н ест быстро, после того как убедится, что гости довольны. Мы жевали по-прежнему в тишине. По мясу козленка обильно текло растаявшее масло. Тогда мне еще не хватало навыка, чтобы, держа мясо на лепешке в левой руке, есть его так, чтобы не уделать мундир. Увидев эту заминку, хозяин бережно постелил мне на колени ручное полотенце и выразил сожаление, что не может накрыть стол по римскому (то есть европейскому) обычаю и у него нет соответствующих приборов. Но тут же, смеясь, добавил: «Ты пришел жить с арабами, придется научиться есть, как это делаем мы». Сложно было с этим не согласиться: вскоре я действительно вполне научился есть руками. Когда я покончил со своим куском, Метвалла предложил мне еще один, отделив его от кости, которую он держал в руках. Я съел и его, но, когда отказался от дальнейшего угощения, меня не уговаривали, ибо таков этикет сенусси. А вот в Египте хорошим тоном считается закормить гостя до смерти.
В конце трапезы Метвалла подозвал своих слуг, они убрали поднос с объедками и вновь обошли нас с тазиком и мылом. Мы умыли руки и губы, почистили зубы намыленным указательным пальцем, сполоснули рты и вновь отвалились на подушки. Подали воду, а потом и чай. Пока мы наслаждались ужином, едва ли было произнесено хоть слово, а вот теперь пришла пора поговорить.
Метвалла занимал уникальное положение среди арабов сенусси, которые помогали британцам в своей оккупированной врагом стране. Скотовод и купец, в мирное время он жил двойной жизнью: в особняке в Дерне был преуспевающим торговцем, вел дела с серьезными зарубежными партнерами в Египте и Европе. А в Джебеле, окруженный своими стадами, он жил как классический араб-кочевник. Несмотря на свое богатство, шейхом он не был и политических амбиций не имел. Какую роль он играл в долгой борьбе с итальянскими захватчиками, длившейся с 1912 по 1929 год, я так и не понял. Не думаю, что сам он воевал, – мне всегда казалось, что он был патриотически настроенным «банкиром» и финансировал нищее ополчение сенусси, впрочем, не в ущерб себе. Теперь он безусловно занял нашу сторону и, всегда оставаясь в тени, стремился осторожно оказывать помощь. В вечер нашего знакомства мне прежде всего хотелось узнать, что он думает о расстановке сил в племени обейдат, – циничное мнение человека, знающего все и всех в этой стране, который при этом остается за кулисами и в борьбе за власть внутри племени не участвует.
Всю ночь мы обменивались слухами, обсуждая шейха за шейхом, позже уделив внимание и менее значительным людям, – разговор наш плясал зигзагами. Кто человек надежный, а кто нерешительный? Кто просто тщеславен, кто по-настоящему амбициозен, а кто готов угодить любому, лишь бы платили? Для арабов, живущих в замкнутом сообществе, сплетни и интриги были самой сутью жизни. И Метвалла, и Саад Али с таким азартом вступили в эту игру, что мне оставалось только изредка задавать наводящие вопросы и слушать. Саад, который уже много лет провел на чужбине, все больше возвращался к воспоминаниям своей молодости о войнах с итальянцами. В два часа ночи они с Метваллой увлеченно вспоминали битвы давно минувших дней, и я позволил себе прикорнуть. Позже Саад разбудил меня, принес чаю, и, взбодрившись, я все же убедил своих друзей сместить фокус со славных воспоминаний на насущные планы завтрашнего дня. Теперь они наговорились и готовы были действовать.
Разбираясь в услышанном, я решил, что лучше всего будет объехать как можно больше шейхов и познакомиться с ними лично. Таким образом мое присутствие в Джебеле в качестве официального британского эмиссара должно было уверить их в неизбежности нашего успеха. Я объясню свои планы, попрошу их содействия, так что они удостоверятся, что все мы работаем вместе во имя общей цели, ясной и простой. Безусловно, существовал риск, что меня предадут в руки врага, но я сделал ставку на то, что уверенность рождает уверенность. Мое предположение заключалось в том, что соблазн сдать неназванного британского офицера после ночной встречи где-то в лесу будет велик, а вот предать гостя, которого ты сам принял в своем шатре по всем правилам гостеприимства, куда сложнее. Раздавать дары, а не молить о помощи, действовать храбро и не смущаясь – так я надеялся добиться уважения и сформировать авторитет. Так или иначе, ставки были настолько высоки, что я не мог позволить себе слишком переживать о рисках.
Мы составили список людей, которых мне необходимо было посетить, и разработали маршрут. С кочевниками это непросто, даже если прекрасно знать колодцы, между которыми они перемещаются. Но Метвалла, с его энциклопедическими познаниями о пустыне, в самом деле имел представление, хотя бы примерное, где найти всех, кого мы хотели увидеть. Расставшись на рассвете, мы с Саадом ушли на ночлег подальше в лес: пока мне не хотелось, чтобы в лагере сенусси меня заметили. Для реализации нашего плана требовался вьючный скот, и Метвалла предложил несколько животных на продажу. Хороших кобыл у него не нашлось, и пришлось выбрать двух жеребцов – наилучший, по нашему мнению, вариант из крайне ограниченного предложения. Несмотря на то что все сенусси – превосходные всадники, своих животных они не берегли. Возможно, дело было в том, что в войну ячменя не хватало и людям, не то что лошадям. А может, в свое время итальянцы реквизировали всех лучших особей, но, так или иначе, ни один конь в хорошем состоянии мне так и не попался. Мы не спеша поторговались и, когда наконец сошлись в цене – столько-то стаканов чайного листа, столько-то сахара, столько-то отрезов ткани, – пришла пора отсчитывать нашу странную валюту. Для этих целей у Саада был малюсенький чайный стаканчик: наполнял он его, правда, добросовестно, до краев. Отрез ткани – это расстояние от пальцев вытянутой руки до локтя; учитывая, как невысок Саад, по которому мы отмеряли отрез, это очень маленькое расстояние, однако, к моему удивлению, никто никогда не жаловался. Расплатившись за лошадей, мы сполна навьючили их, спрятав остатки припасов в пересохшей цистерне. Мы измерили и взвесили, сколько чего осталось; следить за нашим кладом наняли пастуха. Проем завалили валуном, и старик обязался пасти своих овец и коз рядом, приглядывая за возможными мародерами. Когда мы вернулись, все было на месте. А поскольку Хамид все еще шлялся неизвестно где, Метвалла отрядил с нами пару сопровождающих на лошадях.
Хамид вернулся через несколько недель, пешком, и рассказал длинную и печальную историю. Он и правда оказался дураком, не смог найти Метваллу и вместо этого отправился к своей матушке на дальние выпасы. Потом до него дошли слухи о нашем местонахождении, и он, оставив нашу лошадь у матери, пошел к нам пешком. Представ передо мной, он божился и молил о пощаде, но я послал его назад – вернуть лошадь. Окончательно вернулся он, уже когда мы эвакуировались в Египет. Такая ему досталась бесславная доля в нашем предприятии.
Ближе к вечеру я, Саад Али Рахума и два парня, которых к нам прикомандировал Метвалла, отправились в начальный этап нашего турне. В эти первые дни нашей эпопеи мы были предельно осторожны и передвигались строго ночами, чтобы не столкнуться со случайными путниками, которые могли бы распустить слухи. Позже, когда о моем присутствии в регионе стало известно, грубо говоря, официально – по крайней мере о нем знали тысячи, – а мой статус друга шейхов обейдат укрепился, я стал без всяких проблем путешествовать и днем. Мы передвигались по стране как нам вздумается, а враг использовал лишь несколько дорог, поэтому риск внезапно с ним столкнуться был невелик.
Не помню точно, сколько длилось наше турне, поскольку спали мы урывками, то днем, то ночью, и вскоре время слилось в сплошной зыбкий поток. Обычно мы планировали ночной переход так, чтобы оказаться в лагере нашего очередного хозяина с первыми лучами солнца. Остановившись на некотором расстоянии от деревни или кочевого лагеря, я отправлял Саада и одного из людей Метваллы объявить о моем визите. Пока они отсутствовали, я мог подремать часок-другой, завернувшись в джерд. Затем надлежало отправиться в шатер, обменяться с хозяином любезностями, испить кислого молока и побеседовать в ожидании обеда. Как правило, к трапезе присоединялся кто-то из друзей нашего хозяина. Надо сказать, ни один из этих обедов невозможно было отличить от нашего первого вечера у Метваллы: кислое молоко, горячий эш с топленым маслом, затем томленый козленок с ячменными лепешками. Другой еды тогда в Джебеле просто не водилось. Круглый год ежедневный рацион оставался неизменным – с тем исключением, что мясо подавали только по особым случаям, и то если хватало времени освежевать и приготовить козленка. Меня такая диета вполне устраивала, хотя через несколько месяцев я все же заскучал по свежим овощам и фруктам. Но и так физически я чувствовал себя прекрасно, как и сами арабы, среди которых я практически не сталкивался со случаями каких-либо болезней.
Днем в шатре мы перемежали сессии переговоров с перерывами на сон, а с наступлением темноты отправлялись дальше. Спустя пять или шесть дней такого режима и встреч с малозначительными персонажами мы прибыли в Каф-Херву к шейху Али ибн Хамиду аль-Обейди. Я узнал про него четыре месяца назад еще в Дерне и понял, что среди обейдат это самый влиятельный человек. Высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти: жестикуляция мягкая, голос вкрадчивый – нежные интонации скрадывают внутренний огонь, – острый ум, природная властность и знание западного мира. Мастер интриги и окольных троп, он фактически руководил обейдат, хотя номинальным вождем племени был старый шейх Абдул Кадир ибн Бридан, которому уже перевалило за восемьдесят. До войны (нашей войны) Али ибн Хамид сумел заключить мир с итальянскими захватчиками и жил в относительной роскоши в Дерне, а несколько месяцев в году проводил в другом своем особняке в египетской Александрии.
Несмотря на то что его собственный сын с началом нынешней войны открыто присоединился к британцам в Египте, став офицером Ливийской арабской армии, шейх Али, искусно лицемеря, сохранил хорошие отношения с итальянцами, убедив их, что лишь его влияние удерживает от вооруженного восстания не только обейдат, но и все остальные племена Джебеля. Итальянцы ничего в этом не понимали и хорошо помнили, как жестко им сопротивлялись сенусси на протяжении девятнадцати лет, так что клюнули на этот арабский блеф. Немцы на правах старших товарищей сосредоточили в своих руках все сугубо военные дела, но в том, что касается поддержания порядка в тылу, полагались на своих бестолковых союзников. Эти обязанности итальянцы выполняли в истерически непоследовательной манере, одновременно пытаясь угрожать арабам и умилостивить их.