басас ведет прямо к нам. Метвалла рекомендовал уходить немедленно. Было понятно, что, если итальянцы просто обнаружат нашу группу, даже не захватят в плен, они обвинят всех окрестных арабов, включая наших самых преданных друзей, в пособничестве и подвергнут репрессиям. Делать нечего, надо было убираться. На закате того же дня мы тронулись в путь, тяжело нагрузив верблюдов и людей. Благодаря стараниям Саада Али Рахумы мы унесли все, что у нас было, но гнилые веревки постоянно рвались, а вьюки разваливались. И двух часов не прошло, как нам пришлось остановиться, укрывшись в неглубоком ущелье, которое обеспечивало хоть какую-то защиту. Я услышал топот копыт и, продравшись наверх через кусты, увидел Метваллу с тремя спутниками. Заметив меня, он придержал коня и сообщил, что торопится в Дерну узнать новости и показаться властям, после чего поспешно умчался. Было довольно унизительно прятаться в каких-то зарослях, а осознание, что вчерашние друзья и соратники теперь меня сторонятся, довело меня до отчаяния. В скверном настроении я уселся в ущелье, не зная, что делать дальше. Мои товарищи сидели вокруг в скорбном молчании, ожидая указаний, но у меня не было ни одного слова, чтобы их поддержать. Я был разбит.
Немецкий бомбардировщик Ju.87 («Штука») атакует британские позиции под Тобруком
Саад Али Рахума подошел, присел рядом со мной – очень спокойный и сдержанный – и заговорил:
– Тяжелое вооружение и боеприпасы нам все равно нужны были, только чтобы впечатлить шейхов. Оно не понадобится, во всяком случае, до лучших времен. Взрывчатка тоже тяжелая. Несколько дней мы без нее точно обойдемся. Подумай, майор, не устроить ли нам здесь схрон? Тогда мы легко увезем рации, еду и наше личное оружие. Кажется, я знаю заброшенный колодец неподалеку. Давай съездим вдвоем, посмотрим, годится ли он для наших целей.
Я вяло согласился. Саад Али вскочил на свою лошадь и с шумом выбрался из ущелья.
– Вот вам, басасин! – рявкнул он и вскинул руку с выставленным средним пальцем. Этому грубому жесту он, похоже, научился в Египте, и в интерпретации Саада Али тот означал «мой палец им в задницу».
Мы ехали молча, пока он не остановился на краю ровного луга и бросил взгляд на меня, понуро трясущегося в седле.
– Давай-ка съездим наперегонки до того дерева – я тебя сделаю. Раз, два, три, поехали!
Мы понеслись – он на своей тощей гнедой кобыле, а я на моей белой Птичке (хоть раз все четыре подковы были у нее на месте!). У дерева он опередил меня на два корпуса.
– Нечестно! – прокомментировал он результат. – Ты в два раза меня тяжелее. Я дам тебе фору.
Мы помчались галопом назад, и он снова с легкостью меня обогнал.
– Подожди! – заговорил теперь я. – Сейчас я отыграюсь.
Я расстегнул и бросил на траву свой тяжелый ремень с пистолетом в кобуре и подсумком с патронами.
– Фора три корпуса – и поминай как звали.
Третий заезд я выиграл, опередив соперника на голову. Лошади тяжело дышали, пока мы шагом возвращались к тому месту, где я скинул ремень. Саад Али ударился в воспоминания:
– Когда я был молод, у нас были лошади, настоящие лошади. Мы гордились своим искусством верховой езды. Я был хорошим наездником. Мог поставить серебряную монету себе на ботинок, проскакать галопом вокруг такого луга, и монетка осталась бы на месте, не упала. Майор, у тебя нет серебряной монеты?
Не нашлось, но я отыскал плоский камешек подходящего размера и положил на его ботинок. Он с ходу пустил лошадь в галоп, но камень почти сразу упал.
– А чего еще ждать, с такой-то лошадью? – проворчал он. – Попробуй теперь ты на своей милой Птичке.
Я поскакал, потерял камень еще быстрее и вернулся, заливаясь смехом. Саад Али Рахума нахально улыбнулся:
– Кажется, майор стал немного счастливее.
– Тысячу раз спасибо тебе. Где этот твой колодец?
Неприметный вход в колодец мы нашли среди обломков скал у вершины холма. Я отвесил Сааду Али комплимент за то, что он вспомнил об этом месте спустя столько лет.
– В Джебеле больше десяти тысяч заброшенных цистерн, и я знаю их все, – похвалился он.
Колодец идеально подходил для нашего склада: темный, сухой и настолько глубокий, что спуститься вниз можно только по лестнице или на веревке – от обычных воришек такой защиты вполне достаточно. Мы вернулись в ущелье, где все так же уныло сидели наши бойцы. Саада Али переполняла энергия: несколько человек с первой партией груза он отправил к цистерне, одного оставил следить за нашими животными и оставшимся скарбом, а с остальными выбрался на плато, поросшее люцерной.
– За работу, ребята. Рубите траву. Длинные стебли лучше. Давайте, парни. Сколько вы бездельничали, никчемные солдатики, забыли уже, наверное, как плести веревки?
В словах его была такая невероятная энергия, что мы все принялись исступленно рубить люцерну. Сам он сел, прислонившись к какой-то свае, и начал быстро и методично скручивать из жестких стеблей нити, а затем из нитей – веревку. Чем бы ни занимался этот удивительный человек – месил тесто, подковывал лошадей или плел веревки, – он все делал с четкостью и быстротой настоящего профессионала. В этом смысле он сильно отличался от своих соплеменников, которые к ручному труду относились с презрением, а если нужда все-таки заставляла что-то сделать, то выяснялось, что руки у них растут не из того места. Трое наших самых возрастных солдат присоединились к Сааду Али, кое-как пытаясь посостязаться с ним в ловкости.
Не отвлекаясь от работы, Саад Али Рахума осыпа́л своих помощников ядовитыми шутками, не давая им ни секунды продыху. Я верхом поехал к колодцу. Когда работа там закончилась, я вернулся и обнаружил на земле готовый внушительный моток грубой веревки. Люди устали, но были довольны, поэтому, когда знакомый араб пробрался к нам и сообщил, что по нашему следу движется басас, мы лишь рассмеялись. Саад Али Рахума вернул нам наш боевой дух.
К полудню, изготовив больше ста метров веревки, мы начали загружать всё в колодец. Подъехал шейх Абдул Джалиль ибн Тайиб, за которым я посылал, любезный и спокойный. Обсудив сложившееся положение, мы решили, что лучшим вариантом будет этой же ночью перенести лагерь к Бир-Семандер в вади Рамла, что в тридцати километрах к юго-востоку.
Надежно спрятав наше имущество, с легким сердцем мы отправились в путь. Раннее утро застало нас в тени акаций на берегу сухого вади. Я устроился под одним деревом с Грангийо. Чепмэн и Шевалье расположились в двухстах метрах от нас, остальные наши люди разместились дальше вниз по течению. Вечером мы развернули антенну радиостанции и отправили наш обычный разведывательный отчет. Мы не известили 8-ю армию об изменившихся обстоятельствах, рассудив, что у них своих забот хватает, а мы сами разберемся со своими проблемами.
Каждую ночь мы отправляли солдат за водой в Бир-Семандер. Цепочка курьеров поддерживала связь с нашими дозорами на дорогах. Паника в Джебеле быстро сошла на нет, и информаторы вновь потянулись в наш новый лагерь. Однако было очевидно, что работы для нас становится все меньше. С тех пор как фронт сместился на триста километров ближе к египетской границе, Джебель превратился в откровенное захолустье, а для военных не имел никакого значения. Своей главной задачей теперь я видел поддержку боевого духа наших арабских друзей. Я для них олицетворял британское правительство, и, пока я оставался среди них, продолжая работать с их помощью, они не обращали внимания на тревожные слухи, которые просачивались на Radio Derna. Они по-прежнему верили моим словам, что наше отступление – это хитрый маневр, цель которого – заманить Роммеля в ловушку и нанести ему сокрушительный удар на нашей территории. Вот бы я удивился, если бы в те дни мне кто-то сказал, что мое лживое пророчество полностью сбудется.
Стремясь продемонстрировать арабам, что жизнь продолжается, а также в надежде организовать массовые побеги, я послал разведгруппы в несколько точек от Тобрука до Бенгази с задачей выяснить, где именно содержатся двадцать с чем-то тысяч солдат и офицеров, попавших в плен при падении Тобрука.
Тем не менее в новых условиях пришлось задуматься об урезании штата. Я решил отправить большую часть людей с Грангийо и Шевалье в Египет. Чепмэн хотел остаться со мной, но мы решили отложить этот вопрос до тех пор, пока не получим свежие новости из большого мира. Я послал LRDG сообщение с просьбой забрать большую группу из места встречи в некотором отдалении от нашего лагеря. Они обещали прислать патруль в середине июля.
Наш лагерь разрастался день ото дня. Итальянцы, снова ощутив себя хозяевами Киренаики, начали репрессии против арабов, которых подозревали в поддержке британцев. В результате к нам хлынул поток беженцев, которые надеялись, что мы поможем им эвакуироваться в Египет. А однажды утром в лагерь пришел щуплый южноафриканец. Он бежал из лагеря для военнопленных под Бенгази девяносто два дня назад и больше двух с половиной месяцев скитался по негостеприимной южной пустыне, куда в сухой сезон и арабы-то не рискнут забрести. Он сумел выжить, потому что пил остатки воды из радиаторов брошенных тут и там машин и питался объедками из открытых консервных банок, медленно продвигаясь на восток по бескрайним пескам. Иногда сознание покидало его и из памяти пропадало по несколько дней. Но этот клерк, который до войны всю свою жизнь провел в конторе в Йоханнесбурге, обладал настолько колоссальной силой духа, что, проведя с нами всего день, отказался эвакуироваться в Египет с ближайшим конвоем, а захотел остаться и во всем нам помогать. Я разрешил, и какое-то время он прожил с нами, но вскоре штаб Южноафриканского командования поставил нам ультиматум и потребовал незамедлительно отправить его домой. К сожалению, я забыл его имя, но надеюсь, что, может быть, он или кто-то из его друзей прочтет эту книгу, и таким образом я передам привет этому необычному и удивительно стойкому человеку.
Наконец к нам приехал новозеландский патруль во главе с Диком Кроучером. От него мы узнали странную историю: 8-я армия, ослабленная, но не сломленная, продолжала сражаться с немцами в Киренаике, постепенно отступая к египетской границе. Тем временем штаб в Каире охватила паника, там готовились эвакуироваться – по мнению Кроучера, то ли в Палестину, то ли в Судан. Дипломаты тоже паковали вещи, и он видел, как в саду посольства жгут архивы. Гражданские, европейцы и левантинцы, спасались бегством в Конго, Южную Африку, Индию, Австралию – кому куда удавалось достать билет на самолет или пароход. Среди расквартированных в Египте военных тоже царила неразбериха: все носились как угорелые, либо донимая издерганных офицеров штаба, либо отдавая невыполнимые приказы своим растерянным подчиненным.