— Артем, отпусти!
Он даже и не думает меня слушать.
— Сдавайся, госпожа главнокомандующая, — нахальные светло-ореховые глаза смотрят на меня сверху вниз, — капитулируй, прямо сейчас.
— Я не могу.
— Ты можешь!
Он говорит так твердо, так убедительно, да и его лапы под моей курткой обосновались прочно. И надо бы вытурить, но если так практично…
Надо ли?
Я столько раз за свою жизнь отталкивала от себя мужчин. Язвила, срезала, отталкивала. И это не сделало меня счастливой. Ни разу. Кажется — даже наоборот. Только сильнее меня опустошало. И все-таки…
— Я противница отношений в рабочем пространстве, — почему-то сознаюсь я в этом шепотом, под скептическую улыбку собственного рассудка.
Ну конечно, как же я и не испорчу все, да?
— Ты же не предлагаешь мне тебя уволить, не так ли? — Артем придвигается ближе, и жара его тела становится больше. — Нет, моя дорогая главнокомандующая, ты мне и здесь пригодишься. Так что этот принцип тебе придется пересмотреть.
— Артем, я жду ребенка.
— Да что ты? — Тимирязев округляет глаза. — А я-то думал, что за фигней такой ты болеешь, что тебя постоянно тошнит и ходишь ты по клубу бледная, как смерть.
— Ты не умеешь делать комплименты, — я критично морщусь.
— Умею, — ладонь Артема осторожно касается моего живота, — просто если я начну их делать тебе сейчас — ты напугаешься и сбежишь.
— Я? — мой прищур становится ехидным. — Мне кажется, или ты перепутал меня с кем-то из своих нежных ранимых фей, Артем Валерьевич?
— Перепутал? — испытующе хмыкает Тимирязев. — Хочешь сказать, что ты — не пугливая девочка?
— Никогда ею не была.
— Да что ты? И что, мне верить тебе на слово?
— А ты хочешь проверить?
— Хочу.
Краткое последнее слово — как последняя точка в моем приговоре. А дальше — он совершает резкий бросок вперед, хотя у меня и так было ощущение, что мы несемся вперед со скоростью света.
Господи, что я делаю?
Целуюсь с собственным начальником?
И как же это… Неправильно…
Я ведь его не…
Какая разница? Ведь сердце чаще бьется?
Сколько можно уже болеть тем, кому я к черту не нужна?
Громкий хлопок двери конюшни заставляет здравый смысл во мне взвыть и панически дернуться от Артема. Он ловит меня за руку, не давая мне убежать окончательно.
С пару секунд мы так и смотрим друг на друга, он — с ехидной полуулыбочкой, я — тяжело дыша, и с выскакивающим из груди сердцем.
Когда с улицы снова доносится звук удара, хватка Артема на моей руке слабнет, а лицо — напротив, напрягается.
— Что за хрень? — шипит он хрипло, быстрым шагом направляясь к двери. — Кому там сильно надоело на меня работать?
Я не тороплюсь шагать за ним следом. Краду себе минуту, чтобы выровнять дыхание и смести мысли в одну кучку.
Бог ты мой, насколько же далеко все зашло.
Я ведь не собиралась.
— Ты там замерзла, Снегурочка? Тебя отогреть? — насмешливый голос Артема заставляет меня вздрогнуть и все-таки тронуться с места. Нагнать его мне удается лишь на улице, когда он останавливается у ведра, валяющегося у стены.
Кажется, я видела это ведро рядом с дверью. И оно было наполнено водой — кто-то из конюхов заблаговременно приготовил для совсем уж измученной скачкой лошади. Они, бывает, не всегда доходят до поилки.