– Ян, ты жив… – проговорил он.
– А ты уже порадовался? – хмыкнул пластинчатый.
– Что ты несешь? – вытаращив глаза, спросил Клаус.
Посредник скомандовал:
– Молчать! Никаких шуток, я выстрелю в любого, кто посмеет противиться.
До цветка оставалось всего пара метров, всего шагнуть, протянуть руку.
Сердце зашлось в бешеном ритме, разнося по телу жидкий огонь, запертый в плотную оболочку Подмира.
– Давай, Агата, – приказал Посредник. – Достань нам точку сборки. Но не смей ее активировать. Иначе пристрелю тебя. И не сомневайся, что сделаю это.
Клаус переводил взгляд с меня на брата и обратно. Я снова видела борьбу в его глазах и не знала, что делать, если инквизиторы все же вынудят отдать им цветок.
Ян посмотрел на меня и проговорил:
– Агата, прошу тебя, не сопротивляйся. Просто дай ему, что просит, и все закончится.
– Да, – ухмыльнулся костюм. – Закончится. В этом можешь быть уверенна.
– Ты обещал не трогать ее и моего брата, – напомнил Ян хмурясь.
– Какая неожиданно трогательная забота, – усмехнулся посредник. – Может и обещал. Но все зависит от исхода. А теперь не тяните и делайте, что говорят.
Перед глазами пронеслись образы из детства, мама, заботливо готовящая пирог на Весеннее равноденствие, пастуший сын, даже верховный маг с Фералом. Картинки сменялись быстро, как, наверное, бывает, перед смертью. Слышала, перед этим жизнь проносится, как одна секунда. А в конце всей этой ленты почему-то возникло лицо Клауса с насмешливой улыбкой.
Я болезненно скривилась и произнесла, стараясь на него не глядеть:
– Вам нельзя пользоваться цветком вечности.
– Это не тебе решать, деточка, – зло бросил Посредник. – Когда у нас будет такой мощный источник энергии, мы сможем покорять другие планеты, строить там города. Что ты знаешь об этом? Человечеству уготована великая миссия, и не в твоих силах это остановить.
– Если подмирцы начнут расселяться по другим мирам, всему придет конец, – горько сказала я. – Я видела ваш мир. Он слишком плотный. И мысли ваши слишком плотные. Вам лучше оставаться здесь и попытаться исправить то, что уже сделали.
Щеки Посредника покраснели, ноздри раздулись, как у разъяренного буйвола, он проревел:
– Достань точку сборки!
– Нет, – спокойно ответила я.
– Нет? – переспросил он все больше краснея. – Тогда кто-нибудь из них это сделает. А ты не нужна.
Он прицелился. Губы растянулись в злобном оскале, я даже не успела сказать, что другие стихии не смогут пройти через столб раскаленной силы.
А потом все словно замедлилось.
Я просто стояла и смотрела, как его палец давит на рычаг, как срывается с места Лодин и толкает меня в сторону. А еще как Ян кидается на Посредника, пытается заломить ему руку, они борются, сцепившись так плотно, что даже просвета не видно.
Потом гремит выстрел.
Мир совсем замирает, а когда снова начинает двигаться, Ян медленно сползает на землю, держась за бок.
Гремит второй выстрел, и Посредника откидывает назад. Он падает, раскинув руки и больше не двигается. Когда повернулась и увидела Клауса с пистолетом, из которого исходит легкий дымок, время снова пришло в норму.
Клаус бросился к Яну. Тот упал навзничь и слабой рукой зажимает бок, на футболке растекается мокрое пятно.
– Ян, Ян, – заговорил Клаус, обхватив голову брата и заглядывая в глаза. – Какой же ты идиот, Ян. Ты живой? Ян? Ты всегда был идиот. Ян?
Пластинчатый зашевелил губами, голос прозвучал слабо.
– Я… тебя… ненавижу…
– Знаю, знаю, – быстро проговорил Клаус, зажимая рану, но пластинчатый бледнеет на глазах. – Я тебя тоже. Только не помирай, ладно? Ты меня слышишь? Не засыпай!
Ян прохрипел еще тише:
– Агата… Я… говорил… В этой истории я хороший парень…
– Конечно хороший, – тараторил Клаус, все сильнее надавливая на рану. – Самый хороший. Ян, какой ты дурак… Ян держись, не умирай.
– Агата… Цела? – едва слышно спросил пластинчатый.
Клаус судорожно закивал.
– Да-да, все целы. Все живы. И ты будешь жив. Ты будешь жив. Нельзя умирать по два раза за день. Слышишь? Слышишь меня?
Пластинчатый повернул голову и посмотрел на брата из полуопущенных век.
– Клаус… – прошептал он бледнеющими губами.
Потом Ян замолчал. Реальность накрыла ледяной волной, внутри все упало, хотела броситься к ним, помочь. Сделать хоть что-нибудь. Человек, подмирец, который казался последним оплотом предательства за секунду переменился и бросился под пулю, чтобы защитить меня. Я вдруг поняла, что Клаус всегда видел в брате только хорошее, несмотря на все разногласия.
Я сделала шаг к ним, намереваясь сделать все, что в моих силах, но локоть сжали прохладные пальцы.
Когда оглянулась и подняла затравленный взгляд на Лодина, тот произнес:
– Цветок, Агата. Это не наш мир, не наша боль.
– Тогда почему я ее чувствую? – прошептала я, ощущая, как рыдания сдавили горло.
Лодин повторил:
– Цветок. Ты должна.
– Я всегда кому-то что-то должна, – произнесла я бесцветным голосом.
Что-то острое и страшное разрывало грудь. Если бы во мне взорвался вулкан, не испытала бы и части того, что убивало меня вместе с тем, как этого подмирского предателя покидала жизнь.
Стараясь не смотреть на Клауса, не слушать, как он просит брата не умирать, потерпеть, дождаться помощи, я шагнула через в силовой столб. Тело охватила легкость и невесомость, какая бывает лишь, когда воспламенюсь. Если бы не боль, разрывающая душу на части, могла бы обрадоваться. Но сейчас даже горящая, как смоляной факел кожа, только заставила катиться лаву из глаз.
Я протянула руку к цветку, тот опустился в ладонь, легонько покалывая пальцы. Когда вышла из силового столба, голова Яна запрокинулась, но Клаус все еще надавливает на рану, пытаясь остановить кровотечение.
– Он умер? – выдавила я.
– Нет, – дрожащим голосом проговорил Клаус. – Еще нет…
Подошел Лодин. Дайне и Гленне приближаться к подмирцам он тоже не разрешил, несмотря на то, что они были местными. Велел оставить их наедине с горем, и не мешать творить подмирскую магию, если она может помочь.
Но она не помогала. Я видела, что не помогала. Даже Фил не стал мешать Клаусу проститься с братом и сидит у зарослей рогоза, поджав ноги.
– Положите руки на цветок, – приказал Лодин неожиданно властно и серьезно.
Гленна и Дайна подчинились, а я пару секунд ждала знака свыше, знамения, чего угодно, что могло бы изменить ход вещей, подарить надежду.
– Агата? – произнес Лодин.
Я судорожно вздохнула, бросив исполненный боли взгляд на подмирцев, накрыла второй ладонью цветок.
Поднялся ветер. Мощный, свирепый, какой бывает суровыми зимними вечерами. Волосы Лодина поднялись, заветрелись ураганом, глаза потемнели, а через секунду нас, как пушинок, подняло над землей.
Когда опустила взгляд, вместо травы увидела окно, в котором блестит стеклянный пол, мерцают сиреневые кристаллы, а посреди зала Фарбус задрал голову и смотрит на нас.
– У вас получилось! – донесся его голос словно сквозь пелену. – Но кто эти девы?
– Это стихии, – гулко произнес Лодин. – Они рождены в Подмире и не могут пройти с нами.
Знак на лбу Фарбуса сверкнул, он кивнул.
– Не могут, – согласился он. – Разве что, если вам так хочется, вместо них в Подмире останетесь вы.
– Ну нет, – все так же гулко усмехнулся Лодин.
В голове вспыхнуло. Я оглянулась на Клауса, который все еще сжимает тело брата. Лицо Яна бледное, губы приоткрыты, лишь по слабому колыханию грудной клетки видно, еще жив.
Грудь обожгло, сердце забилось, как перепуганная белка в силках, я опустила взгляд и прокричала Фарбусу:
– Здесь умирает человек! Ты можешь его вылечить?
Фарбус на секунду растерялся, потом проговорил озадаченно:
– Если он еще жив, думаю, да. Я в моей власти исцелить любого живого. Но если он перейдет в Трехмирье с помощью цветка, кто-то должен остаться там…
Я вновь оглянулась на Клауса. Тот поднял на меня взгляд, полный непонимания вперемешку с обреченностью.
Снова повернувшись к Фарбусу, я спросила:
– Ты выполнишь обещание? Запрешь Ферала в Нижнем мире, что бы он не смел нападать ни на Звенящую долину, ни на любую другую.
Лицо Смотрителя приняло оскорбленное выражение.
– Если ты хотела меня унизить…
– Прости, – поспешно извинилась я. – Я не хотела… Фарбус, спаси этого человека. Спаси Черного Яна.
– Но тогда… – снова попытался сказать смотритель.
Я закончила:
– Я остаюсь.
Лодин ошпарил меня таким взглядом, которого прежде у него не было. В нем смешалось все, от страха, до бешенства. Свободной рукой он вцепился мне в локоть, голос прозвучал тихо, но напряженно.
– Агата, что ты делаешь? – спросил он. – Не известно, сможешь ли ты вернуться. Это опасно. И я не смогу тебя защитить.
Я посмотрела на него со всей нежностью, на какую может быть способен огонь и улыбнулась.
– Лодин, – сказала я, чувствуя, как уверенность растекается по телу горячими волнами. – Всю жизнь все решали за меня. С кем дружить, куда ходить, за кого выходить за муж. Даже в Подмир отправилась не по своей воле. Но остаюсь я тут добровольно. У меня появилось право выбора и возможность спасти человека. Пусть не самого честного, но Трехмирье его воспитает. Мне предрекали пророчество. Но сейчас я вольна сама творить судьбу. И это мой выбор.
На лице Лодина застыл ужас вперемешку с неприкрытой тоской, он открыл рот, чтобы возразить, но только покачал головой, понимая, что меня не переубедить.
В этот же момент на границе миров проступило лицо Ферала. Хищное, прекрасное лицо искажено такой мукой, что стало его немного жаль, но когда вспомнила, как жестоко хотел обойтись со мной, пусть даже во сне, жалость испарилась.
Прежде его видела лишь я, но сейчас взгляды всех устремились на огнекрылого. Лицо Лодина стало черным, как грозовая туча, он сжался, словно пружина, готовая распрямиться в любую секунду.