ращаем внимания, – не только видимые объекты, но и, например, особое ощущение почвы под ногами. Более того, у них в голову будто встроена объемная карта всей страны: они видят водоразделы и склоны там, где мы видим лишь плоскую равнину. Сухие песчаные русла, слабо обозначенные чахлыми кустами, с нашей точки зрения вьются беспорядочно, а для них образуют единую гигантскую дренажную систему, где каждое русло неизбежно приведет к одному из больших вади – Рамле, Аль-Фаджу или Белатеру. Примерно так же, гуляя в Лондоне по незнакомому переулку, я смогу прикинуть нужное направление и в конце концов выйти на Оксфорд-стрит. А вот арабы-кочевники, случись им угодить из пустыни в город, неизбежно бы заблудились.
Мы покинули Бир-Кашкаш и ехали, пока не услышали слабый лай собак. Омар спросил, есть ли у меня с собой какая-нибудь еда.
– Только банка тушенки, – ответил я, – которую лучше приберечь, вдруг что случится. Кроме того, это христианская еда, которая вам не подходит.
Он велел мне оставаться на месте и уехал в том направлении, откуда слышался лай, а через некоторое время вернулся с четырьмя буханками хлеба и маленькой головкой сыра.
– Там было семь шатров, – рассказал он. – В одном из них старуха окликнула меня, когда услышала, что я приближаюсь. Я откинул полог, сказал ей, что путешествую и голоден. До Дерны нам этого хватит.
Было около трех часов ночи.
Вскоре после рассвета мы остановились неподалеку от Немецкой дороги (Мартубского обхода) где-то к западу от Хармусы, рассчитывая пересечь ее во время полуденного перерыва в трафике, а пока комфортно устроились в тени акации и позавтракали.
Около одиннадцати часов метрах в ста от нас появился одинокий всадник верхом на верблюде, он ехал прямо через наш утыканный деревьями вади. Поскольку он нас заметил, я отправил Омара поговорить и предложить воспользоваться нашим гостеприимством. Это оказался араб из небольшого западного племени с дурной репутацией. Вполне ей соответствуя, наш гость демонстрировал исключительно плохие манеры и, вопреки всем нормам приличия, безостановочно расспрашивал, кто мы, откуда, куда направляемся и по каким делам. Омар отошел, взяв с собой чайник и кружки, и развел костер в лощине неподалеку. Через некоторое время он позвал меня. Я подошел, оставив гостя в одиночестве.
– Этот араб может быть шпионом. Надо его как-то успокоить, а то он последует за нами до Дерны, – сказал Омар.
– Возвращайся, поговори с ним, – ответил я. – Я пока займусь чаем. Только будь осторожен и не трогай его стакан, там будет особый чай.
Оставшись один, я растворил в одном из стаканов пять таблеток морфия. Мне говорили, что смертельная доза – семь, поэтому я рассчитывал, что пять обеспечат приятный крепкий сон, а не быструю смерть. Чай я заварил покрепче и не пожалел сахара, чтобы перебить привкус морфия, а после подсунул гостю нужный стакан. Но еще около получаса нам пришлось слушать идиотские вопросы нашего неотесанного друга. Наконец он стал клевать носом и заснул. Мы уложили его поудобнее в тени кустов, укрыли джердом, а когда на дороге стихло движение, перешли ее. Грохот грузовиков и возможность хотя бы мельком, из-за деревьев, взглянуть на врага меня порадовали. Наконец успокоилось тайное чувство безысходности, с которым я боролся, и не вполне успешно, с тех самых пор, как мы бежали в Бир-Семандер.
За два часа до рассвета Омар и я добрались до плато Аль-Фтайа, нависавшего над Дерной, и нырнули в один из оврагов, которые круто, чуть ли не вертикально спускались на двести метров к прибрежной равнине. Мы передвигались настолько быстро, насколько позволяли нам животные, и остановились среди скал и валунов в лощине, поросшей кустами, деревьями, травой и даже мхом: из-под скалы там сочился ручеек и через несколько метров падал вниз маленьким водопадом. Омар разгрузил верблюда и посоветовал мне немного отдохнуть, пока он сходит повидаться с Али аль-Барази и другими своими друзьями в Дерне. Сказав, что вернется к полудню, он уехал на Птичке. Я удобно устроился, радуясь возможности поспать после двух дней и ночей, проведенных в дороге.
Когда я проснулся в своем заповедном пристанище, солнце только встало. После месяцев в пустыне, где вода встречается только в цистернах или мелких стоячих озерцах, ручеек казался чем-то волшебным, даже если был не внушительнее капающего крана. Мне тут же представились зеленые поляны и мшистые берега, стрекозы, плещущаяся рыба… Умывшись и выпив чаю, очень довольный, я вернулся к ленивому ожиданию. Вдруг я вспомнил про верблюда. Омар сказал, что стреноживать его не будет, он все равно не убежит и, если что, мне достаточно свистнуть. Скотина, однако, куда-то убрела. Забеспокоившись, я полез к выходу из ущелья. Животного не было. Я выбрался на плато и время от времени свистел. Наверное, я выглядел нелепо, на рассвете блуждая туда-сюда и высвистывая потерявшегося верблюда. Хотелось вернуться в лощину, немного поваляться, полюбоваться маленьким ручейком и растущими на скалах кустами. В пустыне на скалах не растет ничего, только в ущельях и сухих руслах. Обогнув холм, я вдруг наткнулся на араба со стадом овец и коз. Тут же мне стало понятно, что, если придется объяснять, кто я такой и что тут делаю, возникнут некоторые трудности. Но он уже заметил меня, а мне все-таки хотелось вернуть и стреножить верблюда, а затем снова улечься на влажный мох. Так что я приблизился к арабу, молодому человеку непримечательной наружности, одетому в разномастные армейские обноски, и спросил, не видел ли он моего верблюда. «Он убежал, и я ищу его», – несколько застенчиво сказал я, еле сдерживая смех. У нас в Джебеле ходила шутка, что, если в неподходящем месте встретить какого-то подозрительного персонажа, он обязательно скажет: «Я потерял своего верблюда». Насколько правдоподобной эта версия покажется арабскому пастуху, который ранним утром на окраине Дерны вдруг встретил странного офицера средних лет в европейской форме? Откуда у такого человека вообще верблюд? Ситуация выглядела настолько нелепой, что у меня все-таки вырвался смешок, что окончательно лишило мою историю всякого правдоподобия. Араб, однако, принадлежал к племени обейдат и, очевидно, получил хорошее воспитание: он вежливо ответил на мое приветствие и выразил сожаление, что за все утро не встретил ни одного потерявшегося верблюда. Как выяснилось позже, он солгал: в это время крепко стреноженный верблюд лежал за его шатром в километре отсюда.
– Пойдем выпьем чаю, – предложил я.
Оставив свой скот, он последовал за мной ко входу в ущелье. Он пил чай, с интересом разглядывал мои скудные пожитки и, очевидно, пытался понять, кто же я такой.
– Ты же не араб? – наконец спросил он, собравшись с духом.
– Конечно нет, я англичанин.
– Где тогда твой хабир?
Я объяснил, что мой хабир уехал встретить наших арабских друзей и скоро вернется. Он рассмеялся:
– Ты не англичанин, ты немец.
Его вывод меня изрядно озадачил, и я пустился в долгие объяснения, пытаясь убедить его, что я на самом деле британец. Я рассказывал ему про шейхов его племени, показал египетскую фунтовую купюру, портрет сейида Идриса, английские сигареты. Он хотел знать, кто мои друзья в Дерне, но этого, конечно, я ему не сказал. В конце концов, он мог быть немецким агентом. Он внимательно выслушал меня, но потом вынес свой вердикт:
– Ты немец, выдающий себя из англичанина, чтобы схватить арабов. Вы хотите выяснить, кто помогает британцам. Я пойду на немецкий пост у дороги и скажу там, что нашел английского офицера.
– Стой, подожди, ты потом пожалеешь. Хочешь, чтобы все обейдат называли тебя басас? Я действительно англичанин, поверь.
На мгновение он задумался, потом продолжил:
– Среди англичан нет таких дураков, чтоб забраться сюда без хабира. Я иду на пост.
– Сядь, – как можно мягче сказал я ему. – Пойми, я не могу отпустить тебя, чтобы ты не выдал меня моим врагам. Ты останешься со мной и дождешься прихода моих друзей. Если попытаешься уйти, мне придется стрелять, – и я показал ему свой пистолет.
– Справедливо, – сказал он. – Ты прав, нельзя тебе меня отпустить.
Он уселся обратно с видимым чувством облегчения – наконец-то он избавился от сомнений, идти или не идти на пост. Мы довольно долго мирно болтали, пока он не забеспокоился о своем стаде.
– Послушай, – сказал он, – для меня честь познакомиться с тобой, но я бы не хотел потерять своих овец. Не сочти за труд пройтись со мной и собрать их. Потом мы можем перегнать их к ущелью, чтобы не пропустить твоих друзей, когда они придут.
Предложение казалось разумным, и вот уже второй раз за день мне пришлось носиться туда-сюда по плато, то и дело присвистывая. Мы собрали всех его овец и коз, после чего еще час провели в приятной беседе о чудесах больших городов. Потом мы услышали, как кто-то торопливо поднимается вверх по ущелью, и появился Омар ибн Касим вместе с Али аль-Барази и еще двумя друзьями из Дерны, все верхом. Я с уважением представил своего пленника (который неплохо знал Али), и мы уселись знакомиться. Я сказал Омару, что, к сожалению, потерял его верблюда. Он ответил: «Ничего, не беспокойся. Верблюд нашелся. За ним следят люди этого человека». Ощущение легкого фарса разливалось этим утром в воздухе Аль-Фтайа, и, надо сказать, оно так и не покинет меня за все время пребывания в Дерне. Мы все болтали и смеялись.
С места на плато, где мы сидели, открывался вид на шоссе Дерна – Тобрук на востоке. Оно хорошо просматривалось во все стороны. Я обратил внимание моих спутников на группу, которая приближалась к нам с юга. «Это наш завтрак», – сказали они. И в самом деле, с металлическими подносами на головах к нам шли домочадцы моего бывшего пленника, лагерь которого прятался в складках рельефа. Завтрак выдался обильным и очень веселым. Один я смотрел по сторонам и через некоторое время заметил две фигуры, которые шли к нам со стороны дороги. В бинокль я увидел, что они вооружены. Мои товарищи, не проявляя даже тени волнения, поедали томленого козленка, пока двое итальянских солдат не подошли совсем близко. Стало очевидно, что они направляются к нам. Я моментально скрылся в ущелье, а стена арабов двинулась навстречу солдатам, прикрывая мое унизительное отступление. Еду я захватил с собой, и голод мне не грозил. Через десять минут, ухмыляясь, появился Омар: «Ложная тревога. Это солдаты с поста на дороге. Они заблудились на пути к лагерю, теперь ушли. Возвращайся, закончим завтрак».