Удивительно, но в британской армии на Ближнем Востоке для меня не нашлось ни одного кавалерийского седла. Поэтому позже я приобрел трофейное итальянское у одного араба в Джебеле.
Также LRDG снабдила меня оружием, которое я планировал продемонстрировать арабам как залог того, что в свое время они вступят в войну (я рассчитывал, что это время не наступит никогда, но им не следовало об этом знать, и только шейх Али ибн Хамид был осведомлен об этой моей уловке). Это было вооружение, списанное LRDG и отправленное на склад: противотанковые ружья Бойса, двухдюймовые минометы, трофейные тяжелые итальянские пулеметы и так далее – довольно впечатляющий ассортимент для моих целей. Также я прихватил автоматический кольт 45‐го калибра для шейха Абдул Кадира ибн Бридана и маленький карманный пистолет с перламутровой рукояткой для шейха Али ибн Хамида.
Также мы располагали своими собственными боеприпасами, оружием и взрывчаткой. Из двадцати двух арабов, оставленных мною в Джагбубе, я сформировал отряд в двенадцать человек, а остальных во главе с английским сержантом отправил в Сиву, под крыло LRDG, до тех пор пока они снова мне не понадобятся. Кроме того, я взял с собой одного очень молодого британского лейтенанта, которого знал в Каире еще школьником. Это был приятный рыжий парень, целеустремленный и не по годам рассудительный. Он только что закончил подготовку в офицерской учебке и прошел спецкурс по взрывному делу, к тому же говорил по-арабски, да и рутина обычной службы пока не успела сгубить его таланты. Я рассчитывал кое-чему его научить и получить от него кое-какую помощь. Его звали Шортен.
Глава VСеем панику
Патрулем, с которым мы отправились в путь, командовал Дэвид Ллойд Оуэн, в ту пору носивший звание капитана. В 1944 году он возглавит всю LRDG.
Место встречи с Мусой в типично арабской манере было обозначено весьма обтекаемо: «к северу от Бальтет-аз-Залака». Балат (во множественном числе бальтет) – это мелкие озера, встречающиеся на равнинах к югу от гор: их наполняет грязная вода речек, бегущих по вади зимой, позже вода высыхает. К августу озера похожи на сковородки из глины с идеально ровной плоской поверхностью, по которой наши грузовики могли ездить в любом направлении. Но мы оказались тут в мае, поэтому на Бальтет-аз-Залаке, лежащем в сорока километрах к югу от подножий гор, все еще расстилалась водная гладь площадью больше десяти квадратных километров и глубиной метра полтора. В это время года арабы с севера пригоняют сюда свои стада, которые пьют воду из озер и едят чахлые пустынные кусты. Если верить пастухам, такие кустики более питательны, чем щедрая растительность высокогорий.
Мы везли объемный груз общей массой почти в семь тонн, так что я надеялся прибыть к месту встречи ближе к утру – так мы успеем узнать, где кочует Муса, и к ночи доберемся до его лагеря. Но вышло иначе. Мы достигли южных берегов балата ранним утром. Рябь на воде манила прохладой. Мы все искупались и перекусили. Так привал затянулся почти до полудня, когда предстояло выйти на связь со штабом в Сиве, и мы еще задержались, чтобы дать возможность связистам обменяться сообщениями с командованием. Наконец, огибая озеро по западному берегу, мы наткнулись на следы шин и остатки недавно собранного лагеря. Арабы принялись за дело, проверяя, насколько засохли объедки в открытых консервных банках и как сильно остыл песок под углями потухшего костра. Они изучили все следы людей и машин, после чего, неспешно посовещавшись вполголоса, единогласно вынесли вердикт: итальянский патруль, состоявший из пяти легких грузовиков и как минимум двадцати одного человека, остановился здесь на обед вчера около полудня и далее проследовал в сторону Мехили. Новость, что враг ездит по этой отдаленной и обычно пустынной местности, укрепила меня в мысли, что расстаться с нашим патрулем мы сможем только там, где нам будет гарантирован транспорт для продолжения пути. А вот на Ллойда Оуэна известие произвело обратный эффект, он хотел как можно скорее избавиться от меня и моего барахла, чтобы, не попавшись на глаза противнику, побыстрее уйти на юг в пустыню, где им нужно было сменить другой патруль LRDG. В то время они работали в окрестностях Тарик-аль-Абда, наблюдая за перемещением вражеского транспорта по короткой дороге от Бенгази на восток.
По мягкому песку вдоль берега озера грузовики ехали очень медленно. Мы попытались взять заметно выше и левее, но там склон покрывали острые булыжники, из-за чего мы тут же прокололи две шины и задержались еще сильнее, да и совсем безлюдная местность настораживала. Только ближе к вечеру нам попался первый араб, но он ничего не знал про Мусу, поскольку принадлежал к другому племени. Мы снова спустились к озеру – в надежде найти кого-то, способного помочь. Грузовики вязли в грязи, терпение у всех подходило к концу, мне пришлось задействовать все возможное обаяние, чтобы нас не высадили на этом безлюдном берегу, который, казалось, населяли только птицы. Но мы выбрались, и перед самым закатом мне попался араб из числа обейдат, который согласился довести меня до шатра Мусы. К сожалению, наш проводник не сомневался, что машины с тяжелым грузом легко проедут везде, где сможет пройти он. В сгущающейся темноте мы оказались среди нагромождения скал, по которым грузовики переваливались, кренясь в разные стороны. Пробило еще одну шину, и вместе с ней лопнуло терпение Ллойда Оуэна. Он приблизился ко мне с отвратительно хмурой гримасой, хотя обычно с его лица не сходила улыбка, и заявил, что, по его мнению, наш проводник не знает, куда нас ведет. Я не стал с ним спорить. Прозвучал приказ разгружаться, и через десять минут опустевшие грузовики сдали назад и скрылись в темноте. Пачки чая и рулоны ситца сиротливо лежали среди диких скал. Теперь моей единственной надеждой на встречу с друзьями с Джебеля был седобородый старик-араб, который весь трясся и, казалось, был абсолютно сбит с толку и понятия не имел, где находится. Позже выяснилось, что его просто растрясло и укачало после первой в жизни поездки на автомобиле.
Мои двенадцать арабов оставались невозмутимы. Они могли потеряться в городе, но в пустыне – никогда. Мы заварили чай и приготовили ужин. Затем двое из моих людей отправились вместе со стариком на поиски Мусы. Шортен наслаждался своим первым приключением; уверен, он бы разочаровался, если бы все прошло как по маслу. Сам я, как часто со мной случалось, чувствовал себя в темноте неуютно (тени детских страхов), но успокаивал себя мыслью, что в такую глушь, куда мы только что заехали с ребятами из LRDG, ни один итальянский грузовик не доберется.
В десять минут четвертого утра меня разбудили, чтобы я поприветствовал только что прибывшего Мусу. Мы заварили чай и обсудили новости. После моего отъезда с Джебеля десять дней назад к Мусе заезжал Саад Али Рахума, и они выбрали пещеру в небольшом ущелье, спускавшемся в вади Герна в шестидесяти километрах от нас, как наиболее подходящую для моего тайного склада. Затем Саад Али отправился дальше на запад, чтобы повидать шейхов в окрестностях Барки. Чепмэн и Шевалье с радистами устроились в вади Ар-Ртайм недалеко от лагеря Метваллы.
Муса сказал, что верблюды у него наготове, но, когда на рассвете увидел, сколько всего мы привезли, засомневался и даже встревожился, что за одну ходку справиться не выйдет. Так что он отправился в свой лагерь и вернулся с двадцатью восемью верблюдами от мала до велика – похоже, пригнал всех животных, способных нести груз. Двух верблюдов оседлали для нас с Шортеном, на трех-четырех надели вьючные седла, а остальные были вовсе без упряжи, им на спины груз предстояло привязать веревками. Верблюдов пронзительными криками подгоняла толпа подростков и детей. В полном смятении мы приступили к погрузке. Для начала нужно было всё доставить в лагерь Мусы. Там я отсортировал то, что следовало отправить дальше, и оставил двух человек приглядывать за мукой, чаем и сахаром вместе с Мусой. В пять часов вечера мы отправились в переход до вади Герна длиной больше шестидесяти километров, с двадцатью шестью верблюдами (двое из первоначального табуна оказались негодными) и двадцатью одним человеком. Около полуночи взошла убывающая луна и осветила наш призрачный караван. Верблюды и арабы, издававшие дикие вопли во время погрузки, на марше хранили гробовое молчание. Не приученные к дисциплине животные нервничали и брыкались, а самодельные веревки, удерживавшие груз, то и дело рвались и развязывались, но ни один звук не нарушал тишину. Арабов-сенусси в их привычной среде обитания сложно вывести из себя. Отбившихся верблюдов быстро возвращали в строй, упавшие вьюки поднимали и туго привязывали заново. Если какие-то слова и звучали, то лишь едва различимым шепотом. К рассвету мы достигли подножия гор и стали подниматься по каменистому вади Герна. В девять утра мы нашли в скалах по правому берегу проход, скрытый деревьями и валунами, и продолжили подъем по крутому притоку главного вади. Ранее казавшиеся неповоротливыми верблюды с неожиданной ловкостью карабкались по шатким валунам. В десять наш проводник объявил остановку, первую с тех пор, как днем ранее мы отправились в путь. Мы разгрузили верблюдов, стреножили их и отправили пастись. Пока закипал чай, мы все вместе перетащили припасы в глубокую пещеру высоко на склоне ущелья.
В этот момент из-за гор вынырнул немецкий трехмоторный самолет и проплыл у нас прямо над головами так медленно, что мне показалось, будто он завис в воздухе, чтобы как следует нас рассмотреть. Мы замерли на своих местах, пока он наконец не улетел, а затем поспешно замаскировали ветками наиболее подозрительные ящики с оружием. Через несколько минут самолет появился снова, пролетел еще ниже и медленнее. Судя по всему, пилоты приняли нас за обычную группку арабов, поскольку больше ничего не произошло. Этот склад просуществовал месяц, и за это время никто его не побеспокоил.
Когда все наше снаряжение исчезло в темноте пещеры, я поел и часок вздремнул. Затем я оставил Шортена за старшего, велев не предпринимать ничего, не посоветовавшись с моим арабским сержантом, отправил верблюдов Мусы назад, а сам поехал в Ар-Ртайм. Рядом шагал проводник, престарелый белобородый араб. У него был вогнутый профиль, как у человека с Луны из книжки детских стишков, и выглядел он довольно безмозглым.